Скажи мне, серебряная луна... О романтике и романтизме

Ну что, вы от меня отдохнули? — Хватит с вас! Для начала я снова извлеку из закромов несколько старых своих статей и заметок, некоторые — даже очень бородатые, но пусть будут. А начну вот с этой прошлогодней публикации о моем отношении к романтике. Вылилась она из диалогов с моим неофициальным бета-ридером, которому я бесконечно благодарна за оказанные помощь и поддержку, и все еще раздумываю, чем его за это одарить (однажды придумаю непременно). Но как-то так вышло, что в тех диалогах он успешно играл роль романтически настроенного читателя и млел от любовных сцен в моей повести, а я вела себя как злобный циник (которым, признаться, мне очень нравится быть). И, в конце концов, решила расставить все точки над i. Или над ё. Моё. И вот что из этого вышло.

Ох, эта сложная штука — романтика! И кто ее только выдумал! Ведь так бы без нее было просто: есть половой инстинкт, есть борьба за самку и воздействие гормонов на поведение особи — чего еще надо? Все понятно же! Нет же, надо вздыхать под луной, зачем-то нюхать несъедобные цветочки и зажигать свечи, прежде чем поделиться с самкой едой! Ну что за напасть!...

В общем, кто меня уже знает, наверняка заметил, что романтику я не очень жалую и от так называемого «романтического фэнтези» всячески открещиваюсь и отплевываюсь. Ибо в моем видении такая «романтика» в девяноста девяти случаях из ста — просто пошлость. Даже если предполагалось, что тут самые что ни на есть возвышенные-превозвышенные чувства. Почему? Я — законченный циник? — Навряд ли...

Вообще, скажу я вам, «за терминологию обидно». Потому что ныне используемое в таком узком и ущербном смысле слово «романтика» изначально обозначало (вы не поверите!) совершенно другие вещи. В значении, близком к нынешнему, оно начало употребляться примерно в середине восемнадцатого века, но все еще использовалось исключительно для чувства восхищения природными явлениями, вроде рассветов, закатов, упоительных ландшафтов и волшебного сияния луны. Никакой любовно-эротической окраски у слова «романтика» тогда еще не было! А если проследить историю возникновения термина еще глубже в историю, то получится и совсем забавно!

Конечно, я не профессиональный лингвист, да и, насколько я поняла, этимология здесь несколько запутана, но, как нетрудно догадаться, слова «романтика», «роман» и «романс» восходят к латинскому корню 'roma', и произошли они от простонародной латыни, а точнее от 'rōmānicē', что означает «на языке римлян». При чем тут римляне? Ну, дело в том, что многие народы средневековой Европы (в частности, французы, как раз и породившие жанр «романа» или «романса») любили считать себя наследниками древних римлян. И в чем-то были правы, язык-то у них и впрямь романской группы. И вот свой простонародный «романский» язык они однажды стали противопоставлять высокой церковной латыни. И писать на нем сочинения, как мы бы сейчас сказали, романтического характера: о куртуазной любви рыцаря к прекрасной даме и подвигах во имя оной.

Кстати, само понятие куртуазной (то есть «галантной») любви возникло и вошло в моду при дворе королей уже в Высокое Средневековье (примерно одиннадцатый век). До того подвиги рыцарей не имели никакой привязки к половому инстинкту, пардон, любви, и, скорее, относились к борьбе за территорию. И воспевавшие их трубадуры также «романтикой» не увлекались: кровь, трупы, золото, ну и, может быть, женщина в придачу к военным трофеям героя — куда более пригодные темы для песен.

И вот свершилось! Менестрели принялись воспевать любовь! Тристана и Изольду, Ланселота и Гвиневеру, в общем, галантных рыцарей и спасаемых ими из беды дев. Понятное дело, такое идиллическое изображение взаимоотношений полов сильно контрастировало с реальностью. Вот и стали, со временем, звать этакие гипертрофированно-сентиментальные чувства «романтическими», то есть «как в романах».

Так, стоп! Ты же говорила про восемнадцатый век и пейзажи в лунном свете! Ага. За Высоким Средневековьем пришел любознательный и очарованный красотой человека Ренессанс, а за ним — строгий классицизм и рационалистическая и прославляющая чистый разум Эпоха Просвещения. Куртуазная любовь не то чтобы совсем исчезла, но точно ушла в тень. До поры до времени. Потому что колесо истории, как известно, ходит по кругу. И реакцией на холодный рационализм стала последующая Эпоха Романтизма.

Вот только, обогащенный как рыцарскими романами, так и хорошим вкусом классицизма, вкупе с тягой к познанию Ренессанса, романтизм уже не мог быть слащаво-пафосной одой «неземной» любви. И все же, как только умел, провозглашал торжество чувств над рассудком, интуиции над логикой, природы над цивилизацией. Так что первыми настоящими «романтиками» были мечтатели, первопроходцы, авантюристы, с их тягой к странствиям, любовью к красоте земной, влечением к народным корням — фольклору, мифологии, язычеству.

И если рассматривать романтику в именно таком ракурсе — асы и альвы! Да я — романтик до корней волос! И я готова повергаться ниц перед ликом восходящего солнца только потому, что он невыразимо прекрасен! И, сорвавшись с места, умчать за тридевять земель в погоне за волшебством древности или упоенно внимать мотивам средневековой баллады о любви и благородстве. Хотя, что душой кривить, похабные песенки о циничных пройдохах и распутниках мне нравятся ничуть не меньше!

А еще романтизм позапрошлого века, на котором я, в некотором смысле, взрослела, был зачастую окрашен мрачным трагизмом, отчаянным бунтарством и темным мистицизмом. Он сочувствует падшему ангелу, он воспевает свободу любой ценой, он оплакивает ушедшую юность человечества и быстротечность бытия. Он сентиментален и суров одновременно. И трагедия романтической любви в нем почти всегда жестока, но оставляет странный светлый отблеск в душе.

Так что это неправда, что я не люблю романтические истории. Просто домешайте к ним изрядную долю этого трагизма, мистицизма, мрака, горькой жестокости и природного цинизма — и я буду млеть от глупейшей истории о Луне, которая хотела стать матерью. 

(Особенно вот в такой ее интерпретации).