О важной для меня книге

Хочу рассказать о важной для меня книге.

2-го апреля 1982-го года мне должно было исполниться 15 лет, отношения с отцом у меня были сложные, и что-то ему пришло в голову как-то их наладить. Мысль была дельная – он представил в школу документы о переводе в другой гарнизон, забрал меня в среду, 31-го марта прямо со второго урока (а это был ненавистный мною английский, который вела злобная училка по прозвищу Змеина Скорпионовна), посадил в темно-зеленый военный фургончик «УАЗ», на базе которого была оборудована полевая радиостанция, передал под команду прапорщика Ядовина – грузного мужика, одетого в песочного цвета технический комбинезон, помахал мне ручкой, и мы куда-то поехали без отца, только с молодым матросом-срочником который вел «УАЗ», и прапорщиком Ядовиным, который командовал нашим малочисленным экипажем.

Честно говоря, мне не хотелось никаких объяснений и я не задавал никаких вопросов. Мне понравилось неожиданное начало этого приключения, понравилось отлынить от школы, понравилось ехать на военной машине-радиостанции, в которой пахло перегретой изоляцией, компаундом, шаровой краской и веретенным маслом, а еще больше мне понравилось, когда из Севастополя мы выехали не на север, по унылой евпаторийской или симферопольской трассе, а на восток, по живописнейшей дороге, ведущей в сторону Ялты, и еще дальше на восток, где я еще никогда не был.

Что за чудо выдалась эта поездка! Уже на подъезде к повороту на Балаклаву холмы по обе стороны были словно нежной пеной покрыты – еще не отцвел до конца розовый миндаль, а к нему спешили присоединиться персики. По левую сторону, на холмах, убегающих в сторону Терновки и Мангуп-Кале цвели кривоватые вишневые деревья старых татарских садов. А справа, вдалеке, за зубцами гор Балаклавы, сверкало море, похожее на рыбью чешую.

Я не мог усидеть на длинной откидной лавке вдоль борта, вертелся, кидался то к одному окну, то к другому. Мне некого было стесняться – панели радиостанции полностью отгораживали кабину, в которой сидели водитель с Ядовиным, поэтому я мог дать волю охватившим меня чувствам.

Затем мы проехали крутые повороты перед селом Гончарное, Ласпи, гору Пегас, нависающую над дорогой скалистыми склонами, и ехали все дальше и дальше к местам, где я бывал редко, лишь по каким-то особым поводам. Мы катили по гулким тоннелям, пробитым в горах, над синим морем, к которому убегали склоны, покрытые реликтовым можжевельником, мимо леса у горы Кошка, где с деревьев свисают лианы.

Устал я только, когда проехали Ялту. Дальше потянулись совсем другие горы, не радостные, как до Ялты, а старые, уставшие, хмурые. Я задремал, а когда проснулся, кругом уже тянулась бесконечная степь.

Между Керчью и Феодосией, в этой бескрайней степи, торчит одинокая гора Опук. Ну, как гора, так, холм, 183 метра высотой. Но ввиду того, что степь вокруг совершенно плоская, гора видна издалека. Сейчас там, вроде бы, заповедник, а в 1982-м году был военно-морской полигон, на котором проводились достаточно масштабные учения с боевыми стрельбами кораблей. И вот, мы въехали в запретную зону, долго катили по пыльной грунтовке на юг, и наконец остановились у не очень высокого глинистого обрыва над морем. Почти на самом его краю в глубокий длинный капонир была врыта мобильная РЛС, и покрыта маскировочной сеткой. Там же, в этой яме, располагалось несколько палаток для личного состава, полевая кухня, а так же множество ящиков разного размера.

- Тут будем жить все лето, - сказал мне прапорщик Ядовин. - Отец прилетит вертолетом завтра. Он командир этой локаторной станции, так что тебя по всем правилам поставят на все виды довольствия, и будешь ты у нас в экипаже юнгой. Пока отдохни, купаться еще не получится, вода холодная.

И пока я отдыхал, я увидел диких дельфинов. Они подошли совсем близко к берегу, большой стаей, выпрыгивали из воды, били по ней хвостами, а затем ушли в море, по своим дельфиньим делам.

Меня действительно поставили на довольствие, выдали техническую форму, как у прапорщика Ядовина и других, правда мне ее порядком пришлось подкатить, выделили порцию пищи на камбузе, и даже поставили в сетку нарядов – я помогал коку Марине на камбузе, а так же занимался уборкой капонира и фургона с оборудованием РЛС.

Это, без преувеличения, было лучшее лето моего отрочества. В середине апреля зацвели тюльпаны, красные, желтые, оранжевые, пятнистые. Они росли головка к головке, и этот пестрый ковер разбегался во все стороны на многие километры, до самого края мира. Мы с моряками ловили рыбу, мне дали пострелять из всех доступных видов оружия, включая гранатомет РПГ-7. Затем наступило лето, я купался с дельфинами, а когда начались учения, помогал оператору на радаре и научился различать на круглом экране любые цели.

На горе Опук выкладывали большой белый крест из известкового щебня, и долбили по нему с моря из всего, что стреляет, да и с берега тоже, включая установки «Град», и самолеты ТУ-22 не оставались в стороне, сбрасывали с неба боевые бомбы. На меня это все произвело неизгладимое впечатление.

Затем наступил август, и все закончилось. Прапорщик Ядовин на той же машине повез меня обратно, но это была уже совсем другая дорога. Хорошо, что панели радиостанции скрывали меня, потому что я не мог сдержаться, и проплакал почти весь путь до дома.

Дома стало еще хуже. Мне не нравился двор, в котором я раньше любил гулять, не нравилась балка вдоль ручья Южный, где мы с друзьями некогда устраивали великие игровые баталии, не нравился даже лес с прудами на Максимовой даче. Затем начались дожди, да такие, словно за окном не воздух был, а сотни бабушек развесили сушиться мокрые целлофановые пакеты. Как же я тогда приуныл! Именно в этот момент на глаза мне попалась книжка в желтой обложке. Зиновий Юрьев, «Дарю вам память». Обложка была простой, черно-желтой, но мое внимание привлекла собака. Очень уж я любил собак.

Я начал читать, и хотя о собаках там, по сути, не было ни слова, но сюжет меня увлек так сильно, что я позабыл все на свете. Другие планеты, другие миры, опасные приключения. Но главное все же не это. В конце книги героям оставили память обо всем, что они пережили. Я вдруг со всей отчетливостью понял, что важнее всего не то, что с нами происходит , ведь оно начинается и заканчивается, оно не может жить вечно. Важнее всего именно то, что хранит наша память.

Лег я спать с этой книжкой под подушкой. Но снились мне не другие планеты, а дельфины, танцующие на хвостах в море у горы Опук. Проснулся же я уже совсем другим, чем вчера. Я стал несоизмеримо богаче, так как понял, что лучшее лето моего отрочества навсегда останется в моей памяти таким, каким оно было, и никто у меня не сможет этого отнять.

Через много-много лет переживания этого лета превратились в книги моего цикла «Охотник» - и море, и дельфины, и стрельба большими калибрами, и запах степи, и метки на экране локатора.