Лилия и дикарь

"...Лили де Грие танцевала легче и лучше всех в Новом Орлеане. Младшая, поздняя и самая любимая дочка в семье, живая кукла для старших сестер, с круглым личиком, словно с портретов восемнадцатого века, украшавших гостиную.

Лили была весела, но и умна. Она любила читать, причем читать и любовные романы, и труды философов. И то, и другое странным образом преломлялось ее быть может не великим, но тонким, изощренным и чисто женским разумом.

Младшая и любимая дочка, Лили была совершенно вольна, кажется, абсолютно во всем, в том числе – и в выборе мужа. Лучшие женихи города бывали ее кавалерами на пикниках и кружили ее на балах в своих объятиях. И все были ей скучны.

Кто знает, быть может, именно скука стала роковым ее проклятием. Или красота. Или ум.

Когда старший брат Лили уже счастливо стал отцом, а сестры не менее счастливо вышли замуж, в доме де Грие появился благородный дикарь.

Благородство его было, правда, вопросом не до конца уясненным, но то был чистокровный индеец. Высокий, длинноволосый, с лицом, словно высеченным из камня, напоминающим гранитные лики фараонов.

Он пришел в дом вместе младшим де Грие, когда тот вернулся из поездки на север.

То ли Солнечный Буйвол, то ли Огненный Бык, а для бледнолицых просто Билл, в каком-то городке в одну улицу держал маленькую кузню. Лошадь молодого де Грие, который любил путешествовать верхом, потеряла подкову, вот он и свернул в этот городок, выглядевший как выросшая игрушка из спичек. В итоге норовистая его лошадь была идеально подкована и, кажется, вышла из рук кузнеца более кроткой, чем когда-либо. Молодой де Грие тут же предложил Биллу отправиться с ним на Юг. Билл только кивнул, через четверть часа закрыл свою кузницу в городке навсегда, а всё свое добро сложил в дорожную сумку и приторочил к седлу. Говорят, среди прочего там был и томагавк, перекованный им самим из топорика бледнолицего солдата, а к рукояти будто бы был прилажен то ли хвост подстреленного зверя, то ли высохший и свернувшийся скальп того самого солдата.

Молчаливый, Билл совершенно ничего не говорил без необходимости, так что ему можно было приписать любые мысли на любой счет.

Казалось, все служанки дома де Грие, и белые, и черные, и замужние, и девицы, сошли с ума от такого красавца, относительно которого они могли придумать всё, что им угодно. Они угощали его пирогами, и жирными, и сладкими, и простыми, и с порошками, взятыми у колдуний. Они приходили к нему ночами – в его каморку под задним крыльцом, которую все, кроме него, прозвали вигвамом.

Ни до одной ему не было дела, словно он был не иной расы, а вовсе иного рода существом.

Так было до последнего дня карнавала.

Повеселившись на балу и раздав милостыню бедным, Лили де Грие, вернулась домой, проскользнула на заднее крыльцо и вошла под своды каморки. Пышные юбки ее платья заняли, наверное, всё свободное пространство. Она сняла черную бархатную маску со своего словно сахарного, с земляничным румянцем личика, потом скинула с плеч пышные кружевные рукава и, наконец, запуталась в юбках.

Билл, спокойно наблюдавший за ней, помог ей стащить платье, распустить корсет и уложил на свою узкую жесткую кровать.

Словно он все это время пропускал зайцев и сусликов, поджидая настоящую добычу.

Но и Лили он не сказал в ту ночь ни слова.

Не сказал и в следующий раз, три дня спустя, когда она снова пришла. И спустя неделю.

Лили с детства любила бродить по родному дому, не брезговала говорить со слугами, с их детьми, шептаться с девушками-негритянками о том, что советовали им колдуньи.

Так что никто не приметил, где она провела три ночи. Да и не ночи целиком, а, верно, по часу от каждой. Говорят, в один из этих часов Лили видела томагавк с высохшим скальпом. Говорят, сама попросила ей его показать. А может, там был не скальп, а звериный хвост.

Когда ближе к Пасхе горничная поняла, что давно не подкалывала тряпья и марли к панталонам своей хозяйки, а самой хозяйке дурно от всего, что бы она не съела, слух хлынул по дому, словно шампанское из бутылки, из которой вылетела пробка.

Дом забурлил внутри себя, как бульон внутри закрытого пирога с мясом.

Глава семьи вернулся с конной прогулки, жена с порога сообщила ему, что случилось.

Не выпуская из рук хлыста для верховой езды, старик де Грие пошел в комнату дочери.

С Лили никто еще не говорил, даже мать не пришла спросить, как это случилось и как давно. 

Лили никому ничего так и не сказала, но она понимала, что и почему происходит в доме.

– Кто? – спросил отец, едва войдя и заперев дверь.

Он готовился услышать имя любого из молодых повес города. Но услышал имя кузнеца-индейца, живущего под лестницей.

Тут в первый и единственный раз в жизни старик де Грие ударил свою младшую дочку – хлыстом поперек спины, оставив навсегда багровый рубец.

Потом он взял ружье и пошел на заднее крыльцо. Билл сидел на пороге своей каморки и как всегда спокойно и молча поглядел в дуло направленного на него ружья.

Что было бы правильно?

Пристрелить слугу, который позарился на дочку хозяина, а дурной девице дать средство для абортации, после выдав замуж. Хорошей партии она уже не составит, слухи все равно пойдут, но так хотя бы удастся соблюсти внешние приличия.

Но старик де Грие был добрым католиком, а вот-вот должна была настать Пасха. Так что он не смог оборвать разом две жизни.

Под дулом ружья индеец Билл был крещен, под дулом ружья взял в жены Лили де Грие.

Никто так и не узнал, что он чувствовал. Любил ли эту нежную орлеанскую лилию, что ему досталась, любил ли ребенка, что она родила? Единственным, что можно было счесть проявлением чувств, стал ловец снов, который он сплел, чтобы повесить над колыбелью.

Сына назвали Грегори. Грегори Грирс. Фамилия была то ли от названия округа в Оклахоме, откуда индеец был якобы родом, то ли так исказилась фамилия де Грие.

Конечно, это был страшный позор. Приличные люди больше не желали знать семью де Грие. Вежливые и сдержанные поклоны на прогулке по бульвару – вот всё, что им осталось.

Старшие дочери лишь радовались, что теперь у них другие имена и другие семьи, а сын уехал в Атланту,  затем и на Север, где родовая честь стоила меньше.

Лили со своим дикарем отправилась жить в домик на окраине города, тихий, уединенный, тонущий в туманах, ползущих с болот. Там было несколько слуг, каждый день ей и ребенку доставляли лакомства из города, но, конечно, она страдала в заточении. Страдала от скуки. Она начала подозревать, что, быть может, ее возлюбленный дикарь не столь благороден и не столь влюблен.

Конец заточению пришел скоро – грянула война и сожгла прошлое со всеми его порядками.

Более того – Билл Грирс сгинул на поле боя.

После войны Лили вышла замуж за северянина и уехала, оставив подросшего метиса своим еще живым родителям.

И это был единственный внук, который остался со стариками де Грие. Женился он поздно, уже после того, как оба упокоились в фамильном склепе..."

_____________________________
_____________________________
Штрих, просто штрих к миру "История черного серебра" в общем и к повести "Сломанный крест. Lemures ex machina"