В поддержку женской литературы

Просто оставлю отрывок из "Ветров Унтара" 

За тысячами морей уснуло холодное солнце, оно остыло, и ни слову, ни взгляду не дано было заставить его пробудиться, лишь вздоху, одному-единственному вздоху молились леса и долы. Где тот, чье имя можно было написать в книге виновных? Где тот, чьими стараниями приходит в наши сердца любовь, боль и горе? Где тот, кто не дает веры, когда она одна способна на чудо? Где тот, чьи бессмысленные игры неведомы ни одному из народов...

Наступайте тише, бойтесь, мир меняется, цветет Роза Ветров, и, прежде чем она отцветет, не найдется таких, кто скажет: "Я не знаю смерти, и боли не знаю я". Но найдутся такие, кто скажет: "Я пережил смерть и боль меня не сломила". Я не из их числа; и до Розы, что растет на задворках Земли, мне нет никакого дела. Горем измеряется вера, кому-то угодно так, кому-то, но не мне. Не мне...

Стихия ветра! Что с нее взять? Ей не скажешь: "Твоя ставка, твой черед", не скажешь: "Отступись, обойди, усмири свой пыл" и не попросишь милости. Но тот, кто создал волшебные ветра Унтара, что думает он? Его унесло водами времени дальше, чем старого вождя ойёллей, но неужели оттуда ему не видно дел рук своих?

Лишь только вода вскипела, Эмиля перенесли в комнату для сна и положили на кровать. Кровать была коротка, и Эрик молча притащил из залы скамейку.

- Подушки... - потребовала я.

Ноги Эмиля обложили подушками, я закрыла окна и выгнала всех:

-- Уходите, не стоит вам здесь торчать! - велела я.

-- И не подумаю! - пытался возражать Эрик, но больше никто не посмел со мной спорить.

-- Оставь их вдвоем, - посоветовал Эрику Улен. - Ты и так ухватил за рукав удачу, пойдем, расскажешь, где нашел его! Я с лесным конвоем обшарил весь лес...

... И они ушли, а я развела кипяток травами и стала раздевать Эмиля. Руки не слушались, застежки заедали и не открывались. Трудно поверить в чудо, которого не ждешь, ведь Эмиля не должно было быть в живых и нам не судьба была больше увидеться.

Ветер нещадно истерзал противника. Синяки и ссадины покрыли все его тело; казалось, он побывал в самом глубоком ущелье мира и его бросало с одной скалы на другую до тех пор, пока Солнце не сжалилось над ним. Эмиль стал таким далеким, будто говорил с самой смертью. Порванная куртка с трудом прикрывала свитер, но он больше не хранил запах дома, он пах землей и сыростью. Я мыла Эмиля и думала о том, что даже тогда, когда мы впервые прикоснулись друг к другу, я не испытывала такой невыносимой боли в груди от счастья, что трогаю его. Перед лицом смерти многое изменилось, и сказочных богатств стоила каждая минута, проведенная рядом с ним. Мне вспоминались его слова, его голос, умеющий звучать и ласково и строго, его вечный сарказм виделся теперь совсем в другом свете, а музыка, звучание его флейты, неслышной песней лилась с его холодного чела...

Смерч заморозил моего возлюбленного до самого сердца, и горячая вода не могла помочь, она согревала только снаружи. Когда его губы в очередной раз обожгли меня холодом, я собрала все одеяла, разделась и легла рядом. Когда-то Улен учил нас, что тело женщины - самый верный способ согреть мужчину. Эрик отпустил на этот счет немало вольных шуток, но, в сущности, Улен оказался прав. Как только под дюжиной одеял жар одолел меня, он перекинулся на Эмиля, и от кожи к коже пошло по его жилам тепло возлюбленной; жар, не сравнимый ни с каким другим...

"Очнись! - молила я. - Вернись к нам!", но Эмиль оставался в руках какой-то другой силы, и она крепко держала его. Я боролась с этой силой, пока у меня хватало духу, но вскоре, обвив собой умирающего друга, погрузившись в надежды и молитвы, я уснула, а когда проснулась, был уже вечер следующего дня.

Я проснулась от жуткого холода. Под дюжиной овечьих одеял меня била мекая дрожь. Зубы стучали и не было возможности остановить их. Я с трудом очнулась и с трудом заставила себя вернуться из глубоких, прямо-таки подземных снов в мертвую ледяную реальность. Эмиль лежал рядом бездыханный, скованный невидимым нерастопляемым льдом, но живой. Должно быть, он боролся и где-то вот тут, рядом, и в то же время там, далеко, все еще вздрагивало гордое сердце, толкая в долгий путь от изголовья до приставленной скамьи холодную густую кровь моего возлюбленного. Должно быть... но жилка на его ключице не плескала, а ведьмов хваленый дар отмалчивался за болезненным блеском моих иттиитских глаз. Я поцеловала Эмиля в холодный лоб, подоткнула одеяла и, кутаясь в рваную куртку, подошла к окну. Небо должно было объясниться, но оно молча опустило глаза. «Кто научил мое сердце так болеть? - подумала я, - Должно быть тот же, кто придумал смерть и вдохнул силу в ветра Унтара ...» Темнела живая изгородь, за ней засыпал Синий Лес. Там, за пределами меня, последний летний месяц рассыпался мириадами ярких звезд. "Кра - кра..." - неспешно и тяжело летел в ночной тишине ворон и подгребал под себя темно-синий бархат вечернего простора.

Я проводила ворона равнодушным взглядом, мир умер без Эмиля ...

Из-за неплотно закрытой двери слышались голоса, но стоило мне войти в обеденный зал, как наступила тишина. Тускло горели коптилки, все сидели за столом и, как один, смотрели на меня.

-- Кофе? - спросил Мирон.

-- Кофе - это хорошо! - согласилась я, села и оглядела всех. - Ну что вы хотите услышать? Он холодный, он без сознания! И мой дар, как выяснилось, ни ведьмы в этом не разбирается! - я помолчала. - Скажите, что делать...

Тигиль перекинул нож из правой руки в левую и молча отрезал мне ломоть хлеба. Они ждали целые сутки. Он, как и остальные, надеялся, что я скажу больше.

- Послушай, сестрёнка... - Эрик достал из шевелюры пальцы, было заметно, что в эту ночь он не спал. - Если не получится у тебя, то у кого получится? Тигиль и Улен приготовили отвар липы, Ив - согревающую мазь из тех трав, что на прощание дал ей Хранитель Гор... Но прежде чем лекарства пригодятся, наш гордый малыш должен вернуться в мир, где по жилам течет горячая кровь. Я нес его, и я знаю, его кровь была холодна, как весенние воды Ааги. Итта, обрадуй меня, девочка, я прошу...

-- Древнее волшебство не по зубам моему дару, Эр! Эмиль борется со смертью, а, значит, надежда есть... - мне казалось, я не смогу произнести этих слов, но глаза Эрика заставляли верить, что смерть отпустит его брата, отпустит моего Эмиля. - Моли Солнце вернуть ему тепло... - сказала я и тихо добавила, - как молю я вернуть мне утраченную веру...

-- Ладно, не кори себя, - сказала Ив, - ты просто испугалась...

-- Я не просто испугалась, я потеряла веру и предала его...

-- Пустое, - наморщил нос Тигиль, и ухнул передо мной на стол дымящийся чан. - Отвар готов! Иди к нему, Итта!

Отвар липы и согревающие мази, согревающие мази и отвар липы - это все что чередой неслось у меня перед глазами в следующие дни.

Четверо суток Эмиль не приходил в себя, и на пятые мы потеряли надежду. Эрик и Ив не отходили от него, выкраивая время только на пятнадцать минут сна, я не отлучалась ни на секунду. Эрик чувствовал себя ужасно и сам чуть не слег. У близнецов есть тайная, в миру почти не различимая, но в беде крепкая связь, которая работает получше любого дара. Не случайно именно Эрик нашел Эмиля и не случайно Эрика вслед за братом разбила лихорадка, от которой он видел одно спасение - трубку, он не выпускал ее изо рта и не спал все дни, пока умирал брат...