Старое интервью. «Книжная витрина», 2007

Случайно нашла в закромах.

Предисловие к интервью, конечно, устаревшее.

___________________

Инна Живетьева начала писать прозу четыре года назад, публиковаться – в том же 2004 году. К настоящему времени у нее вышли романная дилогия «Стальное княжество» и роман «Орлиная гора», продолжение которого готовится к изданию. Ее рассказы публикуются в самых разных журналах и сборниках. Она живет в Новосибирске и работает в компании «ТОП-КНИГА». 

– Инна, в разгар издательского бума 90-х годов Вы заканчивали школу. Интересно, какие книги сформировали Вас как личность? 

Инна Живетьева: Бум-то, может, и был, но библиотеки продолжали жить на тех же фондах, что и раньше, а покупать… Цены на книги в 90-х были слишком велики для студентки из Казахстана, которая пытается прожить в России.

Читала я много, можно сказать, была «книжной девочкой». Дома была неплохая библиотека, я сама ходила и в школьную, и в районную, и в областную. Повезло еще в том, что у отца на заводе была просто отличная по тем временам библиотека, правда, закрытая. Он приносил книги сумками – и себе, и маме, и нам с братом. Благодаря папе я начала читать Кира Булычева – истории про Алису, а потом и любимый до сих пор «Поселок». Так же узнала и Крапивина, которого я читала запоем и в те времена, и будучи студенткой, да и сейчас перечитываю, когда есть подходящее настроение. Позже папа приносил книги Ефремова, Стругацких. Сейчас вот вспоминаю, что мне вообще чаще перепадала российская фантастика. Бредбери, помнится, я нашла уже сама.

Читала я, конечно, не только фантастику. Джек Лондон, Дюма, Булгаков – «Мастера и Маргариту» начинала несколько раз в разном возрасте, пока однажды не прочитала залпом. В школе же я прочла и Оруэлла, это была одна из самых запомнившихся книг. Неоднократно перечитывала «Белые одежды» Дудинцева. Любила книги о войне и совершенно не прониклась модной в те времена «Анжеликой».

Вспоминая одноклассников, могу сказать, что читали у нас не так уж и много. Но если читали, то большей частью фантастику. Уже в старших классах одному из моих соучеников привозили из Москвы новые издания, и тогда я впервые столкнулась с обилием переводной фантастики. Но почему-то так ее и не полюбила, делая исключения разве что для Бредбери.

Фэнтези – с магами, драконами и эльфами – меня привлекала мало. Читала и Толкиена, и Урсулу Ле Гуин, и Желязны, но они почти не затронули меня. Зато уже студенткой прочла «Ведьмин век» Дяченко и вот тогда поняла, что именно мне нравится в фэнтези. Дяченко люблю до сих и очень жду их новых книг. Конечно, не обошло меня увлечение и книгами Сергея Лукьяненко.

Сейчас, как мне кажется, я читаю немножко меньше, но это определяется скорее отсутствием свободного времени, чем отсутствием желания. Но зато точнее могу сказать, что меня привлекает более: судьба человека, его поступки в переломные моменты жизни. Мне не интересны книги, где описание эпохальных сражений или политических интриг закрывает личность.

– Работа в жанре фэнтези – это облегчение писательской задачи? Или Вы ориентируетесь на определенную, знакомую аудиторию? Или для Вас это самое интересное? 

Инна Живетьева: Как я уже сказала, мне интересна человеческая личность, притом в переломные моменты. Фэнтези же дает массу возможностей для моделирования таких ситуаций. Задать граничные условия, закрутить конфликт, прорисовать тот фон, на котором будет точнее смотреться выбранная проблематика – все это четче и ярче можно сделать именно в фэнтези. Во всяком случае, мне.

Ну и, конечно, интереснее – без этого тоже никак.

Сказать же, что ориентируюсь на знакомую аудиторию, в принципе неверно. Во-первых, я начала писать, даже и не думая ни о какой аудитории – знакомой или нет. Вопросы плана: «А для кого это написано?» – ставили меня в тупик. Теперь я знаю, как отвечать, правда, кто-то может счесть за отмазку, но обычно говорю: для тех, кого интересуют те же проблемы, и не важно, какого возраста, пола и социального статуса этот человек.

Да и что такое – знакомая аудитория? Когда знаешь, что предпочитает читать круг твоих знакомых и знакомые знакомых? Так сложилось, что до того, как я начала писать, как вышла в Интернет с помощью СамИздата Мошкова и Живого Журнала, у меня в принципе не было такого круга общения, в котором можно было поговорить о литературе в целом и о фантастике в частности.

– Обычный вопрос: как рождаются сюжеты? Контролируемый ли это процесс, научились ли Вы запускать его искусственно? 

Инна Живетьева: Мне раньше казалось: ну как можно писать на заданную тему? Как? Ведь тема должна быть твоей, родиться у тебя, заставить переживать. Но так сложилось, что примерно в то же время, как я начала писать, существовал популярный сетевой конкурс под названием «Грелка». Суть его такова: в пятницу вечером дается тема, и до вечера понедельника необходимо написать на эту тему рассказ. Вот он – тот самый контролируемый процесс, который пытаешься запустить искусственно. Когда дается тематика, редко в ней заложена уже и проблематика, и начинаешь ее крутить с разных сторон, пока не наткнешься на идею, не увидишь героев и не поймешь, как же все это может происходить. Для меня главным было – полюбить героев, иначе, даже при самой, казалось бы, интересной идее, написать «искусственно рожденный» сюжет я бы не смогла. Искусственно рожденный – это немножко с иронией. Потому что, по большому счету, не важно, что стало толчком к рождению его – заданная тема, случайно услышанная фраза, увиденная картинка, музыка, совокупность всего это.

Но это все касается рассказов, написать так роман я вряд ли бы смогла. Во всяком случае, не пробовала, да и не стремлюсь.

– Как связана работа с текстами с собственным жизненным опытом? Ищете ли Вы новый опыт или полагаете, что все можно постичь изнутри, работой воображения?

Инна Живетьева: По моему разумению, только в комплексе. Что такое «изнутри»? Это же все равно переосмысленная какая-то внешняя информация, но уже именно переосмысленная, перекрученная, наверченная тобой, собранная из каких-то крох. Другой вопрос, что порой хватает увидеть что-то совершенно обыденное, чтобы запустилась внутренняя работа. Но чем богаче опыт, больше увиденного, услышанного и прочувствованного – тем более плодородна почва для внутренних всходов. Бывает, что я уже задним числом понимаю, что вот этого эпизода не было бы, например, не побывай я на Волге, в одном из старых монастырей. Или не поговорив в детстве с подругой или родителями, не пережив школьную любовь. Может, я бы и написала об этом – но в других «картинках», через другие сцены.

Знаете, часто ловлю себя на мысли: вот это надо запомнить, это может пригодиться. Вот была этим летом на Байкале, так все старалась запомнить: как выглядят горы снизу, как по ним ходить, как они «плачут» после дождя, какого цвета вода в самом Байкале, какой она становится во время дождя, и какой от нее запах. Мне это важно, потому что мне для того, чтобы написать, нужно увидеть «картинку», с движениями, запахами. Вот и складываю себе куда-то в закоулки памяти, и действительно все, всплывает в нужный момент.

– А вот сама история... Известно, что у одних авторов она сама органично развивается, а им остается только следить (Кинг сравнивал это с извлечением окаменелости). А другие авторы историю конструируют, выстраивают. Вам какой подход ближе? Вы заранее знаете, что и в каком порядке будет? Какими формами Вы оперируете: локальной конкретной историей, романом, эпопеей? 

Инна Живетьева: Когда я только начинала писать первый роман, то больше «привязывалась» к внешнему ряду событий. Я знала, чем, в общем, должно закончиться, и пыталась протянуть к этому событийную цепочку, так чтобы один эпизод логично вытекал из другого. Получалось достаточно забавно: финал в общих чертах вижу, но при этом не представляю, что будет на следующей странице.

Сейчас же у меня полностью поменялся подход. Я знаю, что и о чем хочу рассказать, и в подтверждение этому, в развитие идеи рождаются в голове «картинки» – не обязательно последовательно. Не знаю, какие уж механизмы задействуются, и как уж преобразуется идея «о чем» в эпизод «как». Когда эпизодов набирается достаточно много, я конструирую сюжет истории. Потом возникают новые «картинки», складываются наподобие мозаики, сращиваются, и дальше идет уже работа над собственно структурой текста.

Но так происходит с романами. Рассказ тоже рождается из какого-то первого образа, но, чтобы начать писать, мне нужно сначала четко сконструировать сюжет, от начала до финала. И только потом начинать представлять, а как же именно это происходило.

Но в любом случае отправной точкой для меня служит какой-то образ, причем именно визуальный с бонусами в виде запахов и звуков. Хотя сталкивалась с тем, что кто-то сначала «слышит» разговоры, другой сразу представляет текст. Наверное, это зависит от того, аудиал, например, человек, или, как я – визуал. Впрочем, подробно рассуждать об этом без достаточных знаний не возьмусь.

Эпопеи я, надо сказать, не люблю, потому что в эпопеях так легко потерять главных героев, во всяком случае, мне. Да и, в принципе, эпопея подразумевает, что в ней заложено то, над чем мне думать менее интересно.

Если говорить о локальных историях как об отдельных «бусинах», которые нанизываются на нитку и тем самым образуют роман, то была такая идея, надеюсь, когда-нибудь ее осуществлю. Но это для меня будет скорее способ для вот той конкретной задумки, нежели общий подход.

– Воздействие литературного произведения на читателя можно разделить по, скажем так, поражающим факторам. Увлекательность, саспенс, экшн – то, что не дает оторваться. Красота и богатство истории, достигаемые работой воображения. Эмоциональная вовлеченность, сопереживание. Уроки, новый ценный опыт. Что-то еще? Что для Вас наиболее ценно в книгах, которые Вы читаете? На что Вы делаете ставку в собственных книгах? Что для Вас важнее в писателе: изобразительный талант (умение работать со словом), владение инструментами ремесла, ум, масштаб личности? 

Инна Живетьева: Начну, пожалуй, отвечать с конца. Есть книги, которые мне нравятся, которые я ценю за искренность, но при этом написанные довольно слабо. Есть те, что написаны великолепно, но лично мне не хватает какой-то малости, чтобы сопереживать героям. Но и в том, и в другом случае это какое-то усеченное понятие «нравится», такое «нравится» на костылях. Все должно быть в комплексе: и умение работать со словом, и эмоциональное, нравственное наполнение текста, и достоверные герои, и прочее и прочее. Честно говоря, такие вопросы мне кажутся странными. Вы же не спросите у музыканта, что важнее: его понимание музыки или его умение обращаться с инструментом? Или у скульптора, что ставит он во главу: правильный, точный выбор материла или придуманный образ? Все понимаю, что не бывает одно без другого. Чем же отличаются писатели?

Музыканты начинают с простеньких гамм, и продолжают учиться всю жизнь. Мои первые рассказы – те же самые гаммы, сейчас я пытаюсь разыгрывать более сложные вещи и, надеюсь, когда-нибудь смогу стать виртуозом. Не забывая ни о технике, ни о собственном понимании своей «музыки», того, что я хочу в нее вложить.

Если же говорить о масштабе личности… что вы имеете в виду? Энциклопедические знания? Высокие нравственные устремления? «Поэт в России больше, чем поэт»? Самому пройти джунгли и Северный полюс, прежде чем сесть за стол и начать писать? Хорошо бы. Но, как мне кажется, прямая пропорциональность тут не всегда есть, и уж тем более – обратная, вроде «хорошие книги пишут только и только масштабные личности». Наверное, это все можно оспорить, тем более – со мной. Я вообще не очень умею спорить. С одной стороны мне, как математику (а я этим занималась достаточно долго), нужны четкие формулировки, а всегда ли два собеседника могут договориться о том, одинаково ли они понимают, что есть нравственность или масштабность личности? С другой, мне проще подтверждать свои убеждения смоделированными ситуациями, поступками героев. Да, мне проще написать рассказ, чем принять участие в диспуте. Поэтому, наверное, мне сложно достаточно полно ответить на ваши вопросы.

Ищу же я больше, пожалуй, решения нравственных вопросов. Если говорить о книгах, где я нахожу это наиболее полно, то в первую очередь это книги Марины и Сергея Дяченко. Мне бы очень хотелось когда-нибудь научиться столь же сильно говорить о моральном выборе, о его цене и о том, чем способен пожертвовать человек ради достижения своей цели, причем именно тогда, когда ситуация неоднозначна, и выбор – это не просто шаг на «хорошую» или «плохую» сторону. Я, собственно, и пытаюсь об этом говорить. Именно говорить, а не «делать ставку». Я же, простите, не на ипподроме.

А «говорить» для меня – это пройти с героями их путь так, чтобы можно было задуматься: оправдан ли был их выбор? А что выбрал бы я? Смог бы ответить за свой выбор? Меня действительно волнуют эти вопросы, потому я и пишу – об этом. Я не претендую на роль гуру, я просто показываю ситуации и то, как их решают другие. 

Беседовал(а) Иванченко Валерий 

«Книжная витрина», 2007.