Вот это да!

Открыла глаза в шесть утра. Последние несколько ночей сплю плохо - опять подступило, вселилось в тело и не отпускает - выматывающее уже несколько лет противоречие. Идеализм не желающий уступать перед реальностью. Поле боя - мое тело. Уже давно малы рамки моего представления о мире, жмут, действительность не вмещается. И я кричу от боли. Не могу принять очевидных вещей. Умом понимаю - мир такой, каков он есть, нужно немного подвинуться, дать дорогу естественному течению событий. Это умом, а тело вопит.

Отрываюсь от внутренних проблем и включаюсь в ежедневный бег сквозь календарь. Начало октября - нужно везти сына в бассейн, первое занятие после карантина. Время очень неудобное - мы обычно просыпаемся поздно, а тут поставлена новая задача. Надо поднапрячься. Собираемся, сынок вроде выспался, еще раз все проверили. Выезжаем. Дороги еще полупустые, день начинается хорошо - солнце светит по касательной, как сквозь линзу, усиливая осеннее настроение, воздух кажется особенно прозрачным, вымытые холодным дождем улицы кажутся незнакомыми. Сухие листья безшумно разлетаются из под колес, деревья оголяются, и хочется стыдливо отводить глаза. Я знаю, что мы скоро привыкнем к обнаженке улиц, закутываясь в теплые одежды перестанем узнавать друг друга, и смотреть по сторонам станет совсем неинтересно. 

Оставив сына в бассейне, несусь домой - теперь нужно отвезти дочь в школу. Она проснулась, а я, наверное, успею выпить кофе пока идут сборы. Дочь (она у меня третий ребенок) по-спартански делает все быстро и без всяких там девчачьих приколов. "Мама, пора", - а я допиваю кофе уже на ходу. Несемся в школу. Здесь недалеко, путь длиной всего одну песню Дженис Джоплин или Сии, Иво Димчева или Джима Моррисона. 

Несусь теперь уже в бассейн за сыном, а в голове несется поток оправданий - тесные рамки еще подростковых убеждений заржавели и не дают мне чувствовать себя свободной. И я не могу напитаться красотой осенних улиц, заснеженные вершины вулканов с отдыхающими на них пушистыми облаками и предельно насыщенным голубым небом оставляют меня равнодушной. А я ведь знаю, что любовь - это когда вдохновение, а не когда боль. А боль оттого, что я не могу принять полутонов. Я не могу признать, что обстоятельства бывают непростыми, и раз уж ты оказался в них - так прими и выйди свободным. Но я упорно доказываю себе, что так не должно было случиться, что мир - это белое и черное, хорошо и плохо, правильно и неправильно. Умом я понимаю, что это не так, а тело кричит, что только так. Это истерика.

Жду сына в холле бассейна, радуясь что удачно припарковалась, пытаясь сбежать от навязчивого напряжения. У меня все хорошо, реально все - прекрасно, а я падаю в прошлое и не могу простить. Мужу - его равнодушия. Срываюсь, падаю глубже, в глубокое, давно ушедшее детство, которое нужно бы оставить в покое - не могу простить отцу предательства, а матери - ее ненависти ко мне. Оно живет в теле, и чем мне лучше в реальности, тем сложнее внутри себя. Чем ближе я к мужу, тем мне больнее. Разрыв, диссонанс, истерика.

Не люблю я этот холл бассейна - как-то в нем неуютно, холодно, сыро, жду сына, а он не возвращается, я утыкаюсь в телефон, читаю роман, пытаясь сбежать из равнодушного пустого пространства в мир фэнтези. Герой идет сквозь свою реальность, выполняет бессмысленную работу, долго, без особых вопросов - он сильный, все умеет, что подобает герою, но он чувствует, что его мир какой-то унылый, а он все равно идет вперед. Также как и я. 

Сын наконец-то возвращается, правда, растерянный, тренера не нашел, плавал к чужой группой, расстроился. Я немножко поругала его, что он не смекнул обратиться к любому взрослому, "проблемы нужно решать, а не ныть!", сбегала в тренерскую, взяла номер телефона нашего тренера. Несемся обратно.

Муж дома. "Надо поговорить, не волнуйся - кричать не буду, я спокойна", - он набирает воздуха в легкие, внутренне собирается к битве. Я опять про свое, о своей боли - начинаю спокойно, правда едва контролирую интонации и голос, внутри все дрожит, негодует. Он никогда не оправдывается, он всегда нападает. Я всегда проигрываю. Срываюсь и кричу так, что надрываются связки. Он тоже умеет кричать. И нам обоим понятно, что это тупик. Мы не сможем разойтись, мы слишком близки. И чем мы ближе, тем становится больнее. Меня трясет, я уткнулась в свою стену, сложенную из кирпича. Мы научились кричать и при этом слышать друг друга. Мы все время что-то хотим друг другу сказать, что-то важное, но отчаянно уязвимое. Что-то нежное, которое боится быть признанным, потому что оно связано с болью, а крик лишь попытка...

Бой длится минут десять, но я вымотана. Муж нашел силы успокоиться, чудесный апгрейд, слава богу, я тоже мгновенно успокаиваюсь и понимаю, что не знаю, что с этим делать. Уже который раз - одно и тоже. 

- Я как раз размышлял, вчера о цинизме, - говорит спокойно муж, вспоминая о моих обвинениях. - В молодости цинизм - это признак отмороженности, а в старости - качество мудреца. Также идеализм - в молодости это необходимое качество, говорящее о здоровье человека, а в старости - это уже глупость.

Я окончательно прихожу в себя. Да, что-то меня занесло опять, накрыло, я совсем потеряла связь с реальностью. 

- Надо фару на твоей машине отрегулировать, я вчера залез под капот - машина оказывается была битая, посмотри, - и показывает мне едва уловимые различия на корпусе, а я не решаюсь прикоснуться к мужу. Жизнь опять потекла по своему руслу. Нужно отвезти сына в школу, потом обед приготовить и так далее.

- Какие планы?

- Никаких, наверное, - говорю я.

- Поехали вместе, сначала в школу, а потом в мастерскую заедем, - я даже не спрашиваю зачем мне там быть, просто хочется побыть с ним рядом. Но оказалось, меня ждал сюрприз и не один.

Продолжение следует...