Киршон vs Булгаков

У всех случаются провалы в образовании.

Я до недавнего времени почему-то считал, что автором «Я спросил у ясеня…» является Александр Аронов. Оказалось, нет – стихотворение написано намного раньше, Владимиром Киршоном, человеком, что называется, примечательной судьбы. Если коротко: драматург, секретарь РАПП, участвовал в травле Булгакова, расстрелян. 

Материалов в сети достаточно – гуглите. По большей части они, конечно, однобокие, типа: бездарный драматург, травил классика, и поделом ему – расстрелянному Киршону, вестимо. Но я пробелы в образовании не люблю, посему решил лично ознакомиться с бездарными текстами. «Я спросил у ясеня…» - больно уж задушевное, чтобы вот так сразу крест на человеке ставить.

К своему удивлению, гуглил долго – ничего не попадалось: словно корова языком киршоновские тексты слизнула. Искал, искал – две пьески с огромным трудом обнаружил: «Константин Терехин» от 1926 г. (совместно с А.В. Успенским) и «Чудесный сплав» от 1934 г. Ознакомился.

Ну что сказать? Вполне себе добротные тексты – на злобу дня. О бездарности, даже о непрофессионализме речи не идет. Не шедевры на все времена – социальный заказ чувствуется, - но сочинял их крепкий профессионал. Пьесы широко ставились в театрах заслуженно: они были того достойны. 

Между прочим, «Константин Терехин» стал первой советской пьесой, поставленной на американской сцене (под названием «Ржавчина») – аж на Бродвее.

Герои – послереволюционные студенты. Вокруг гуляют нэпманы, а студенты ютятся в общежитии, а молодая кровь бурлит, и текущая политика вроде бы позволяет не сдерживать себя в половых вопросах. Брак – буржуазный предрассудок, ага. В общем, в пьесе присутствуют влюбленности, беременности, аборты, самоубийства, контрольные комиссии и неплохая детективная составляющая.

Вот несколько отрывков, чтобы представили, о каком уровне идет речь.

Итак, студенты празднуют в столовой Дома Писателей – полная аналогия с грибоедовским домом из небезызвестного романа, кстати. Так и представляешь, как за соседними столиками (разными) расположились Киршон и Булгаков, а возможно, и подозрительная компания с примусом.

ЛИЗА. Что же вашего Терехина нету? 

ПРЫЩ. Да что тебе не терпится? Сиди, смотри и слушай, не в пивнушке сидишь: Парнас — цвет культуры вокруг. Вот видишь — это писатель Зотов. А рядом — Завьялов, поэт. Помнишь, у него: 

Женщина, телом своим 

Торгуй с публичного торга… 

Неоклассик. А это вот — Мариетта Оссиз, она с самим Трубниковым живет. Это вот Лидочка Юм, она на конкурсе поэтов первую премию получила, а потом оказалось, что стихи-то пушкинские! Скандал! А вон там, видишь, вон, где из-за бутылок никого не видно, — это группа «Плевок». Талантливейшие ребята — пьют… А вон, видишь, с бородой — этого я не знаю. Одним словом, Лизанька, ты в центре культуры, как сказал поэт… 

Очень АТ напоминает – в том смысле, что тоже рассадник культуры.

Еще отрывок.

ЗОТОВ (читает). «Литература всемирна и надчеловечна. Красота — камень самоцветный, только солнце заставляет его сверкать…» 

ПАНФИЛОВ. И электричество. 

ЗОТОВ. Что?.. Ну хорошо, пускай «и электричество». «В темноте не искрятся затаенные лучи; в темноте тусклым блеском горит самоцвет. И нет в нем отличия от стекла». 

ПАНФИЛОВ. И фаянса. 

ЗОТОВ. Что? 

ПАНФИЛОВ. Фаянса, говорю. 

ЗОТОВ. «Талант — птица свободная, взмахнет крылом и летит в поднебесье, где парит безраздельно. Он — один».

ПАНФИЛОВ. И двигатели внутреннего сгорания. 

ЗОТОВ. Как? 

ПАНФИЛОВ. Двигатели, говорю, внутреннего сгорания. Аэропланы. 

ЗОТОВ. При чем тут двигатели? Ты, Петр Лукич, слушать не хочешь? 

ПАНФИЛОВ. Не хочу, прямо говорю. Слышал все это, читал все это. Мура! 

Не знаю, как вам, а по мне – довольно точно и даже злободневно.

Кстати, в столовке Дома писателей стихи читают, и какие! Пародия на Есенина – тем более уморительная, что декламируется юной поэтессой:

Повяжу я ремнем рубаху 

И за пояс заткну наган. 

Если встречу — ограблю с маху, 

Оттого что я хулиган. 

Со свинцовой клепкой дубина, 

По лицу кровоточный шрам. 

Или финкою в сердце двину, 

Или гирькою по зубам. 

Я люблю свое дело блатное, 

Чтобы выпить и драться всласть, 

Я со всею московской шпаною

Объявляю теперь свою власть. 

Пусть несут на меня газеты 

Возмущения ураган — 

Я останусь такой же отпетый, 

Нераскаянный хулиган.

А вот, в другом эпизоде, читает партийный поэт – тоже пьющий:

Говорят, покой для сердца нужен 

И вокруг меня — работа и покой. 

Отчего же, отчего ж так дружен 

Мой покой с мучительной тоской? 

Помнишь, трепетные пели пули. 

Ты готов ударить и убить.

Ах, могу ли я, могу ли 

Эти радостные дни забыть? 

Мы на бой ходили очень рано, 

Боевой горнист трубил поход. 

Солнце красное и рваное, как рана, 

Заливало кровью небосвод. 

Шел на бой в безудержном разгуле, 

Шашки сталь блестела у лица. 

И шальные пробивали пули 

Оголтелые сердца. 

В эти дни не знали мы печали. 

С сердцем не знакомилась тоска. 

Ах, куда же вы, куда же вы умчали, 

Переходы, наступления, войска? 

Если б только снова загремели 

Боевые трубы трубачей, 

Радостные песни бы запели 

Мы, изъеденные ржавчиной ночей. 

Не пою я больше — завываю — 

Говорят об этом. Ну и пусть!

Я вином и водкой заливаю 

Накипающую в сердце грусть.

И вы станете мне рассказывать о бездарности Киршона? Извините, я в состоянии отличить профессиональный текст от непрофессионального.

Не так все просто в подлунном мире – правда, как в ту, так и в другую сторону. Имею в виду, что пьеса «Константин Терехин» написана в соавторстве, и кто такой Успенский А.В., установить не удалось. Соавторство – штука опасная: всегда остается возможность, что один из соавторов был свадебным генералом. Посему обратимся ко второй пьесе, «Чудесный сплав», написанной в 1934 г. – через восемь лет после «Константина Терехина». 

Надо признать, что вторая пьеса попроще – совсем другая и о другом. 

Научно-исследовательский институт авиационной промышленности. Молодые ребята работают над бериллиевым сплавом, так нужным стране. Влюбляются, дурачатся – комедия положений плюс классический любовный треугольник. По атмосфере напоминает НИИЧАВО – без волшебства, конечно: духовный подъем тридцатых – вылитые шестидесятые, о чем мне и раньше было известно. А комедия положений в начале пьесы – прямо-таки путаница из «Вас вызывает Таймыр» Галича, и что из них было раньше написано, уточнять без надобности. Повторяю, пьеса сделана профессионально – в театрах и похуже игрались и играются.

И что я хочу сказать? Положа руку на сердце, пьесы Киршона, особенно «Константин Терехин», ничуть не слабее «Зойкиной квартиры» Булгакова. 

А теперь представьте, что вы находитесь в 1925 году, но в качестве не попаданца, а современника, не имея представления о последующем историческом раскладе. Имеются два враждующих драматурга, автор «Константина Терехина» и автор «Зойкиной квартиры», – во какие франты! Схожие физиономиями, кстати. 

Вы смогли бы определить – по фоткам или текстам названных пьес, – какого из них потомки станут величать гением, а какого бездарем? Я бы не смог, честно признаюсь.

Да, имеется масса нюансов, к примеру: Киршон писал статьи против Булгакова, чего последний не проделывал. Зато Булгаков изображал Киршона в своих произведениях: если верить интернету, то Иуда из Кириафа – Киршон и есть.

Еще Киршон имел обыкновение писать в органы, в том числе лично Сталину, докладные, которые можно трактовать как доносы – по крайней мере, так в интернете утверждают. Зато Киршон получил пулю в 35 лет, а Булгаков умер своей смертью в 48.

Вот – опять-таки если верить интернету – из записки арестованного Киршона Сталину:

«Товарищ Сталин, помогите мне. Ужасно сознавать, в какую клоаку я попал. Это страшный урок. Простите меня, что я все пишу и пишу Вам, но это от отчаяния человека, который остался совершенно один. Товарищ Сталин, мне 34 года. Неужели Вы считаете меня конченым человеком? Ведь я еще много могу сделать для Партии и Родины. Товарищ Сталин, родной, помогите мне. Ваш В. Киршон».

Не пронимает?

Если не пронимает, попробуйте перенести нравы той эпохи в современность – в тот же АТ, к примеру. Сейчас вы своих врагов мужественно баните, а вообразите, что врагов отправляют не в бан, а безжалостно уничтожают. И решает это – кого по чьему доносу поставить к стенке – конкретно Шапин. Теперь представьте разворачивающиеся на АТ баталии: сначала к стенке ставят Мухина, по доносу Вишневского, а некоторое время спустя – уже Вишневского, по доносу Вайнберга. Приговоренные пишут Шапину отчаянные письма, умоляя пощадить их, потому как еще в силах послужить литературе в целом и АТ в частности, но Шапин неумолим. 

Представили? Ужаснулись? Теперь можете осесть в кресло: литераторы до такой степени зверства еще не дошли – если точнее, пока в эту степень не возвратились: ничего вам, кроме блокировки аккаунта в качестве высшей меры наказания, не угрожает.

И да, я вовсе не хочу сказать, что названные двое – Булгаков и Киршон – равны по заслугам: «Мастер и Маргарита» покруче «Я спросил у ясеня…» будет. Я с творчеством Киршона только-только столкнулся и всего с двумя его пьесами ознакомился. 

Речь не об этом. А о том, что:

Нам не дано предугадать,

Как слово наше отзовется, —

И нам сочувствие дается,

Как нам дается благодать…

Это Тютчев, если что.