Цикл "Знакомство с жанром". Статья номер 68. Лучшие произведения.

«Моя цель — звёзды» (англ. The Stars My Destination) — фантастический роман американского писателя-фантаста Альфреда Бестера. Впервые опубликован в октябре 1956 года в журнале «Galaxy Science Fiction». Автор не скрывал, что «списал» его с «Графа Монте-Кристо». В 1988 году роману была присуждена премия «Прометей» в категории «Зал славы». На русском языке роман впервые издан в 1989 году. 

Название:

Отдельной книгой роман был впервые издан в Британии под названием «Тигр! Тигр!» (Tiger! Tiger!), являющимся цитатой из стихотворения Уильяма Блейка «The Tyger». Рабочим названием было «Ад — моя цель» (Hell's My Destination). Во время учёбы в университете Бестер за успехи был принят в элитное студенческое «Филоматическое общество», девиз которого — Sic itur ad astra — он немного переиначил через двадцать лет и сделал заглавием романа. 

Сюжет:

Мир будущего. Люди колонизировали многие планеты Солнечной системы. Человечество освоило телепортацию, основанную на эффекте Джанте (Jaunte), что сломало устои общества. Люди теперь силой мысли могут телепортировать себя (джантировать) в пределах планеты. Внутренние планеты — Венера, Земля, Марс — вели войну с Внешними Спутниками. Бурное столетие, мир чудовищ, выродков и гротеска, на фоне которого развернулась история Гулливера Фойла.

Гулливер Фойл — единственный выживший на космическом корабле «Номад», разбитом где-то между Марсом и Юпитером, сто семьдесят дней боролся за жизнь среди обломков крушения. Никчёмный серый человечек, не имеющий цели в жизни, неожиданно получил её: отомстить кораблю «Ворга-Т», который прошёл мимо него и не оказал помощь. Холодная ярость подтолкнула его разум к развитию, чтобы отомстить бросившим его умирать.

Спасший сам себя Фойл для возможности отомстить развивает свои способности и таланты, учится самоконтролю и проходит через перевоплощение. Однако за ним самим объявлена охота со стороны высокопоставленных лиц и спецслужб Земли, так как на «Номаде» был груз чрезвычайно мощного взрывчатого вещества ПирЕ. ПирЕ, который взрывается силой мысли, способен повернуть ход космической войны в пользу Внутренних Планет. За Фойлом охотятся и спецслужбы Внешних Спутников, так как он, оказывается, умеет джантировать и в космосе на световые годы, на что больше никто не способен. Как выясняется впоследствии, он способен джантировать и во времени. 

Станислав Лем о романе «Моя цель — звёзды»:

«Stars My Destination» — не та научная фантастика, <…> это просто экспансивная монструализация приключенческих, криминальных и мелодраматических стереотипов, но в такой концентрации, в которой количественные изменения уже переходят в качественные. Это — «Космическая Опера» в самом лучшем издании.
Роман Бестера, во-первых, «Граф Монте-Кристо», фантастически «онаученный»; а поскольку писатель может себе позволить большее количество действий внутри мира, которого он не делит ни с кем (например, с историей, как Дюма), то здесь личная месть «графа» сплетается с судьбами межпланетной борьбы и даже человечества. Но несомненное подобие Гулливера Фойла Эдмону Дантесу никак не должно ограничивать нас анализом лишь их сходства. Верно, что оба они, вначале «никакие», определённой величины достигают за время яростного стремления к мстительной цели; правда и то, что, будучи старательными режиссёрами, они, исполнив задуманное, видят его бесплодность. Однако если в схематическом мире Дюма, кроме людей-чудовищ и шакалов, есть и существа идеально добрые, то в бестеровском мире таковых нет; несчастная Робин, маленькая «однонаправленная телепатка», — скорее слабая и порядочная, нежели морально сильная; гораздо выразительнее нарисована Джизбелла, циничная, порочная, чувственная и беспощадная. Эта-то по крайней мере знает, чего хочет, выходя за Дагенхема, миллионера, поражённого «радиоактивным мором». Впрочем — всюду монстры (раса так называемых «приличных» людей как бы давно уже вымерла). И только некоторые из них, например тот же Фойл, выглядят порой довольно симпатично. Поэтому читатель, который должен придерживаться какой-то одной стороны, высказывается в пользу Гулливера, поскольку тот являет собой меньшее зло; впрочем, можно ли и так думать? В структуре нарисованного мира никаким «имманентно добрым» личностям места нет, выбирать приходится между частной и государственной полициями, лагерем шпионов либо предателей, могущественными хозяевами и их пособниками; Фойл — не из лучших, просто он более одинок, нежели другие действующие лица, вот и всё. Миф «одного против всего света» всегда импонирует, поскольку у него есть достойные уважения образцы. Одним из самых крупнокалиберных чудовищ оказывается прекрасная слепая альбиноска Оливия Престейн, которая гоняется за Фойлом между Марсом, Луной и Землёй, <…>. Она с удовольствием слушала вопли нагих женщин, выбрасываемых в пустоту, поскольку ненавидит род человеческий, стало быть, лишь адресованность её эмоций более генеральна, нежели у Фойла, который стремится к библейскому «зуб за зуб», не более. Однако мелодраматически-приключенческие сцены — лишь одна сторона медали. То, что роман Бестера относится к литературе, именуемой второразрядной, несомненно. Не существуй научная фантастика как отдельный жанр, его роман следовало бы поместить где-то рядом с повествованиями Дюма, но не как произведение, вторичное относительно их. Стереотип приключенческого романа, рисующий вендетту, имеет свой непереступаемый уровень. Но его можно по-разному воплощать в повествовании, и это тоже можно делать прекрасно, и именно в этом смысле можно говорить о первоклассном романе второго разряда. Таковым как раз и является «Stars My Destination». В границах своего класса он великолепен. Нам известны зоилы, именно так оценивающие «Трилогию» Сенкевича. Но центральные ценности «Трилогии», если б её вздумалось сравнивать с книгой Бестера, локализованы иначе. Сенкевич прежде всего — мастер слова. На этом поле Бестер сенсационных результатов не добился. Всё его вдохновение исходит из предметной сферы, ибо в ней он конструирует привлекающие свежестью фантастические объекты и события. Однако нельзя сказать, что всё он нашёл сам; нет, большинство концепций он воспринял от плеяды предшественников, однако то, что те делали скверно или хорошо, он ухитрился собрать воедино, организовать и связать так славно, что «целое оказалось не равным сумме частей».
Блестящий, ошеломляющий, монструальный мир его книги, будь она написана иначе, оказался бы чудовищным — но повествование над всеми ужасами проносит нас со скоростью, почти не оставляющей времени на раздумья. Этот мир, абсолютно лишенный каких бы то ни было идеалов и иллюзий, столь динамично совершенный, циничный и коррумпированный до предела, у которого названные свойства приобретают характер всеприсутствующей нормы, никого уже не возмущающей, не взывающей на священный бой за какие-то неуловимые факторы, в котором война является обычным состоянием, точно так же, как неисчислимые формы насилия, соединяет в себе, насколько можно судить, всё, что является динамизмом, порывистостью, абсолютной, аморальной силой Соединённых Штатов современности. Это, несомненно, проекция и амплификация свойств, односторонне взятых из американской реальности, тем не менее образующей самостоятельную целостность. Речь идёт о «технических джунглях будущего», в котором крупные хищники будут пожирать тех, что поменьше, попадая при этом в зубы ещё более могущественных. Природа вещей такова, что при соответственно выбранной точке зрения всё, что при определённых действиях противоречит нашему этическому порядку, как бы затемняется тем фактом, что действия эти мастерски выполнены. И именно эта, вроде бы праксеологическая аморальность видения присуща книге; мы любуемся чрезмерными крайностями, но не воздыхаем над поразительным падением нравов и обычаев в XXV веке. Это звучит некрасиво, но такова истина подобного видения; многочисленным известным нам реакциям и рефлексам — например, жалости — в этом мире нет места, и в нём даже отсутствует упоминание о таких чувствах и выражениях. Ибо речь идёт о мире, в котором высочайшее совершенство тем самым уже является и высочайшей ценностью, а её моральная имманентность не имеет никакого значения; более того — её не видит ни одна из действующих фигур, да и в правилах игры её нет к тому же давным-давно. Справедлив тот, кто ловок и силён; от иного понимания справедливости здесь даже и следа не осталось. Именно в этом смысле всё изображённое в романе имеет чётко обнаруживаемую футурологическую ценность, поскольку такой мир возможен, то есть человечество может оказаться в таком же универсуме, лишенном совести и её угрызений. (И то, и другое поглотит культ инструментальных достижений.) Возможное справедливо; гнусные намерения не следует заслонять фиговым листком какого-либо благородства; всё — результат совершенно явных расчётов противоречивых борющихся сил, и борьба эта ведётся людьми, которые ничего, кроме неё, не жалуют; ни о чём даже и подумать бы не сумели. Как видим, схематическая, двуцветная дихотомия этических оценок, которую утверждает роман приключений, оказалась отброшенной. Гулливер Фойл — этакий граф Монте-Кристо, предающий тех, кто любит его, насилующий беззащитную девушку, убивающий невинных людей, крадущий ценности (а не только обнаруживающий никому не принадлежащие сокровища), он и со своим злейшим врагом — убийцей Оливией Престейн — переспит, ибо ненависть усиливает желание. Но одновременно всё типажи книги — очень уж малы, огромными их делает только размер техники, которой они располагают. Посему этим мизерным душонкам чуждо увлечение как демоническая прелесть зла; оно для них — как бы неизменный продукт изумительной в силу своей монументальности машинерии — и ничего больше.
Сопоставленный с нашим знанием о мире, этот образ имеет своё значение. Но в имманентности представляет собой прежде всего повествовательный шедевр, и, несомненно, именно так его должно воспринимать большинство читателей, которых научная фантастика для себя воспитала.