Секс-инструментарий
Автор: Никита КалининИли описание секса, как необходимый инструмент донесения определённого эмоционального посыла.
Традиционно, добра.
Ни разу не специалист в вопросе описания постельных сцен, как и каких-либо иных сцен в общем-то. Я не волшебник, и далее по тексту. Но.
Не единожды набредал на мнение, в том числе подобное мнение высказывалось и в комментариях к “Ловчим”, что секс в книге - пятое колесо. Не нужен он, мол. Портит впечатление, сбивает определённый настрой и так далее. Я с этим в корне не согласен. Если, конечно, секс не описан просто ради описания самого секса. Или развития пресловутого сюжета, такое тоже бывает и, в принципе, иной раз оправдано.
Я считаю, что любая сцена (в идеале) должна преследовать какую-то цель. Присутствовать в книге зачем-то. Условно, выполнять задачу. Конкретно сценой секса я ставил перед собой задачу показать героя живым человеком. Не картонкой с убер-способностями и титулом наследника рода Велес. Он потерял в аварии супругу и отчасти винит в этом себя. Он любил её. И любил по-настоящему. Дальше рассказывать смысла нет. Есть смысл показать.
Едва я отпустил нагревшуюся клавишу зажигалки, темнота взяла своё. Я ослеп.
Вдруг стало как-то… пусто. Как если бы я очутился не на чердаке посреди Питера, а в космосе, за пределами Солнечной системы, где до ближайшей задрипанной кометы хренова туча световых лет.
Блин, на что ты надеялся? Тут поди уж и картин-то нет. Всё вынесли, да продали. И её нет. Лены вообще больше нет. Давно. Холод остановил её сердечко, а ледяное крошево заполнило лёгкие, пока ты плёлся по снегу, невменяемый от шока. Она утонула вместе с твоим сыном, которого ты посадил на переднее сидение вместо себя… Которого заставил пристегнуть ремень грёбаной безопасности, в итоге его и убивший…
За чем ты сюда шёл? За кем? На что надеялся, болван, ведь даже…
Я затих на полумысли. Запах… Запах!
Я помнил его! В дни, когда работа не простаивала, Лена приносила его даже домой. Так пахла её жизнь, её суть, она сама! Так пахла краска, которой она писала, но исключительно… свежая.
Я сглотнул. Не хотелось даже шевелиться, чтобы не дай бог не прогнать наваждение, но я всё же опустился на пол. Стало жарко. Не внезапно - отопление тут и работало. Стянул шапку и медленно, - в жизни ничего так медленно не делал! - чтобы не шуметь, расстегнул пуховик. Казалось, я что-то слышал. Как… мотивчик какой-то. Негромкий, порой проваливающийся, срывающийся. Такой обычно напевают с сомкнутыми губами, когда работа в радость, когда мысли сопровождают светлые, чистые. Я сглотнул, чувствуя близкие слёзы.
Нет! Даже не дышать громко! Лишь бы не спугнуть, лишь бы не нарушить морок!..
Кто-то напевал совсем рядом. Я глушил приставучие мысли, сопротивлялся им как мог, хоть за ними-то и пришёл сюда. Так напевала Лена. Тут напевала Лена. Она была всё ближе и ближе, чудилось, что я ощущаю движение тёплого воздуха, потревоженного её перемещением по тесной мастерской и несшего запах свежей краски…
Прикосновение было лёгкое-лёгкое. Несмелое. Стыдливое. Её прикосновение. Родное - ни с чем не перепутать даже спустя тысячу лет! Рука скользнула по щеке, прошлась слегка по волосам и… напоследок игриво коснулась самого кончика носа. Я задрожал, переполняемый такой бурей эмоций, которой хватило бы на целый город! Так делала Лена. Дурацким этим своим тычком в нос она жутко раздражала меня, но… Сейчас я был готов за него умереть.
Пуховик был уже на полу, когда я, не веря в происходящее, потянулся руками сам. И ждала меня не пустота. Не холод, нет. А тёплая кожа - гладкая и всегда мурашками под моими пальцами. Лицо, постоянно прикрытое волосами. Шея. Плечи, грудь, талия. Я, готовый уже поверить в реальность всего этого, скользнул ниже, к животу.
И натолкнулся на шрам. Грубый след от кесарева сечения чуть ниже пупка.
Я обезумел. От запаха краски, от тепла родного тела. Схватил, прижал и врылся лицом в волосы, жадно ею дыша. Она застонала. Тихо и сдержано. Обняла меня и стала гладить, щемя сердце этим позабытым запахом. Я подался вперёд, уложил и навис над ней. Я был слеп, не видел ничего, даже малейших очертаний, но мне этого и не нужно было. Глаза - врут.
Я вошёл в неё, и она сжала пальцами мои плечи. Задвигался - ошалелый, умерший и воскресший за последнюю минуту, дрожащий, - и поясницу обхватили тёплые ноги. Она опять застонала, и неизменно - очень тихо, стыдясь самой себя. Я целовал её и гладил. Старался быть всюду и всем. Хотел согреть. Отдать всё своё тепло за тот ледяной ужас, что она испытала, когда машина уходила под воду. Плавными и неторопливыми движениями заставить застонать громче, вскрикнуть, ожить!..
Когда момент настал, я взорвался, как не взрывался ни с кем: ни до неё, ни после. Тьма вспыхнула и закружилась, словно подожжённая, множеством неясных калейдоскопов. И силы отчего-то стали очень быстро покидать меня, я не успел ничего сказать ей, только подумать…
Тепло, запах, до боли знакомая кожа, шрам - всё было при ней. Не хватало лишь одного.
Биения сердца.
Получилось или нет - судить не мне. Но я глубоко убеждён, что если вырезать из книги отрывок, и ничего не изменится, то его вырезать определённо стоит. Этот отрывок удалить нельзя.
ЗЫ. Нет, это не некрофилия.
НиК.