Как новообращенный Воен Света, начинаю исправляться и писать про роды

ШЕСТОЕ ЯНВАРЯ ДОКТОРА МЕЗЕНЦЕВА

Отряхнув с подошв прах зла, я начинаю исправляться и писать пронзительные строки. 

Перед сортировкой в колее разбитой техникой накренилась грязная «Нива». Дверь приоткрыта, но света в салоне нет. Все уже давно научены. Как стемнеет, все проваливается в сплошную чернильную темноту. Свет этот беречь надо, как нищий копеечку, он тебя и убить может, при случае. Такой безобидный, а хлоп! И нету тебя. И уже потом доказывай кому повыше, что кнопку выкл с другой попутал. Машину медленно засыпает снег.

- Вадим Алексеевич! – обязательная Романова уже ждет. – Тридцать пять лет, третьи роды.

- А я что, Тань Евгеньевна, акушерка? – огрызаюсь. Та обижено тухнет, оскорбленно поджимает губы. Хотя все она понимает, прапорщик Романова. По родовспоможению ноль у меня. Ни инструментов, ни мыслей бестолковых.

 НИ ЧЕ ГО.

В сортировке на койке местная в зеленой колючей кофте и черной юбке. Волосы забраны под платок. Здесь холодно, но она не обращает на этот факт внимания- в глазах разлито чистое страдание.

-Вы по-русски говорите? - спрашиваю.

- Говорит, - вместо нее отвечает кто-то в черной теплой куртке. На лице щетина и копоть. – Я ее муж. У вас врачи женщины есть?

Произносит все это он с заметным акцентом. Переживает, значит. Чтоб не дай бог кто лишнее не увидел.

- Женщины есть, врачей нет, - отрезаю я.

- Марьям сейчас рожать будет.

- Я вижу. Тебя как звать, уважаемый?

- Магомед. Я тут до войны на фабрике-кухне директором был.

Важный факт, бль. Из прошлой жизни. Главное - сильно сейчас поможет, раз целый директор целой фабрики-кухни ко мне жену на сносях привез. Мне что теперь, кланяться? Тот сопит и смущено переминается. От его ног ощутимо пахнет. Господи, да что же мы все тут воняем так? Нечистотами, страхом, глупостью. Слышно, как Романова суетится в процедурке. Что-то звякает. Смотрю на местную – она тяжело сидит, прикрыв руками выпирающий живот. Надо что-то начинать делать. Желательно, что-нибудь умное.

- Сколько между схватками?

- Что?

-Времени сколько между схватками проходит?

Он смотрит на жену.

-Не знаю, часов нет.

Понятно, думаю. И начинаю что-то делать.

-Татьяна Евгеньевна! – кричу в процедурку, - Берите ее на клизму и помойте. Пока схваток нету.

Директор фабрики начинает суетиться, приходится его успокоить.

-В общем так, Магомед, ты не переживай, я сильно смотреть не буду,- говорю. – Я отворачиваться буду. Все нормально.

Все нормально. А сам думаю, как нормально? Поворот на ножку, на ножки, поворот на ягодицы или поворот на головку? Каре, доктор Мезенцев. А из инструментария – только голова. А в голове пока только идеи и ни одной мысли. И я начинаю считать.

***

Пятнадцать минут между схватками. Тань Евгеньевна успокаивает роженицу.

-Вы дышите, дышите.

Той не впервой, и она старательно пыхтит. Слышно, как за стенкой из брезента мечется директор фабрики кухни. Я прислушиваюсь, город молчит. Ни звука. Местная стонет. Анестезию позже дам. Кладу руку ей на живот, чувствую толчки. Вот так, Мезенцев, такие тебе пряники. Неделю людей шил и резал, теперь жизнь ждешь. Ну как ждешь - думаешь, что дальше будет.

За тонкой брезентовой перегородкой шум. Левдик интересуется не нужна ли помощь. Не, Жень, не нужна. Слышу, как Соломатин, что-то спрашивает у мужа. Звякает посуда. Потом понимаю, что они там пьют водку. И закусывают.

-Больно!

Дыши, милая. Лампы мигают от перепада напряжения.

- Соломатин, сука! – ору, - не дай бог все помидоры съешь.

Тот ржет, но я-то понимаю зачем он пришел и Левдика подбил. Не любит он местных. Смотрим мы друг на друга через забрало. Кто больше кого не любит. Боится, как бы чего не вышло. Но водку пьет. И по плечу хлопает.

Десять минут между схватками. 

Романова видит, что я на нее смотрю. Маска вздрагивает, я думаю, она под ней улыбается. А я улыбаюсь ей. Еще, очень хочется курить. Но я терплю.

Пять минут между схватками.

 Я мастерю из шприца и капельницы аспиратор. Отходят воды. 

Началось. 

Время щелкает минуты, как старуха семечки, сплевывая шелуху секунд.