Четыре серых цыплёнка Мистера А (вступление)

Четыре серых цыплёнка Мистера А - новый роман Генри Кима, возможно, самое правдивое и поражающее, что Вы прочтёте.

Действие романа построено вокруг жизней сотрудников центра психологической поддержки "Падший грех". Особенность учреждения заключается в том, что помощь обратившимся оказывается в виде бесед и совместного времяпрепровождения в кафе, парках, спортзалах. Никаких таблеток, уколов или палат! Сотрудники центра - живые люди со своими проблемами и заботами, делятся переживаниями и выслушивают ужасные истории, помогая обратившимся совладать со своими демонами.

Роман скрепляют 4 ошарашивающие реальные истории, рассказанные Мистером А - самым загадочным человеком в городе.

Четыре серых цыплёнка Мистера А 

Перед тем, как начать эту историю 
я должен объяснить одну вещь. 
Эту историю пишу я, Мистер А, но о себе  
я говорю в третьем лице. После событий, 
описанных ниже, я внимательно расспросил  
каждого героя истории, о его чувствах, мыслях, 
действиях на протяжении этих двух месяцев,  
поскольку мне было важно знать их  
истинные посылы. 
И так уж получилось, что я представляю эту книгу вам, 
слишком поучительной и необычной получилась история, 
чтобы остаться только в воспоминаниях. 
Уверен, она сослужит кому-то хорошую службу. 

С любовью и пониманием, Мистер А. 

Часть первая  

1 

 − Я расскажу вам одну историю. Историю жизни и правды, наполненную моментами, которые не каждый заметит. Эту историю знают всего пара человек, и она очень много для меня значит. Пожалуйста, дослушайте её до конца. 

          В детстве я был очень необычным ребёнком. Вечно бродил в одиночестве по игровым площадкам, крышам складов и заброшенным домам. Такие прогулки вели меня совсем не туда, куда следовало: я замыкался, путался в понятиях и даже долго определялся с ориентацией. Появись у меня друзья пораньше, они бы объяснили мне что, да как, но в ту пору я разбирался в себе сам, без посторонней помощи, потому нередко был на распутье. Я мог быть хорошим или плохим. Не рискну предположить, кем стал, но уж точно не космонавтом. 

          Когда мне было шесть, отец уже не жил с нами, и я проводил много времени в деревне с бабушкой, пока мать зарабатывала нам на жизнь. У бабушки я помогал по хозяйству: доставал из погреба картошку, подметал и таскал дрова, а вечером вместе с ней и дедом мы смотрели телевизор. С такой теплотой и лаской я вспоминаю наши чаепития, что становится грустно оттого, что сейчас такое уже невозможно. Но попытки наладить своё счастье никто не отменял. 

В этой же деревне жила моя тётя. Когда я не ползал по дедовой мастерской и ближайшим стройкам, я прибегал во двор к тёте, чтобы поглядеть на её животину. В ту пору она держала приличное хозяйство: овцы, коровы, гуси. Валяющихся в грязи свиней я видел чаще, чем валяющихся в грязи ребят: возможно, это послужило одним из факторов моего идеализма. 

У моей тёти был пёс. Кличка Тайсон. Моя любимая русая дворняга. Большой, схожий с овчаркой, друг, всегда весело вилял хвостом, когда видел меня. Ему нравилось, когда ему чесали за ушами, когда я катался на нём, или снимал с цепи, и бегал рядом с ним по деревне. 

Однажды, когда все мои родственники праздновали юбилей моего деда, я пришёл поиграть с Тайсоном. Тайсон обрадовался мне, но как-то меньше, чем обычно. Возможно, он был голоден. Когда бабушка отправляла меня в магазин, я проходил через огород тёти, и, возвращаясь, угощал чем-нибудь пса: например, отрывал кусок от буханки хлеба, край которой уже отгрыз сам. В тот раз хлеба у меня не было, и я чувствовал себя виноватым. Если моя мама ходила на какой-то праздник, день рождения или застолье, она всегда приносила домой кусок торта или фрукты. Всё в дом – как заведено у нас в стране, но Тайсона я, видимо, домашним не считал. В полусотне метров от будки моя родня объедалась вкусностями, а перед Тайсоном лежали только стухшие свиные кишки.  

Я налил в пустую миску воды, но Тайсон не хотел пить. Я жалостливо сморщился. Мне так хотелось, чтобы он попил – это бы меня успокоило. Мне так хотелось сделать его счастливей. Я так хотел накормить любимого пса. Хотел, чтобы он снова скакал от радости, резвился, позволял мне кататься на нём верхом. И мне пришла в голову идея. 

          У моей тёти был курятник. Несколько куриц и выводок цыплят клевали зерно за решётчатым забором. Одним из моих любимых занятий было ловить их на убой, тётиным – хохотать над моими попытками. Я с радостью гонялся за ними, хватал за крылья, со смесью страха и удивления смотрел, как опускается топор. 

          Держа в голове мысль о голодном псе, я залез в клетку, прикрыл за собой дверцу и попытался поймать одного из цыплят. Помню, как долго у меня ничего не получалось, как они жались от меня по углам, будто знали, для чего я их обычно забираю. Курицы залазили под насест, громко кудахтали и прятали под крылья птенцов. Маленькими ручками я пролазил куда угодно, поэтому вскоре одного цыплёнка я выудил из-под крыла: серого и слабого; он только недавно родился, ковылял и имел мало перьев.  

          Я поднял максимально некрасивого цыплёнка на уровень глаз: он пытался вырваться и царапал мне руку своим мягким клювом. Его клюва я не боялся: как и у любого другого мальчишки, мои руки были все в порезах и волдырях от крапивы. Радуясь добыче, я выбрался из клетки, плотно её закрыл, удивившись, что курицы даже не смотрели на меня: они выбрались в центр к кормушке и, как и раньше, искали на земле зерно, не замечая пропажи, – и направился к повесившему уши Тайсону. Маленькое серое сердечко маленького серого комочка быстро-быстро стучало в моём кулаке. Никогда бы не подумал, что пульс может быть таким частым. Подойдя поближе, я с удовлетворением швырнул цыплёнка псу на растерзание.  

          И случилось то, чего я никак не мог ожидать. Момент, запомнившийся на всю жизнь, момент прояснения, момент истины. Бум! – помню, как в голове раздался взрыв. 

          Я ни разу не видел таким своего пса. Тайсон приподнял голову с земли, но не стал вести себя, как добрый, милый сердцу лохматый друг: не стал резвиться, махать ушами, лаять на других собак. В одно он превратился в ощерившегося монстра, и бросился на цыплёнка. 

          Бум! 

          Действительно, бросился, действительно, стал монстром, мой лохматый добряк!  

          Бум! 

          Любимый пёс топтал лапами когда-то максимально некрасивого цыплёнка. 

          Бум! 

          Взрывы внутри головы пронзали мою нервную систему будто отравленным клинком, ноги резко подкосились, и я схватился за забор, чтобы не упасть. Пыль не успевала оседать на серый беспомощный комочек того, что могло когда-то вырасти петухом или курицей, она клубилась под собачьими лапами, и на долю секунду я даже подумал, что это туман. Потому что всё было в тумане. В тумане я видел рычащего пса, который больше не хотел есть. Он хотел убивать. 

          Моё лицо исказилось, на голове по ощущениям встали волосы, и от мурашек по черепу стало больно. Я заорал, как будто заживо съедали меня, и заплакал одновременно, и второй раз попытался поймать цыплёнка. Точнее, я подумал об этом, но сделать ничего не мог – Тайсон рычал и не подпускал близко. Очень опрометчиво пытаться забрать ужин у голодного пса. 

          Мои глаза заметались в поисках ответов. Что мне нужно?  

          Я не знал. 

          Что происходит? 

          Я не знал. 

          Я был самым растерянным шестилетним мальчишкой в мире, в одну секунду потерявший все свои знания о мире и его обитателях, максимально беспомощным жалким существом, пока не увидел палку. Как обезьяна, зародившая цивилизацию, я ощутил чуть ли не испуг, чуть ли не отвращение, когда взял её в руку, и сразу чуть не выронил. Когда я стал замахиваться, все мысли из головы исчезли, будто я потерял личность, перестал понимать, кто я. 

          Схватил палку, замахнулся, ударил пса, она отлетела, он ощерился, маленький мальчик испугался, схватил снова, замахнулся, зацепился за штанину, порвал, зашатался, упал. Спустя двадцать с лишним лет, я не могу осознать, что я тогда чувствовал, хоть и просматривал эту историю у себя в голове тысячи раз – так много там было намешано эмоций. Отчётливо помню только, что маленький мальчик чувствовал себя ужасно неловким, будто впервые поселился в своём теле. Взгляд терялся, дыхание рвалось, тело стало ватным и непослушным, как случается, когда пролежишь долгое время в ванне с горячей водой. Конец палки казался таким неравномерно тяжёлым, действительность кренилась с каждым поворотом головы, но всё же маленький мальчик смог несколько раз взмахнуть палкой перед носом пса. Сознание резко вернулось, и я выронил палку, но продолжал отгонять руками Тайсона, сквозь истерику, сквозь панику, пока цыплёнок ещё хромал и шевелился.  

          Господи, как я орал! Как вопили клетки моего тела, моего мозга, наказывая меня болью по всему телу! Я же хотел сделать доброе дело! За что со мной так?! 

          Я смог отогнать пса. Смог спасти из когтей монстра того, кого я отдал ему на съедение. Монстр прыгал из стороны в сторону, злостно рыча, но всё же выпустил добычу из пасти. Тайсон отошёл. Попытка улыбки озарила моё лицо (такие бывают после инсульта), как будто я сделал что-то важное. На земле лежал пыльный мёртвый цыплёнок.  

          Я совсем не думал о таком, не представлял себе такого. В остановившемся моменте у меня не было ни эмоций, ни чувств. Ошеломлённый десятый раз за несколько минут, я стоял перед пыльным серо-жёлтым трупиком. На нём практически не осталось перьев, и лапка неестественно торчала в сторону. Подумайте, какого маленькому ребёнку впервые увидеть смерть? А теперь удесятерите боль осознания – ведь именно он принёс эту смерть.  

 До того, как я бросил цыплёнка на съедение, у меня в мозгу было лишь две неподвижные картинки: грустного, повесившего морду, голодного пса и его же, но радостного и махающего ушами. И между ними стрелочка. Что из чего получится. Но в момент «Бума!» картинки разъехались, и стрелочка вытянулась, превращаясь в анимацию, где милый грустный пёс стервенеет, и рвёт на куски цыплёнка. На загривке шерсть встаёт дыбом, зубы, покрытые желтизной, становятся грозным оружием. Зверь пробуждается. 

          Он лежал передо мной. Мёртвый, недвижимый, тухлый. Не разорванный, только затоптанный. Помятый. Тайсон рычал где-то около будки. Я вновь мог воспринимать информацию: видел и слышал и ощущал всё, что происходило вокруг, причём, очень ярко и реалистично – но в голове был только «снег»: серая рябь, покрытая перьями. 

          И одна единственная мысль, кружком света озаряющая экран: 

С е й ч а с   э т о   к т о – т о   у в и д и т 

          Самая страшная мысль за всю мою жизнь. Сейчас это кто-то увидит. Сейчас кто-то узнает, что я сделал. Узнает, что я убил цыплёнка. Тётиного цыплёнка. 

          Тело одновременно покраснело и осыпалось мурашками, размером с шарики для пинг-понга. Дичайшая истерика, бессловесная паника, предвкушение наказания – всё нахлынуло в одну секунду; детская эмоциональность возросла в разы. Совесть, стыд и страх – все вывернулось наизнанку, и сквозь это варево пробилось спасительное:  

от этого нужно избавиться 

          С ужасом осознавая, что я собираюсь сделать, я поднял с земли палку. Пытаясь улыбнуться, я стал подталкивать псу мёртвое тельце. 

          − Ешь, пёсик, кушай. 

          Слёзы текли по щекам. Трупик податливо перекатывался в пыли; от мерзости я отдёргивал руку, а пёс от резких движений пугался. 

          − Кушай, пожалуйста, меня же накажут. 

          Рот кривился в гримасе. Пёс недоверчиво смотрел из-за будки и воротил нос. Цепь не давала ему уйти далеко. 

          − Пожалуйста, пёсик, − крупные капли катились из глаз. 

          − Аааааааа! – во всю мощь лёгких завопил я, когда щёлкнули зубы. Я так резко закричал, что перешёл на визг и, задохнувшись, закашлялся, захрипел. Пёс, остерегаясь, потрусил к будке, откуда недовольно и опасливо смотрел на меня. Я кричал, не думая о том, что меня могут услышать. Мне просто было очень-очень больно. 

 Господи, что я натворил! Я просто хотел сделать, как лучше! 

          Эту историю до сих пор слышало только два человека. Я и мой брат. Так вот, ответьте мне на один вопрос: 

Хороший я парень или плохой? 

          В полуосвещённой аудитории царило молчание. За следующие несколько секунд никто не произнёс ни звука. Из коридора был слышен звук протираемого стекла, и Мистеру А показалось, что он находится в тумане, который из коридора показался уборщику запотевшей прозрачной дверью. 

          − На самом деле, я немного лукавлю, − продолжил Мистер А, улыбаясь, − эту историю я рассказываю уже в шестой раз, всегда на мероприятиях, вроде этого. Но ответьте мне, зачем я поделился с вами такими ужасными воспоминаниями? Я же должен вас завлекать, заманивать, а такой историей можно лишь эпатировать. Не скажу, что это не приносит мне удовольствия, но причина не этом. Я чувствую, что у меня кровь бежит по жилам и горят щёки, ведь рассказывать такое – невероятный стресс, пусть и не в первый раз. Так, зачем же я это сделал? 

Предположений не поступало, но на задних рядах кто-то зашевелился. Мистер А, опасаясь, что сейчас кто-то встанет и уйдёт, поспешил продолжить. 

− Только для вас, − Мистер А распростёр руки, будто собирался обняться. – Я хочу построить некий доверительный мост между мной и вами, между «Падшим грехом» и любым из присутствующих здесь. Я приглашаю вас также, как и я только что, рассказать о сокровенном, личном, сбросить тяжкий груз с души. Посмотрите на меня, я красный, я не блефую, это реальная история, и мне сейчас очень стыдно за происшедшее, мне стыдно опускать взгляд, и смотреть вам в глаза, но в тоже время я чувствую лёгкость и радость оттого, что смог рассказать об этом. Впервые я рассказал эту историю именно здесь, и тогда ещё никто, ни моя мать, ни отец, ни жена не знали этого, и я открылся перед вами, перед моей второй семьёй. И продолжаю открываться, потому что знаю, потому что верю, что здесь меня не осудят, здесь могут сказать, что я был плохим вчера, но не сегодня, когда решил поделиться. И так произойдёт с каждым, кто выйдет в этот круг, я гарантирую. 

Глаза некоторых присутствующих подобрели. Противный коридорный скрип стекла исчез – возможно, рабочий приостановился, заинтересовавшись речью Мистера А, но, скорей всего, просто закончил с работой, и ушёл. 

− Есть и вторая причина, по которой сегодня я рассказал вам эту историю. Именно эту историю. Ради одного эффекта. Я называю его «Эффектом серого цыплёнка». Я опишу его так: «ты хотел сделать что-то хорошее, но оно обернулось кошмаром, потому что ты не посмотрел с другой стороны». Вспомните, я хотел сделать доброе дело – накормить собаку, − некоторые лица скривились в отвращении, − без злого умысла, жажды мести или ненависти к пернатым. Маленький мальчик ещё не сталкивался с конфликтом интересов, не понимал, что такое смерть и боль для животного, потому и не задумывался о благополучии цыплёнка. И лишь когда он увидел, что натворил, что цыплёнок тоже чувствует боль, понял, что хороший поступок обернулся, не побоюсь этого слова, убийством с другой стороны – в этот момент, момент БУМа ценности изменились. Пришло осознание, пришли новые эмоции, не испытываемые прежде. К двум картинкам с грустным и с радостным псом добавилась третья, самая ужасная. Цыплёнок должен быть жёлтым. А он оказался серым. Собака должна быть другом. А она оказалась монстром. 

Наверняка, многие из вас знают байку, что я сейчас расскажу. Аудитория, лекция, преподаватель поднимает в руке книгу, показывая её присутствующим и спрашивает: «Какого цвета книга?» Все отвечают, что она красная, на обложке ничего не изображено, только красный цвет, но преподаватель говорит, что ответ неверный. Ученики возмущаются, мол, нет, она красная, абсолютно все называют книгу красной. Преподаватель качает головой, и разворачивает книгу другой стороной. С другой стороны обложка оказалась чёрной. 

− Всё зависит от точки зрения, − провозглашает он. − Никогда не стремитесь быть в чём-то уверенным, пока не посмотрите с другой стороны. 

В моей истории всё точно также: одно оказалось другим, стоило посмотреть с другого ракурса. Потому в детстве мы более жестоки. Вспомните, как в школе мы дёргали одноклассниц на косы, обзывали друг друга, дрались каждый день после школы. Сейчас, будучи взрослыми людьми, мы не позволяем себе такого. Говорят, только ребёнок может убить без мотива. Потому что они просто не понимают, что это плохо. Какой родитель сможет наглядно показать смерть ребёнку? И как? Убьёт на его глазах собаку, жука, паука? Я и сам не знаю, как объяснить своему ребёнку такое, но как-то нужно. Детство – это болезнь, которая лечится только временем, опытом. О, Лидия, наконец-то, что ты хочешь сказать? 

− Когда я была подростком, − встала из переднего ряда девушка с соломенными волосами, сжимая локти, − четырнадцатилетние ребята считали, что доставать из гнёзд скворцов яйца и разбивать их об стену перед девчонками, весело. Они хохотали и носили нам, девочкам, показывать трупики. Это было омерзительно! 

− Это ужасно, Лидия, − поддержал её Мистер А, не переставая крутиться, − я согласен. И для четырнадцати лет такие поступки непростительны, видимо, эти ребята крепко отстали в развитии. 

− Да, сейчас они оба в тюрьме. 

− Отлично, − сказал Мистер А, и сразу же пожалел о сказанном, − это только доказывает моё предположение, но суть всё та же. Где-то чего-то когда-то кому-то из нас не хватило, или было с перебором, поэтому всплывают на свет все недуги. Ожирение, злоупотребление наркотиками, спиртным, клептомания, жестокость – огромный перечень проблем, которые появились из семьи или окружения, вовремя не были оценены по достоинству. Эти проблемы не заметили или на них посмотрели с другой стороны. Здесь, в нашей большой семье, во второй семье, в центре психологической поддержки «Падший грех» – я и ещё два десятка профессиональных лицензированных психологов занимаемся тем, что помогаем разобраться в этих проблемах. Мы, внимание, не подсаживаем на таблетки, не выписываем рецептов, мы выслушиваем, никогда не осуждаем, помогаем людям с их проблемами, переживаниями, заботами. Делаем мы это либо при личных встречах, либо в общем кругу, как захочет клиент. Да, мы называем вас клиентами, вы не больные люди, не пациенты. Пациенты годами лежат в палатах, и у них от такого времяпрепровождения атрофируются мышцы. Мы же работает иначе. Мы делимся своими переживаниями, мыслями, искренне помогая вам в неформальной обстановке. Кто-нибудь может себе представить, что сеанс у психолога проходит в парке аттракционов? При прогулке по парку? За обедом с его семьёй?  

Лица присутствующих уже не выглядели испуганными или отталкивающими, скорее заинтересованными. Мистер А подошёл максимально близко к краю сцены. 

− Вы нигде не встретите такого отношения, как здесь. Такого заведения вообще нигде нет в стране. Это новое, инновационное, наше личное детище, одобренное ВОЗ и Министерством здравоохранения. В столице пытаются нас нагнать, и строят что-то подобное, но мы первые, а значит, лучшие. И мы работаем не ради денег. Мы собрали персонал из людей, горящих идеей помощи ближнему. Это не означает, что занятия бесплатные, хотя они есть, но цены невысокие. Точную информацию вы найдёте в буклетах. 

 Мы становимся близки с вами. Мы становимся вашими друзьями, и многие психологи поддерживают связь со своими пациентами в личное время, просто потому что хотят. У нас работают добрые, отзывчивые люди, вам придётся это принять. Команда специалистов со всего света: Марокко, Никарагуа, Берлин, Бостон, Кёльн, города нашей страны. Иначе говоря, дамы и господа, я рад вам представить центр психологической поддержки «Падший грех»!