Плата за вечность или тайная боль бессмертной воительницы.

Платформа плавно остановилась. Максим в последний раз посмотрел наверх. С этого ракурса галерея для наблюдения Луны казалась исполинской тарелкой, нахлобученной на особо толстую трубу под потолком бассейна. Яна повела его дальше, мимо практически раздетых амазонок, загорелые тела которых в свете закатного Солнца казались сделанными из красного дерева. Воительницы с подозрением смотрели на незнакомца, вторгшегося в их личное пространство, но, увидев, что его ведет одна из своих, не говоря, ни слова, просто провожали оценивающими взглядами.

– А ты привлек внимание наших барышень. Теперь будут задавать вопросы, и строить всяческие домыслы… Макс, подержи ключи и отвернись, – попросила девушка, протягивая связку.

Величко повернулся лицом к закату. Он услышал и почувствовал, как Яна сбросила с себя тряпочки купальника и стала натягивать комбинезон прямо на голое тело. Больше всего Максиму хотелось резко повернуться, чтобы увидеть амазонку голой. Но он героически преодолел искушение. Когда Яна закончила переодевание, он спросил:

– Можно?

– Пожалуйста, – ответила амазонка, задергивая до самого верха молнию на комбинезоне. – Пойдем. Она выхватила у историка связку с ключами и убрала в карман.

Они покинули бассейн и оказались на публичной территории. Закат здесь был почти не виден за притемненными иллюминаторами. Горели лампы. Максим вдруг почувствовал, что соскучился по нормальному, незатейливому освещению.

– Камень с души? – поинтересовалась Яна.

– Да, – улыбкой признался историк. – Я не успел пробыть на барке и часа, а неподвижное Солнце достало вконец.

– Ты не понимаешь, – ответила амазонка. – Вечный закат, – это символ нирваны, состояния безмятежной божественной благодати.

– Нирвана для меня – это взгляд прекрасной незнакомки, запах ее духов, ласкающая глаз пластика походки, шелест платья.

– Или комбинезона, – иронически вставила Яна. – Макс, ты просто поэт.

– Стараемся, – ответил ей Максим. – А иначе в этом вертепе нельзя.

Действительно, обстановка вокруг была соответствующей. Зал был стилизован под старину: красное дерево, бронза, багряный бархат портьер, свечи на столах и люстрах.

Играла тихая музыка. Декольтированные дамы и их кавалеры, разгоряченные шампанским и гашишем, напропалую болтали и кокетничали друг с другом, сплетались в танце, а потом снова пили и очаровывали друг друга, медленно подогревая свою страсть.

– Пускай будут счастливы и свободны, – снисходительно сказала Яна, – пусть у них будет изысканная еда и привлекательные спутники.

Тут каждый находит для себя занятие. Можно по другим порокам ударить. Этажом выше танцевальные залы и игровой клуб с рулеткой, лотереями и карточными столами.

Потом идут библиотеки и читальные залы. Выше – прозрачная прогулочная палуба и бассейн для гостей.

Не знаю, как Даня добился, но и в наш пресыщенный век, его приемы вызывают эйфорию у приглашенных. Эти сорок восемь часов счастья накрепко врезаются в память, люди очень дорожат такой честью – провести выходные на «Вороне».

– Я думал, что все гости сидят в томительной скуке, внимая бормотанию лектора на трибуне, – усмехнувшись, сказал Максим. – Честно говоря, я колебался, стоит ли сюда ехать.

– Какой кошмар, – иронически сказала девушка. – Это из-за твоей работы?

– В смысле? – поинтересовался историк.

– Явно пованивает нафталином. Нынче все по-другому. Хоть император и любит исторические представления, взгляды его предельно современные. В том числе и на светские мероприятия.

– А на отношения с супругой? – поинтересовался Максим.

– О, увы, тут все совсем не просто. Даня и Ганя вместе больше 2000 лет. Оттого и вносят разнообразие всеми способами. В основном она… Дане не очень это надо.

– И куда смотрят на станциях прослушивания? – адресуя пустоте, поинтересовался Максим.

– Что позволено Юпитеру, то не позволено быку, – ответила Яна. В мягкой отстраненности ее слов прозвучало жесткое требование остановиться.

Историк не стал развивать дальше эту тему.

Девушка открыла дверь служебного входа. Откуда-то доносился гул силовых установок.

Пройдя немного по коридору, Яна привычно распахнула дверь в нужную кладовую.

В помещении было прохладно. Вначале Максим подумал, что попал в библиотеку, но, приглядевшись, понял, что тут хранят бутылки.

– Ну и как тебе? – поинтересовалась амазонка. – Винный погребок Его Императорского Величества.

– Вот оказывается, как оно было, – с улыбкой ответил историк. – Все свое ношу с собой.

– А ты думал, что для императора вино тоже мешают из всякой бурды?

– Большинство того, что пьют и едят обычные люди, именно так и делают, – сказал историк. – Только не из бурды. И не мешают, а синтезируют.

Яна улыбнулась, но не стала комментировать слова историка.

– Хочешь попробовать то, что употребляет, сам джихангир Цареградский? – предложила она.

Тон этих слов был самым невинным, но Максим явно почувствовал скрытый подвох.

– Давай, – с опаской согласился он. – Если можно.

– Мы по глоточку, Данька и не заметит…

Девушка зажала в станке бутылку, вкрутила штопор в мякоть пробки, потом надавила на рычаги. Бутылка, чпокнув, открылась.

Максим остолбенело глядел, как это делается. Раньше о таком он только читал.

– Я бы сам… Это ведь не женское дело.

– Когда научишься – пожалуйста, – с улыбкой ответила амазонка.

Она достала из станка бутыль и сняла пару стопок с полки.

– Разливай, – скомандовала амазонка, показав, сколько можно отлить.

Максим серьезно, с осторожностью, чтобы ни капли не пролилось, налил вино в посуду.

– Ну, давай, – серьезно сказала девушка.

– За знакомство, – предложил Максим и отпил темно-красную жидкость.

Вино оказалось поразительно невкусным, похожим на уксус. Историк, сделав над собой усилие, проглотил пойло, почувствовав, как двинулось оно по пищеводу к желудку. В голове пронеслось: «Как бы не обосраться».

– Ну, как? – с ненатуральным волнением поинтересовалась она.

– Своеобразно, – сделав над собой усилие, произнес Максим.

Амазонка рассмеялась.

– Не надо быть таким дипломатичным, – сказала она. – Ведь, правда, отвратно и пакостно.

– Действительно, крайне невкусно, – согласился историк. – Ты решила надо мной подшутить?

Он испытующе посмотрел на нее, напряженно размышляя, как ему к этому отнестись.

– Попался, – девушка снова засмеялась.

Максим вдруг неожиданно для себя схватил амазонку за запястья и прижал к стене, подняв ее руки над головой. Яна, смеясь, пыталась вырваться, и Максим чувствовал, что делает это она для вида, тщательно дозируя усилия, давая справиться с собой.

Ему было приятно чувствовать крепкое тело амазонки, упругую тяжелую грудь, сильные бедра и волнующую ложбинку между ног.

Яна перестала сопротивляться. Максим потянулся своими губами к губам девушки, но тут острое ощущение того, что это неправильно, заставило отпустить ее.

– Побаловались – и хватит, – сказала она. – Вот уж не думала, что на тебя так подействует. Пойдем, отнесем вино к терминалу.

– Его? – удивился Максим. – Император будет пить эту отраву?

– Конечно, – спокойно сказала амазонка. – Обыкновенное вино. Марочное. Двадцать пять лет выдержки.

Она заткнула бутылку пробкой, положила в корзинку с деревянными стружками и вручила ее Максиму.

– Макс, работай.

– С удовольствием, – ответил историк. – А корзинка зачем?

– Бутылка из силикатного стекла, хрупкая – объяснила Яна.

– Удивительно. Силикатное – это, если я не ошибаюсь то, которое делали в первобытное время.

– Да, – сказала девушка. – Все в лучших традициях древности. А знаешь чего, давай возьмем вторую бутылочку…

– И выпьем? – поинтересовался Максим.

Помимо воли, его лицо исказила гримаса.

– Нет, конечно, – не удержалась от смешка амазонка, посмотрев, на кислую физиономию историка. – Чтобы снова не бегать.

– А я подумал для нас, – с облегчением сказал Максим.

– Мы, если хочешь, можем посидеть на прогулочной палубе в забегаловке со стандартным меню. Для тех, кто не пил ничего кроме искусственно сделанных Бог знает из чего смесей, императорский погребок не самое желанное место…

– Как тебе наш Даня? – спросила она, когда они затолкнули корзину в окно приемника транспортного терминала. – Он тебя не слишком отделал?

– В каком смысле? – поинтересовался историк.

– Вы ведь фехтовали.

– Да, император показал мне пару приемов, – признался Максим.

– В смысле, разделал под орех? – лукаво улыбнувшись, спросила Яна.

– Не без этого.

– Связался бы он с кем-то своего роста, – нахмурясь, заметила амазонка. – Если вспомнить, сколько он практикуется в бое на мечах, то выходит, что он поразительно бестолковый ученик.

Максим удивленно посмотрел на амазонку.

– Не слишком почтительно ты отзываешься об императоре, – сказал он.

– Но ведь правда, он такой неуклюжий, когда дело доходит до ближнего боя. И его «оловянные», Даниилу под стать. Герои стрельбы по бумажным мишеням.

– Ты имеешь в виду Имперский Теневой Корпус?

– Оттого-то он и держит батальон «диких кошек», потому, что знает, – когда дело дойдет до рукопашной, его лучшими ангелами – хранителями станут озверелые бабы с мечами, – глядя куда-то далеко, за линию горизонта задумчиво произнесла амазонка.

– Тебе виднее, – дипломатично ответил Максим.

– Будь, по-твоему. То, зачем он нас послал, мы сделали. Теперь мы свободны. Даня, когда выпьет и не вспомнит, что были какие-то люди. К тому же императрица наверняка вернулась.

– После того, как плача убежала?

– Бабьи слезы, как легкий грибной дождик, – сказала амазонка. – Приходят ниоткуда и бесследно исчезают в никуда.

– Серьезно? – несколько преувеличено удивился Максим. – Вот уж не думал, что кто-нибудь из женщин в этом сознается.

– А я не женщина, я амазонка, – засмеялась Яна. – Мне все можно.

– А что еще тебе позволено, чего другим нельзя? – поинтересовался историк.

– Когда-нибудь ты об этом узнаешь, – с загадочной улыбкой ответила она. – Макс, мне бы не хотелось пугать гостей формой. Поднимайся наверх или, если хочешь, пойдем со мной.

– Конечно, – с готовностью отозвался Максим.

– Ты думаешь, что твое присутствие заставит меня быстрее собираться? – с иронией спросила амазонка.

– Нет, – ответил Максим. – Просто хочу побывать в носовой части.

– Моя каюта в 4 метрах от передней кромки бассейна. Немного ты увидишь…

За этим разговором они приблизились к двери сейфового типа, с серьезными замками, за которой коридор стал особенной узким – 2 метра, не больше. Девушка показала глазами наверх:

– Сидят, голубчики, – произнесла она. – Как бы за третьей посудиной идти не пришлось.

– Кто сидит? – не понял Максим.

– Шведская семья – здоровая ячейка общества, – совершенно серьезно сказала Яна.

Он приложил усилие, чтобы не расхохотаться.

– Хорошо, – заметил он. – Это всегда лучше чемпионата по выдиранию волос.

Максим и амазонка вышли по сторону прохода. Коридор приобрел нормальные размеры, из окон в световых залах снова заструился красно-оранжевый свет закатного Солнца.

– Подожди меня тут, – попросила она. – Я скоро.

Величко с огорчением подумал, что Яна могла пригласить его к себе. Но тогда…

Максим представил, – амазонка слегка наклонив к плечу и откинув назад голову, глубоким, прозрачным взглядом зовет его, а он, не слишком понимая, что делает, протягивает к ней руки… Сжимает ладонями тонкую талию, страстно целует в губы, жадно хватает за грудь, которой Яна дразнила весь вечер, касается зада, нетерпеливо подталкивает ее к кровати…

Максим вздохнул, подумав при этом: – «Нельзя… Нельзя сразу так все запутывать».

В некотором смысле он был благодарен амазонке за то, что она не заставила делать мучительный выбор между тем, что хочется и как должно.

Вдруг неплотно прикрытая дверь тихонько скрипнула и подалась в сторону. В открывшемся проеме стала видна часть девичьей комнаты, с разбросанными по синему ковролину пола мягкими игрушками, белыми жалюзи, закрывающими окно во всю стену и трюмо в котором отражалась сама хозяйка.

Яна была без одежды. Она посмотрела на себя, разглядывая внимательным и оценивающим взглядом с головы до ног, затем провела руками по телу, словно анализируя, приятно ли это ей. Потом быстро повернулась корпусом влево и вправо, заставив свои тугие груди упруго колыхнуться. Амазонка, по-видимому, осталась довольна увиденным.

Она надела маленькие прозрачные трусики, легкомысленный, короткий топик на бретелях. Она вдруг повернула голову и встретилась глазами с Максимом, который не успел сделать вид, что смотрит совсем в другую сторону.

Амазонка покачала головой, сделала руками жест, точно бросала слепленный из воздуха мячик. Дверь пришла в движение и мягко захлопнулась. Максим успел увидеть, что девушка довольно улыбалась, радуясь, какое впечатление произвела ее нагота на мужчину.

Историка вдруг пронзило сладкое предчувствие того, что однажды все то, о чем он мечтал здесь перед закрытой дверью, когда-нибудь сбудется.

Амазонка не заставила себя долго ждать. К короткому, облегающему тело как вторая кожа топику, девушка выбрала низко сидящие на бедрах штаны защитного цвета из плотной материи и короткие сапожки с маленьким каблучком.

Амазонке этот наряд был к лицу, выигрышно подчеркивая ее белую кожу, крепкие руки, тугую, полную грудь, тонкую талию и круглую, упругую попку. Максиму подумалось, что так девушка выглядит гораздо более призывно, чем без одежды.

Если Яна сделала все, чтобы подчеркнуть красоту своего тела, то по странному капризу с прической не стала заморачиваться, заплетя две совершенно детские косички, которые превратили девушку в рано развившуюся школьницу.

– Ну и как я тебе? – спросила она.

– Супер, – сказал Максим, пытаясь не пялиться на сильно открытую грудь.

– А на голове? – поинтересовалась она.

– С хвостом было лучше, – честно признался историк.

– А вот так? – спросила Яна, нахлобучив на нос круглые черные очки.

– Ужас, – действительно ошарашенный ее преображением из положительного и благожелательного сотрудника охраны в девчонку – хулиганку.

– Даньке особенно не нравится, когда я делаю такую прическу, – довольно сказал девушка. – Пойдем, примем для храбрости и порадуем пресветлого князя-императора.

– Не слишком ты его любишь, – заметил Максим, когда они поднялись на второй прогулочный уровень, состоящий из пары остекленных проходов около занимающей весь центр этажа емкости бассейна.

Это место популярностью не пользовалось. Люди предпочитали находиться пятью метрами выше, где располагались публичное купальни с настоящим песком, открытыми кафешками, кабинками для переодевания и прочих интимных дел.

Там кипела жизнь, а тут было тихо и безлюдно. Широкая галерея пустовала. Шаги раздавались неестественно громко, эхо заставляло приглушать голос.

– Есть за что, – заметила Яна. – С моими желаниями он не считается. Я сначала думала, что он в меня влюблен, даже подумывала предложить ему себя, чтобы он успокоился. Но, увы, все оказалось гораздо хуже… Добрый дядя Даня, видимо, не хочет заниматься этим, ни с кем, кроме своей жены. Однако он заботливо подсовывает мне кавалеров, в надежде осеменить, и посмотреть, какую неведомую зверушку вырожу.

– Странно это… – сказал историк, прилагая все усилия, чтобы не сболтнуть лишнего.

– А он тебе разве не говорил? – невинным тоном поинтересовалась девушка. Она остановила его, взяла за руки.

– Нет, – стараясь казаться искренним, ответил Максим.

– Врешь ведь, Макс.

Амазонка прижалась к нему грудью, с улыбкой заглядывая в глаза.

– Правда, не знаю, о чем ты.

– Молодец, – сказала она. – Это у тебя что – профессиональное?

– Ей Богу, не понимаю.

– Ладно, – сказала Яна. – Если тебя выгонят из ВИИРа, перебирайся к нам, будешь помогать мне, за зверями ухаживать и мантру им читать.

– Спасибо, я подумаю, – ответил Максим.

– Соглашайся, – почти серьезно предложила ему девушка. – Мы с тобой чем-то похожи. Оба мы ненормальные, оба не от мира сего. А главное – только у нас получается читать эту абракадабру так, чтобы она действовала на зверей.

– Неужели? – искренне удивился он.

– Увы.

– Давай, я по вечерам буду приезжать? – сам того от себя не ожидая, спросил Максим.

– Приезжай. Но только читать мантру, – серьезно сказала амазонка. – А к тому, о чем ты подумал, мы вернемся через год – полтора. И вот что… Хочу, чтобы ты понял. Я просто маленький эксперимент императора, последняя надежда загнивающей империи. Так что ты, немного подождешь, успеется выполнить общественно полезное дело…

– Зачем ты так об этом говоришь? – удивленно-обижено поинтересовался Максим.

Он отвернулся от Яны, глядя на пылающий горизонт.

– Я не умею любить, – сказала амазонка. – Я не чувствую привязанности ни к кому, кроме больших, пушистых кошек. Император сделал меня такой, когда дал мне то, что я имею.

Теперь он ждет, какой практический результат будет из этого. Бессмертные, неспособные в случае необходимости размножиться, – это нонсенс. А больше всего, доброго Даню интересует, передается ли способность к вечной жизни по наследству.

Наш император имеет так мало настоящих сторонников, что с удовольствием завел бы расу, преданную на генетическом уровне его джиханскому величеству.

Так что мне вменено в обязанность, найти подходящего кавалера, позволить поставить себе маленькую противную клизму. А затем дать мерзкому червячку внутри меня превратиться в противную, беспомощную, орущую обезьяну, – самую большую обузу из тех, что может взвалить на себя женщина.

Яна стала рядом, глядя на колдовской, вечный закат.

– Я никогда раньше не слышал, чтобы женщина такое говорила, – качая головой, будто пытаясь не дать словам амазонки войти себе в уши, сказал Максим.

Помимо своей воли он почувствовал, какая обида и боль исходят от нее.

– Я ценю, что в свои 455 лет без всяких усилий выгляжу шестнадцатилетней девочкой. Ценю, что могу делать такие вещи, какие ты, мой миленький, даже представить себе не в состоянии. Я радуюсь тому, что чем дальше, – тем совершенней я становлюсь.

Но, черт возьми, временами я чувствую себя подло обокраденной. В такие моменты – особенно… Когда понимаешь, что даже все мое кокетство и непосредственность – это от головы, хорошо отрепетированная постановка.

– Зачем ты мне об этом сказала? – чувствуя, как обрушивается что-то внутри, спросил историк.

– Ты сумел задеть что-то внутри, а значит, сделал больно. Но не расстраивайся, это ненадолго. Извини, что заговорила об этом. И не надо тешить себя напрасной надеждой. Но скажу тебе честно, пожалуй, лучший из всех, кого предложил мне император.