О памятнике на Лубянской площади

Собянин в этом похабном политическом шоу всех поразогнал конечно, но история явно далека от завершения. Ладно Матвиенко, сам Прилепин сказал что одержана промежуточная победа - Александра Невского на этой площади не будет. 

Кидаю в массы идею касательно памятника человеку (точнее людям) который под окнами комплекса зданий на Лубянке, 1 будет смотреться просто идеально. Каратель во имя партии как мы все знаем слишком токсичен. Не набросил про эту фигуру в разгар дебатов только что того чтобы избежать струй фекалий со всех сторон. Если уж Святого Благоверного князя Александра  в прениях не пожалели, то простого воеводу с головой бы в них утопили.

А между тем, что в наши политически мрачные времена, что вообще, памятник воеводе Давыду Васильевичу Жеребцову и мангазейским стрельцам перед штаб-квартирой Федеральной Службы Безопасности смотрелся бы просто идеально. Если конечно не Церетели его заказать.

Вовсе не потому что Мангазея это в Тюменской области. Рассматривая пятитысечекилометровый "ледовый поход" в центральную Россию в разгар Смуты 1200 Мангазейских воинских людей следует понимать контекст. А контекст в том, что Мангазейский воевода не только пребывал сильно вдали от сотрясающей  Царство Русское гражданской войны, но и в буквальном смысле слова сидел на золоте, хоть и мягком. Через него шел колоссальный трафик Сибирской  пушнины, малая доля которой конечно же оседала в воеводских сундуках. Мангазейские стрельцы и казаки, что бы не писали в советском худлите, в плане финансов в сравнении со своими коллегами средь цивилизации тоже не бедствовали.

"... 26-го сентября 1640 г. торговый промышленный человек Иван Сверчков, крестьянин Вологодского архиепископа зарегистрировал на Ленском волоке партию соболей "тринатцать сороков дватцать соболей с хвостами и без хвостов, семь сороков, дватцать четыре пупка, семьдесят два хвоста собольи" на сумму "шестьсот рублев"
12 мая 1641 года Сверчков проводит по таможне в Ленском остроге партию на двести семьдесят рублей.
Уже 7-го августа, когда Сверчкова отпускают на Русь, партия пушнины выросла до 864 рублей.
"Того ж дня [11 июня 1642 года] продал Вологодкаго архиепископа крестьянин евро торговый человек Ивашко Никонов Сверчков вологжанин ему ж, Фёдору, своего промыслу семнатцать сороков тритцать четыре собли с хвосты. А взял за те соболи семьсот четырнадцать рублёв".
Параллельно Иван Сверчков занимался земледелием, зафиксированы неоднократные его челобитные с просьбой выделить землю. Пуд ржаной муки тогда стоил на Лене рубль.
11 июня 1643 года торговый человек крестьянин Никифор Хабаров, брат Ерофея Хабарова, который незадолго до этого загремел в острог с конфискацией имущества, за то что публично лаял воеводу (и за ряд других, менее благовидных поступков), зарегистрировал на ленском волоке партию в 790 соболей. Партия более чем на тысячу рублей.
Надо сказать, что на момент ареста Ерофей Хабаров распахивал самые большие территории на Лене, имел мельницы и солеварни. При аресте было конфисковано три тысячи пудов муки на сумму в три тысячи рублей. Несмотря на все челобитные, после освобождения ему эти деньги так и не вернули. Интересно, что у Хабарова был иск к Сверчкову на 600 пудов муки стоимостью 600 рублей.
Это - обычные крестьяне с необычными способностями, невероятной смелостью, наглостью и трудолюбием. В 40-е годы, перед походом на Амур, они ворочают тысячами рублей, давай в долг и взыскивая по долгам суммы, равные цене драгоценного оружия и доспеха русского царя :)"

В общем, мангазейские жильцы сидели на пушном трафике и зарабатывали огромные по русским меркам деньги.  Но жесткому и харизматичному воеводе этого всего, увы, было мало и после получения вести что войска Василия IV Шуйского ворами Лжедмитрия II разбиты, он испортил себе и своим людям бизнес, собрав их в поход. Спасать находящуюся от Мангазеи в 4000 тысячах верст по прямой Москву.

Про Кузьму Минина и князя Дмитрия Пожарскому сейчас помнят, в вот про воеводу Жеребцова - который привез с собой на все 100% не меньше денежных средств, чем собрал при формировании Нижегородского ополчения Минин, и отличился в боях всяко не меньше чем Пожарский, увы, забыли. Ибо воевода Жеребцов до конца Смуты просто не дожил.

Мангазейский воевода Давыд Васильевич Жеребцов принял мученическую смерть 2 мая 1610 года, защищая "с малым отрядом"  Калязинский монастырь, внезапно атакованный неоднократно до того битыми им "лисовчиками".  Из защитников монастыря не выжил никто.

На следующий день, 3 мая 1610 года, своим четвероюродным дядей был отравлен его командующий, лучший русский полководец Смутного Времени князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский.

PS. В идеале, памятников Жеребцову и мангазейским стрельцам должно быть даже два.  От выигравшего конкурс скульптора перед окнами Лубянки, д.1, а самого талантливого из конкурсантов (простите, занявшего второе место) внутри комплекса зданий на Мичуринский проспект, д 70. Если конкретнее - перед той частью плаца, где обучающиеся там лица принимают присягу. Чтобы Давыд Васильевич и окружающие его звероватые мужики с холодным прищуром могли заглянуть каждому из них в душу, решив и взвесив, достойны ли они стоять перед ними. Или нет.