Про войну

Заикаться я начал после контузии. В мае 48-го. Просто не повезло. Тогда нас еще не постоянно бомбили. Какая-никакая авиация оставалась в прифронтовой полосе. А к июню, враги вообще страх потеряли, потому как пугать в воздухе их было уже нечем. 

Да и не пугать тоже. 

Через месяц исполнилось тринадцать и так как «Каждый боец у Родины был на счету», то, по зову: партии, вождя, нации и сердца, я встал «под ружье».

Как говорится: «Прощай постылый детдом! Здравствуй суровая армейская жизнь!»

-Попал ты щегол! - непонятно чему усмехнулся Каштан, глядя на полыхающие раскаты зарниц вдалеке.

-Еще месяц назад брали с пятнадцати. А теперь гребут всех без разбора… 

Вообще-то ефрейтор он неплохой. И самый старший из нас – восемнадцать с лихвой. Но, по мне - гниловат.  В победу не верит вообще, хотя, старается скрыть. Наверно боится, что «настучим». Дурак-человек! Кому здесь в болоте в тылу «стучать».  Зайкам-белкам-бобрам?

-Глубокоуважаемый боброкомандующий! Источник, заслуживающий доверия (дятел) сообщил что ефрейтор Каштан, занимающий наблюдательный пост на высоте К-93 в прифронтовой полосе, в двадцати пяти километрах к юго-востоку от столицы, поддался вражеской пропаганде и…

-Преступно размяк!    

-Какие будут предложения?

-Два наряда вне очереди, а потом - расстрелять! 

-Нет?

-Три наряда? И расстрелять?

-Никаких - расстрелять? Просто драить сортир? Так его ж у нас нет!

-Сделать из подручных средств, а потом до блеска отмыть? 

-Есть!

…. Заика скажи!

-Ч-что? – задумавшись, я не сразу понял, о чем идет речь.  

-Сегодня с тринадцати берут на войну, а завтра, знаешь, как сволочам надаем? По самое «не хочу»! 

Рябому пятнадцать.  Его дома, в деревне, ждет мать. Здорово, когда есть кому ждать. И дом есть. А еще кот и сестра. И конечно отец. Хотя, с отцами сейчас тяжело. Шестой год войны как-никак. Но даже и просто мать – хорошо.

-Нн-аавверное...

-Чем ты им «надаешь»? – Скрипач из интеллигентной семьи и в очках. 

Мать училка, отец трубочист. Не тот, что по трубам печным лазит, снимая гарь. Из военного оркестра. Даже на параде играл. Полгода назад. Затем их на передовую бросили, затыкая какой-то прорыв. В результате попали в «котел». С тех пор тишина. Ничего. 

Но Скрипач уверен - отец не погиб.  Не дурак ведь он умирать. 

Его послушать, так умный человек в любой ситуации выход найдет и все у него будет как есть – хорошо.  

-Про секретное оружие слышал? – у Рябого всегда левый глаз начинает дергаться от волнения или когда увлечен. 

-Ты же умный, Скрипач. Очки на тебе. Все дела. Не малолетка.  Шестнадцать почти. Должен все понимать. Нам главное до осени простоять продержаться, чтобы потом…

-Каштан, ну скажи!

-Все враги перемрут. А мы нет, - отвечает Каштан, - но, к дятлу не ходи, по глазам видно, что врет.

-Вот, и я ведь о том! – Рябой щурится словно кот. 

Поддержал ефрейтор его. Молодец! Сразу видно - наш человек. Без гнильцы.

-А еес-ссли.. мммыы… - думать легко, говорить – нет, поэтому я обычно молчу, но иногда меня, что называется «прет». 

-Заика, ты б мычать перестал, глядишь человеком стал.

Стекло из наших, детдомовских. К сантиментам не привык. Говорит, что думает. Ему четырнадцать с половиной и на войне дольше всех – почти год.  Судя по наблюдениям со стороны, так долго, редко живут.  Но Стеклу наплевать. Он добавил себе полтора, чтобы пойти воевать и видел нечто такое, о чем нам только еще предстоит узнать…

Если вообще доживем...