Сеть хитра и вездесуща

Сеть - подлость, которая выпрыгивает из-за утеса неожиданно, словно волк из чащи леса. Или даже стая волков, потому что и в том, и в другом случае отступать некуда.

Сеть одинаково плохо видна и в мутной, и в слепящей воде. Сеть хитра и вездесуща. Можно годами разведывать излюбленные места рыбаков, пастись рядом, нагло воровать из садков макрель, чувствовать себя самым умным, но рыбакам ничего не мешает передумать, взять, да и поставить ловушки в самом неожиданном месте. К примеру, здесь, среди жёлтых подводных рифов, где сам Чогер любил охотиться на каракатиц, да лакомиться приятно хрустящими на зубах морскими коньками, и где никаких сетей отродясь не бывало.

Опыт и уверенность - неверные друзья. Стоит только довериться им, расслабиться, как они тотчас теье изменят, оставив запоздало сокрушаться о том, что опрометчиво и недальновидно всецело вверять им жизнь. 

Немногое могло сбить чуйку старого оборотня, привыкшего не только видеть, но и слышать все, что плывет или просто шевелится на милю вокруг. Каждой чешуйкой, каждым легким движением хвоста, в любой миг, в любую погоду, днем и ночью он держал окружающий мир под контролем. Порой удавалось даже охватить две или три мили морского пространства. Конечно, не в шторм. Тогда радиус сужался до десятков метров и тогда разумнее всего было уйти на глубину или даже залечь на дно. Чогер был очень осторожен в такую погоду. 

Но в тот день шторма не было.

Напротив. Морская вода стояла мирно, как чай в чашке.

Неуемное весеннее солнце слепило по поверхности, лезло на глубину, грело мальков, раздражало крабов. Именно солнце стало виной тому, что Чогер попался.

Он не увидел ее - тонкую, почти прозрачную в весёлой от избыточного света воде.

Он плыл, лениво оглядывая рифы, слушая движения мира и свое сердце. Надеялся, что к его возвращению Ливана уже проснется. Вон, какое яркое солнце, снег с берегов стаял еще не прошлой неделе, так что, по всему выходит дриаде пора бы уже вернуться в его объятия. В последние несколько лет весенняя Ливана стала совсем юной девочкой по сравнению с ним. От этого Чогер желал ее еще больше, возвращаясь мыслями в истоки их любви, вспоминая, какой неумелый и неутомимый он был тогда, и какой он теперь - могучий зверь, почти медвежич, от такого кто угодно оробеет, тем более Ливана. Мысли о любовных играх мучили его. За три месяца с ума можно сойти - зима всегда давалась Чогеру тяжело. И хотя теперь у оборотня появилось приемное дитя - девочка-эфер, ставшая в последнее время разговорчивой и веселой, но так и не открывшая тайну своего происхождения, все же эта девочка никак не могла заменить Чогеру его верную дриаду, единственного спутника последних двадцати лет жизни. Он так сильно соскучился, что живот сводило, как у влюбленного подростка. 

Именно как влюбленный подросток он и прозевал опасность.

На морду вдруг натянулись путы, вцепились в плавники. Чогер замер. И замер мир. 

Это птицы бьются с садках, мухи вязнут в варенье, а зайцы застревают в капканах обеими лапами. И только жестокие, но умные люди знают, что двигаться в ловушке - смерть.

Нужно было все осмотреть, не мутить и не колыхать воду, а потом, при благоприятных обстоятельствах, осторожно отплыть назад. Вбок и назад, как можно медленнее. 

Чогер бы справился. Он уже попадал в подобные переделки и всегда выходил живым. Вбок и назад, почти не шевелясь.

Но в этот раз ему не повезло. Позади что-то резко метнулось. Чогер увидел (а рыбьи глаза видят мир почти в полный круг), что это молодая сельдь — самая глупая рыба в мире. Целая стая, носившаяся так синхронно, словно имела один мозг на всех, дающий движениям необъяснимую никакой логикой команду - болтаться туда-сюда.

Стая качнула сеть мощным ударом, отпрянула и снова подцепила, перевернула, загребла под себя. Несколько мелких рыбешек просочились между ячейками и как полоумные бросились наутек. Остальные зацепились и принялись метаться без всякого порядка, закручиваясь в сеть и запутывая Чогера, оказавшегося посреди этого дикого светопредставления.

Чогер понял, что пропал. Ругаясь мысленно на всех ведьм и на всю глупую рыбу, что только водилась в бескрайнем море, он попытался дернуться, вывернуть плавники и хвост. Теперь-то уже что? Только если случайно повезёт. Куда там! Сеть спеленала его, как строптивого жеребёнка.

Пойманный Чогер повис на ней, как на висельных веревках. Сельдь трепыхалась рядом, но огромный, тяжёлый Чогер не мог даже плавником пошевелить. 

Проклиная всех и вся, кипя от гнева, перебирая возможные варианты исхода беды (какой ни возьми - один хуже другого), злясь и пуская по шкуре дрожь негодования, он и мог то, что только вздрагивать хвостом, разевать зубастый рот да вращать круглыми глазами. 

От беды, произошедшей с Чогером, мир ни на йоту не изменился. Высоко над поверхностью моря в просторном весеннем небе баловалось молодое солнце; внизу, в глубинах желтых рифов, качались длинные, как волосы Ливаны, чёрные водоросли; мимо оборотня сновали мальки и медузы, равнодушные и озабоченные своим нехитрыми бытием; стая трески прошествовала мимо, торопливо отгоняя молодняк от гиблого места. Потом наступили красные сумерки и пришла ночь. 

Луна, которая одна была повинна во всех его страданиях, холодно блестела сквозь толщу воды, как серебряный пятак.

Завтра к вечеру она пойдет на убыль и Чогер снова станет человеком.

Его заранее начнёт ломать. За пару часов он почует в теле дрожь, а в костях - ноющую, словно зубную, боль. Обычно, в день перед обращением Чогер держался ближе к берегам, чтобы вовремя успеть добраться до твердой земли. Но сейчас он был очень далеко. И даже будь он ближе, это бы ничего не изменило. Утром его вытащат вместе с сетью, отчего он сразу задохнется. Это было бы не худшее, хотя и печальное. Возможно повезёт и его убьют, но если рыбаки не дураки и знают, как выглядят реперты в рыбьем обличьи - сдадут ведьмам за мзду немалую и ценное по последним тяжелым временам расположение власти.

Серные ведьмы охотно используют оборотней-рыб в битвах с вражескими судами, но такого старика, как он, просто поместят в резервацию, заставят работать на войну, а в полнолуние будут держать в вонючем бассейне для изгоев. 

Или убьют, казнят прилюдно за измену, в назидание молодым. Это было бы самое полезное, на что бы он сгодился. 

эпизод из 24 главы

Долгожданный движ, но это не точно)