Фонари-на-лапках

- Сейчас это просто железо, - с горечью отрезал Ток, бережно, как песочную фигурку, кладя лапу фонаря себе на плечо. - Бездушное, мёртвое железо. Масло и пружинки.

Раз в год секвойя давала жизнь всего лишь двум фонарям. В этот раз честь сделать "колыбельные" досталась Току. Оба его творения скоро должны были впервые подарить свой свет миру.

Р’риса видела, как дрожат у Тока руки. Как искрит напряжение его нервов, как быстро бьётся сердце. Фонарщик нашёл в переплетении корней секвойи два овальных углубления. Взвалил одного фонаря на плечи и стал подниматься. Ступал осторожно, мягко переносил вес с одной ноги на другую, проверял надёжность коры. Поднявшись, Ток повернулся к будущему ложу фонаря спиной и медленно опустил железное тело. Поправил лапки, согнул когти, положил башню так, чтобы она стояла ровно. Затем Ток достал нож.

Он надрезал секвойю совсем чуть-чуть, но для Р’рисы и всех остальных словно зажгли второй Свет. Энергия полилась вниз по корням.

Ток направил поток, прорезав в коре колею, прямо в янтарное сердце фонаря. Открытое, обнажёное и беззащитное сердце.

- Подайте смолу, пожалуйста, - голос у фонарщика дрожал.

Кто-то из старших подбежал к Току и передал ему большое ведро с желтовато-зелёной, вязкой массой. 

Ток окунул палец внутрь, поморщился, но переборол себя. Смола тянулась как клей и быстро застывала на воздухе. Сначала Ток сделал ровными прямыми полосами решетку, чтобы создать опору. Колыбель фонаря стала похожа на пчелиные соты. Затем Ток заполнил пустоты, дотошно проверил, чтобы не осталось ни единой дырочки.

Убедившись, что все в порядке, парень поднёс раскрытую ладонь к застывающей корке и наполнил колыбель силой из своего шерла.

 Ток проделал все те же действия со вторым фонарём, опустился на землю и стал ждать заката.

- Он так и будет сидеть тут три часа? – спросила Р'риса.

- Четыре часа. Почти все фонарщики не оставляют фонарей до самого рождения. Предпочитают наблюдать весь процесс.

- Что-то может пойти не так?

- Может, - сказала Соня и ответила на следующий вопрос до того, как он прозвучал, -  нет, Току не подвластно вмешаться. Хотя я думаю, что так он надеется контролировать ситуацию. Хотя бы делать вид.

Эта ночь была особенной. Красное двойное затмение, время, когда видна изнанка Другого горизонта. В эту ночь секвойи наращивают новое годовой кольцо и растут вверх. Безвременье становится ближе и какая-нибудь чистая душа, не человеческая и не животная, может пройти сквозь священное дерево и остановиться в фонаре.

- В прошлом году у нас ни один фонарь не родился. Все так расстроились. Фонарщица ушла из гнезда, с тех пор о ней ни весточки. Осталась только семья Ранфилдов.

- Ток боится, - произнесла вдруг Р’риса, сама не поняв, зачем высказала это вслух - просто вырвалось вместе с выдохом.

- Мы все боимся,- качнула головой Соня.

Ток за все время глаз не спускал с колыбельных. Так и сидел неподвижно, скрестив руки. 

Свет опускался нижний океан тягучей янтарной каплей. Другие фонари стояли на крышах, вбирая последние толики тепла. Луч-маяк часовой башни проморгался и загорелся ровным белым оттенком.

Вороны подтягивались к площади. Близко к корням никто не приближался, старались держать дистанцию.

Обе луны налились кровью. Небо почернело, звезды погасли, Другой горизонт опустился ниже, предъявляя отражённые миры Безвременья. Смотреть наверх стало страшно, Р’риса нащупала руку Сони и с облегчением почувствовала ответное прикосновение. Птенцы жались друг к другу, чувствуя нависшие над головой кошмары. Темнота сгущалась, ствол секвойи погружался в неё все больше. В конце концов, стало так темно, что Р’риса уже ничего не различала кроме двух красных глаз на небе.

Секвойя начала светиться золотым светом изнутри. Р'риса видела, как маленькие сгустки энергии с огромной скоростью перемещаются от корней к кроне. Это было похоже на звёздопад. Вжух! Вжух! Крохотные души задерживались у колыбельных, но каждый раз пролетали мимо. Как пчёлы, которые никак не сядут на одинокий цветок на самом краю поля.

Ну, давай же. Может, ты? Или ты? Кто-нибудь!

И тут у корня дерева несмело начал тлеть огонёк. Тусклый, бледно-жёлтый свет с трудом пробивался сквозь кору с колыбельной фонаря. Он был упрямым и шёл по извилистому пути, взбираясь по трещинам в коре секвойи. И вдруг юркнул в колыбельную, будто его притянуло магнитом.

Ток вскочил на ноги, весь напрягся, сжал кулаки, но подходить не стал.

Несколько томительных минут ничего не происходило, а потом послышался тихий царапающий шорох. Глухой удар. Ещё один. 

Треснуло. Кракнуло, корка колыбельной пошла трещинами. Внутренний толчок выбил кусочек застывшей смолы. В образовавшуюся щель выстрелил яркий сноп света. Фонарь затих на мгновение и стал упрямо рваться на свободу.

С каждым ударом становилось все светлее. Яркий, живой, струящийся золотым огнём, свет выбивался наружу, прогоняя тьму.

Последнее усилие —и корка разлетелась на кусочки!

Р’риса прикрыла глаза рукой. Сквозь пальцы она видела, как из-за края колыбельной показалась полосатая лапка. Пальцы уцепились когтями за корни секвойи, сжались, и фонарь выглянул наружу. Помог себе второй лапой, сделал неуверенный пробный шаг и выпрямился в полный рост. Сок секвойи тёк по механическим полосатым лапкам и блестел в лучах фонаря тысячами искр.

Его сердце билось, каждый удар откликался в груди ворон, словно эхо. И шептал, шептал неведомый голос:

"Я здесь. Я живой".