Отрывок из моего нового романа "Рассказы Витослава"

   Валентин Анатольевич Барицкий происходил из семьи, каких много в нашем городе: «Муж – шлемазл, ребенок – гений, а жена – несколько лишних килограммов». Папа Валика был инженером на каком-то небольшом заводе, и о своей работе никогда не рассказывал: мол, это очень секретное предприятие. Иногда он приносил с работы большие и маленькие расписанные и покрытые лаком деревянные яйца, ложки, шкатулки и разделочные доски с тем, чтобы потом дарить их родственникам и друзьям в их дни рождения. Когда, еще в детстве, я спрашивал Валика, что же может быть секретного в деревянных яйцах, он делал круглые глаза и шепотом отвечал: «Ты не понимаешь, наши разведчики прячут в них микрофоны!».

Мама Валика была дамой, приятной во всех отношениях. Она работала секретаршей заведующего базой «Продтехснаба» (За точность названия не ручаюсь). Поэтому у Валика в доме было все, даже то, чего, теоретически, быть не может. Анна Аггеевна обожала мужчин – отдельно красавцев, отдельно богатых, потому что первое со вторым у мужиков уживается редко – так же, как у женщин ум и красота. Его папа уже давно перестал обращать на это внимание. В молодости он принадлежал к категории красавцев, но быстро облысел и обрюзг.

Когда Валику исполнилось семь лет, ему купили скрипку – выражаясь музыкальным жаргоном, «восьмушку», и я понял истинное происхождение слова «скрипка». Валиков инструмент не пищал, не звенел, и уж, конечно, не пел – он скрипел на зависть всем несмазанным дверям. Его скрипичный педагог, кажется, ее звали Раисой Михайловной (надо же, помню!) однажды вызвала Анну Аггеевну вместе с сыном и спросила:

– Скажите честно, зачем вы купили ребенку этот инструмент?

– Как, – удивилась Анна Аггеевна, – для приобщения к прекрасному, к искусству!

– Но для того чтобы играть на скрипке, нужно иметь музыкальный слух… Слово «абсолютный» пропустим.

– Он у него есть, я точно знаю!

– Да? Сейчас посмотрим! – и Раиса Михайловна крутнулась на черном вращающемся стульчике – зависти Валика – лицом к роялю.

– Можешь спеть эту ноту? – и она тыкнула пальцем в клавиатуру наугад.

– А-а-а!!! – Заголосил Валик.

– Неправильно!

– О-о-о!!!

– Тоже нет!

– У-у-у! – Шепотом подсказала мама.

Валик набрал в легкие побольше воздуха и, что было силы, выдохнул: «У-У-У-У-У!». На лице Баха на большом, висящем на стене портрете, показались крупные мужские слезы, и он явственно шмыгнул носом.

– Я не уверенна, то у него есть слух, – осторожно заявила Раиса Михайловна, – как вы определили его наличие?

– Он часто поет под радио, очень точно копируя слова… И потом, вы должны воспитать не певца, а музыканта!

– А у вас, простите, слух есть? – едва слышно спросила Раиса Михайловна.

– Да! Я с отличием окончила музыкальную школу.

– По какому классу?

– С первого по восьмой.

– Нет, я имею ввиду… На каком инструменте вы играли?

– На этом… Как его… Все время забываю… По нем стучать надо.

– Ударный? Фортепиано, кстати, тоже ударный инструмент.

– Что вы говорите!.. Но нет, на моем не было клавиш.

– Как он выглядел?

– Барабанчик, а по кругу – типа колокольчиков.

– Бубен, что ли?

– Как вы догадались?

– Мой вам совет: пусть ребенок играет в футбол, Давид Ойстрах из него ни при каких условиях не получится.

– Мама, – вдруг подал голос Валик, – Пеле из меня тоже не выйдет. Лучше купи мне паяльник!

Так, будучи еще первоклассником, Валик Барицкий самостоятельно предопределил свою судьбу.

С этой поры размеренное течение жизни обитателей квартиры номер семь нарушалось неоднократно. Первые полгода с завидной регулярностью перегорали пробки. Вечно пьяный, электрик, он же дворник, он же слесарь, он же дядя Вася, приходил, охал, лез на стремянку, через несколько секунд давал миру свет и, получив трешку, шел прямиком в гастроном. Валика ругали, но он делал круглые честные-пречестные глаза и все отрицал. Потом это прекратилось. Мама радовалась: ребенок перестал экспериментировать с электричеством. Но стало очень часто случаться так, что свет на минуту-другую иногда все же гас, но потом включался опять. Вскоре все выяснилось. Оказывается, однажды Валик подсмотрел, как дядя Вася наматывает на электрическую пробку «жучка» и приноровился мастерски делать то же самое.

Однажды до ушей Анны Аггеевны  донеслись какие-то странные, пугающие звуки, отдаленно напоминающие музыку. Она двинулась в направлении их источника и обнаружила сына с электробритвой мужа «Эра-10» в руке. Все было бы ничего, но звуки доносились прямо из нее. На секунду замолчав, она радостным жестяным голосом объявила: «Вы слушали концерт по заявкам!». Маме стало плохо.

– Мам, ты чего? Я случайно обнаружил, что папина бритва, если ее включить в радиорозетку, играет, как радио!

– Она же сгорит!

– Не сгорит. Вот, возьмись за эти две проволочки!

Мама взялась за проводки, и ее так жахнуло током, что весь начес стал дыбом.

– Это двести двадцать. А теперь за эти!

Мама, туго соображая, опасливо притронулась к другим, и ничего не произошло.

– А здесь гораздо меньше. Не сгорит! Возьмись опять, но только за любой из этих. Я берусь за второй, соприкасаемся ушами…

Анна Аггеевна взвизгнула: прямо в середине ее уха торжественный мужской голос, покалывая иголочками, сообщил о запуске советской автоматической межпланетной станции «Марс-5». Ничего не говоря, мама прошла на кухню, налила и выпила залпом почти полный стакан «Ахтамара», а через пятнадцать минут вернулась к сыну.

– Откуда ты все это знаешь?

– Помнишь, ко мне Зюня… М-м-м… Эдик Зиновьев  приходил? Мы вдвоем это и попробовали. Идея была моей.

– Покажи мне еще что-нибудь!