КБ

Подобно тому, как любую мысль можно запечатлеть на бумаге последовательностью букв алфавита, на любую идею можно взглянуть как на последовательность обрывков памяти человека, скомпиллированную так, или иначе, всилу ряда факторов.

Но, не будем о стенке, поговорим о кирпичиках в нее заложенных.

Большая часть этих кирпичей—кусков знания, является общественным достоянием, коллективным бессознательным(КБ).

Все мы, пользуемся КБ по-разному, согласно индивидуально сформированному ментальному алгоритму, вот тут-то и "собака порылась!"

Масон-Филимон мешал раствор из всякой дряни, которую несли ему мещане: 

От глины и соломы, яиц куриных до говн пахучих и торта "Птичье молоко".

Три подмастерья черпать смесь ту вызвались, по формам разливать, чтобы кирпич затем из этой массы выпекать.

Масон-Ерёма, дырявый свой черпак расписанный под хохлому любил безмерно, он рунами струмент свой расчиркал, из мешанины общей планомерно, лишь комья с известью тягал, обволоченные белком яичным, с вкрапленьем белого песка, с щепоткой глины железистой, румяной корочкой говна. Огнеупорен был кирпич тот, что из печи он доставал, печные трубы и камины, из них Ерёма создавал.

Масон-Ганеша, оловянной ложкой, раствор "по капле в год" тягал, комки с соломой и гашишем, с любовью в формочки вставлял:

"Ничто не вечно в этом свете, к чему тогда мне кладку "на века" ваять? Я хрупкую изящную лепнину, из общей массы норовлю создать."

Масон-Андрюша — черпак свой где-то потерял, и голой пятернею без стесненья, любые комья без разбору доставал. Ему замашки старших мастеров, стесняли дух свободный: черпал он говна, и шликер жидко-синий, вишенки с тортов. Безумной массе — Хаоса творенью, Андрюша форму не желал придать, его кирпич, начальника веленьем, на хлев пойдет, едрить-копать!

И вот, работу завершил цех Филимона: стоит камин с трубою, греет барский дом; Ганешина лепнина украшает капители классических колонн; на заднем дворике хлев новый-страшный пугает барина случайный взор...

Масоны деньги получают, к заказчику другому спешно убегают...

Поэзией увлекся барин, когда масонов отпустил: начиркал краткий стих и про камин; лепнину вставил в эпос многотрудный, до хлева очередь дошла, тут мысль у барина потухла, и Музы пение затихло.

На муки творчества поэт наш обреченный,

вкруг хлева бродит, страшно глаз поднять, но, наконец, набравши смелости упорной, он посмотрел на "чудо": "Вашу мать!

То дочерь первозданной массы, коробит ум нагромождением нелепым, лишенных формы кирпичей, но хлев стоит, пугает глаз зимой и летом, и тем он притягательней каминов и печей! В нем есть лишь отголоски Формы, тем любопытнее смотреть, стихи и про колонны и камин, явились в ум всего лишь отраженьем, трудов масонских, но вот "это", поэта занимает уже долго.

И понял барин, что Андрюшин хлев, в нем мыслей порождает больше и свежей, чем совершенный завершенный труд его коллег.