Память

Моему другу Кочерженко Олегу посвящается.  

     На пологом берегу Узеня сентябрьским дождливым вечером на корточках сидел странный человек, явно не  местный, и палил нехитрый костер. На вид ему было лет пятьдесят пять, роста он казался невысокого, но фигура его выглядела кряжистой, голова крупной, лобастой. Волосы до плеч, аккуратно подстриженные борода и усы уже изрядно тронулись сединой. Одет странный человек был по-походному в старую телогрейку защитного цвета, потертые джинсы, кирзовые сапоги. Рядом, как верный пес, лежал видавший виды рюкзак. Костер почти не горел, а едко дымил. Странный человек с прищуром смотрел на едва проглядывающие под ворохом промокшего валежника угли и курил самокрутку. Иногда он доставал из рюкзака початую бутылку, наполнял четверть стакана водкой, опрокидывал содержимое в рот одним махом и запивал из походной фляжки изрядным глотком ядреного чифира.
    Когда ночной сумрак заволок берег и костер почти погас, теми местами возвращались с рыбалки в село мужики. Возле странного человека они остановились.
    - Картошку печешь? - поинтересовался один из них.
    - Друга поминаю, - странным голосом ответил странный человек, - традиция у нас такая.
    - Эко дело, - удивился второй мужик, - давно помер?
    - Тридцать два года тому назад. Мы учились вместе, работали в геологических экспедициях… Он умер от рака, не дожив и до двадцати пяти лет…
    Постояв еще с минуту и, поняв, что разговора дальше не получится, мужики двинулись своей дорогою.
    - Эко дело, вишь, традиция у него такая.
    - Да, поминает… Видно, сильно дружили.
    - Нас так никто поминать не будет.
    Не знали мужики, что в этот день в Москве, Петербурге, Киеве, Дублине, Париже, Риме и еще в дюжине мест помельче, куда судьба разбросала друзей покойного, горели такие же поминальные костры. С годами их зажигалось все меньше и меньше. Люди смертны.
    Костры…
    Традиция…
    Память…