Не для тебя

Жил в Намангане повар, по имени Алишер. Плов готовил отменный, шурпа его "вах, пальчики оближешь", но лучше всего у Алишера получалось собственное блюдо — "Неприведиаллахбурда".

Из чего варил его Алишер, только ему и Аллаху ведомо. "Неприведиаллахбурда"— густая ароматная пена, цвета топленого молока, и от охотников отведать ее отбою не было: с раннего утра, к чойхоне, где работал Алишер, пристраивалась длинная очередь из желающих вкусить сие блюдо, на весь Наманган славилось оно!

Однажды, остановился проездом из Бухары, в Намангане один бай— большой любитель поесть вкусно. Оказалось, что и в Бухаре прослышали про блюдо Алишера, и конечно же, отдохнув чуток с дороги, Бай заторопился в чойхону — отведать "неприведиаллахбурды".

Пришел, увидел уйму народу в очереди, присел на валун в тени могучей чинары, поманил пальцем проходящего мимо дехканина, и сказал ему:

— Лень мне в очереди топтаться, точно арабский скакун в стойле без дела прозябающий, постой-ка в ней за меня, а я тебя за это медным динаром одарю.

Поклонился дехканин баю, принял плату за блюдо, и побежал очередь выстаивать.

Пока бай ждал его, заскучал, подозвал другого дехканина, и нанял его с опахалом стоять — мух от бая отгонять да прохладу навевать.

Еще через некоторое время, послал бай третьего батрака за топчаном, чтобы не сидеть на неуютном валуне, а возлежать удобно.

Немного погодя, еще один батрак принес ему лепешек и чаю из чойхоны за углом.

Дело к обеду уж было, а очередь медленно двигалась, будто степная черепаха о трех сломанных ногах.

Наконец, к изрядно истомленному баю, вышел из чойхоны сам повар - Алишер, и сказал:

— Уважаемый, простите за столь долгое ожидание, не гоже гостю нашего города с завтрака ждать ужина. Пожалуйте за мной — я приглашаю Вас отведать лучших моих блюд без очереди и бесплатно.

Обрадовался бай, вскочил с топчана, и засеменил довольный вслед за Алишером.

Оказавшись на кухне, повар предложил ему ферганского плова. Бай попробовал, и ответил:

— Хорош плов, но я не за этим в очереди ждал.

Тогда, Алишер наполнил баю косушку шурпой.

— Знатная шурпа, — сказал бай, вылизывая донышко косушки до блеска, — но я желаю ответать твоей знаменитой "неприведиаллахбурды".

— Не торопись бай, — ответил ему Алишер улыбаясь, — испробуй сначала лучшее блюдо—венец моего поварского искусства.

И повар налил ему еще одного блюда, без названия.

— Почему без названия?— удивился бай, силясь понять, на что же похоже третье блюдо внешне.

— А оно ни на что не похоже, — рассмеялся Алишер, — люди ценят еду привычную, а если и необычную, то доброй славой овеянную, как "неприведиаллахбурда", но то блюдо — лишь пена, вспухшая поверх безымянного да неоцененного, которое я и предлагаю тебе отведать...

Бай, на самом деле, настолько устал ждать еды, за которой пожаловал утром, что потерял терпение и остатки уважения, и яростно закричал на Алишера:

— Надоело мне ждать, поваренок, и недосуг мне пробовать то, что никому не интересно, подавай мне "неприведиаллахбурду" не то тресну тебе веслоушкой пловной по лысине румяной, будешь знать— как почтенных людей за нос водить!

Помрачневший Алишер подвел бая к чану, в глубине которого шипела густая пена цвета топленого молока, и сказал:

— Дотянись, если сможешь.

Схватил тогда бай чистую косушку, приложился животом необъятным на край чана, и потянулся к пене, норовя ее косушкой зачерпнуть. Далеко тянуться нужно, и вот уже ноги  болтаются в воздухе — качается бай, рискует в чан опрокинуться, но все равно тянется.

Алишер обошел чан тот, встал напротив бая, в глаза заглядывает, да приговаривает:

— Охапка гнева, казан нетерпения, косушка неуважения, пиалушка жадности, а щепотку кинзы в последний момент, — сказал, и поднес щепоть растертой кинзы к носу бая.

Толстяк бухарский и чихнул — на краю чана не удержался, и внутрь угодил, а Алишер кинзой его присыпал, и принялся помешивать визжащего бая пловной веслоушкой, распевая при этом:

— Варись порок, варись второй, поднимайся до края пеной густой! Все, решено! Заработаю на дорогу, и в Лондон уеду— цирюльником стану.