Вернулась! (Постковидное)

22 марта я попрощалась здесь с почтеннейшей публикой, через полчаса на «скорой» уехала в больницу, в ковидное отделение. И только вчера вернулась домой. Почти 2 месяца в стационаре. 51 день, это с ума сойти! 

Да, болезнь у всех протекает по-разному, у кого-то даже незаметно. Вроде и не болел человек, а вот антитела есть! Но не с моим счастьем… У меня случилась самая тяжелая форма ковида. Дома мне становилось всё хуже и хуже, пришлось ехать в стационар. Меня перебрасывали из отделения в отделение, пока забросили аж в реанимацию. Причем это случилось довольно быстро, где-то на 5-6-й день моего пребывания в стационаре. У меня болезнь нарастала лавинообразно. Я уже входила в коллапс, и до следующего дня не дожила бы. Именно в этот момент меня забрали в реанимацию. Там тоже было непонятно, прогноз был плохой. Сын и сестра звонили врачам, им отвечали: «Очень тяжелая, но пока стабильная. Если переживет следующие три дня, то появится надежда, что выживет. Но может эти три дня и не пережить. Будьте готовы к любому исходу». 

Предлагаю вам поставить себя на место моих родственников. Представляете их чувства?

Сама я те дни помню плохо. У меня было кислородное голодание мозга (страшная вещь!), галлюцинации, отключение сознания. Были бесконечные капельницы, много уколов «одноразовых». Еще случилась неприятность: вдруг выскочил сахар в крови, причем какие-то совершенно дикие цифры. Если у здоровых людей сахар составляет 4-5 единиц, то у меня доходило до 20. Это ОЧЕНЬ много, даже диабетики со стажем шарахаются от таких цифр. Оказывается, такова особенность ковида: он бьет по всем органам и системам организма. И пакостит, сколько может. Отключает поджелудочную железу, щитовидную, сердце (много пациентов погибает именно от сердечной недостаточности), тромбирует сосуды (приходится бесконечно колоть лекарства, разжижающие кровь). Такая вот гадость этот вирус… 

Я очень ясно понимала, что умираю. Но почему-то была абсолютно спокойна: ни паники, ни истерик. Хотя так-то по жизни я «начальник паники», и панические атаки меня накрывают так, что мама не горюй! Но ковид, видимо, просто выключил все эмоции. Я дала младшему сыну инструкции, что делать в случае моей смерти: меня подхоронить к Диме (это мой старший сын, умер 6 лет назад); рассказала ему, где находятся документы мои, документы на квартиру и т. д. Собиралась попросить реаниматолога об одолжении: не хотела умирать в сознании. Мне кажется, это очень страшно. Хотела попросить, что если мое сознание станет угасать, чтобы его не взбадривали, не приводили меня в чувство. Пусть угаснет сначала сознание, а потом дыхание. Но поскольку было непонятно, в какой день я буду умирать, я не знала, к кому именно обратиться с этой просьбой. Потому что бригады реаниматологов дежурят сутки через трое, то есть их 4 бригады, и к кому именно обращаться? 

Поэтому я просто молча терпела все издевательства, присущие реанимации. 

Вот как тогда выглядели мои руки: 

Но самое неприятное, что есть в ковидной реанимации, – это тяжелая дыхательная маска. На пациента надевают и жестко закрепляют маску, из которой шарашит кислород под большим давлением так, что задохнуться можно. И надо стараться спокойно вдыхать, а потом туда же, в маску, выдыхать. На сопротивление. Это очень сложная задача, прямо до невозможности. Но иного выхода нет. Либо смириться с тяжелой маской, либо отказаться от нее и тут же умереть от дыхательной недостаточности. А теперь представьте, что в этой маске приходилось быть не 5 минут, а часами, и даже спать в ней всю ночь. Изо дня в день. Долго. У меня это растянулось на две недели. И только на третьей неделе меня перевели на лёгкую кислородную маску, то есть обычную, где нет такого сумасшедшего давления и не требуется дышать на сопротивление. Я сразу почувствовала себя в раю! 

В тяжелой маске дышать трудно, без неё – невозможно. 

По сути дела, чаще всего за меня дышал прибор, который и брал на себя функцию моих лёгких: 

Через 3 недели реанимации меня перевели в отделение интенсивной терапии. Причем терапия была настолько интенсивная, что я, кажется, даже в реанимации столько лечения не получала! Только одних капельниц приняла 20 штук – сильнейший антибиотик, уже 6-й по счету. Антибиотиков кололи много и разных – на все группы бактерий. Потому что присоединилась бактериальная пневмония, двусторонняя, настолько сильная, что врач сказала: в 19-м веке от нее умирали без вариантов, причем очень быстро. Так что спасибо антибиотикам, мы имеем шанс выжить. И я этот шанс использовала. Помимо антибиотиков, продолжали колоть в живот кроверазжижающие уколы, и пару раз в день подкалывали инсулин. Ну да, еще же 3 раза в день брали кровь на сахар (все пальцы истыканы, живого места нет). Плюс гормональные таблетки, которые дополнительно повышали сахар (там даже в инструкции это указано, предупредили честно). Ну, и прочие разные таблетки. 

Всё это усугублялось тем, что я не ела ровно месяц, с самого начала заболевания. Просто не могла. И понимала, что это плохой признак. Я считаю, что если организм отказывается есть – значит, он отказывается жить. И поделать ничего нельзя. Если организм забастовал – ты хоть тресни, хоть разорвись на части, а впихнуть в себя еду не получается никак. На любую еду – суп, каша, котлеты – я смотрела так, будто мне предлагают куски пенопласта. Но люди же не едят пенопласт! Вот и я не ела. Ничего. Только вода и чай без сахара. И как выживать без еды, то есть не получая питательных веществ и энергии, тем более во время болезни? Ответ лежит на поверхности: организм начинает есть сам себя. 

И тут я убедилась в правильности поговорки: «пока толстый сохнет, худой сдохнет». Я похудела за время болезни на 15 кг. Хорошо, что они у меня были, эти лишние килограммы! Не знаю, как в таких ситуациях выживают люди худенькие, сухощавые. Думаю, что не выживают. 

Насчет «выживают». При мне из нашей палаты (в реанимации) постепенно вывезли трёх человек. Тихо, прямо на кроватях. В морг. И еще был один кандидат – он уже в себя не приходил, его кормили через шприц, воду вводили через капельницу. То есть, по сути, из 5 мест в палате реанимации живой оттуда ушла только я. Сами посчитайте процентное соотношение. А моя соседка по палате (уже в отделении интенсивной терапии) сказала, что у них (тоже реанимация, только другая палата) на ее глазах постепенно вывезли четверых. Ну, это же реанимация, туда берут только самых тяжелых, а у них выживаемость сами понимаете какая… 

Уже позже, в обычной палате, я посетовала, что медленно восстанавливаюсь. На что медсестра удивленно сказала: «Вы же вышли из реанимации, это уже удача! Оттуда вообще мало кто выходит». Я и заткнулась. Она была права. Мне ли жаловаться? 

За время моего отсутствия в нашем подъезде умер сосед с 6-го этажа. Он прошел те же мучения, что и я – реанимация, антибиотики, тяжелая маска, – но не справился. Умер прямо перед 1 мая. 

Я слышала от врачей, медсестер и даже нянечек, что при ковиде главное – движение. Поэтому как только немножко пришла в себя, стала делать маленькие зарядочки – буквально по 5 минут, зато несколько раз в день. Сначала сидя в кровати, плечами танцевала цыганочку с выходом. То есть любые движения на плечевой пояс, чтобы гонять кровь в районе больных лёгких. Потом уже вставала и прямо возле кровати делала что-то вроде «производственной гимнастики» советских времён. К сожалению, от кровати далеко отойти было невозможно, только на длину кислородного шланга. Потом, когда я уже победила кислородную зависимость, я стала ходить по длинному больничному коридору. Коридор был длиной 35 метров. Я проходила 5 раз туда, 5 раз назад. Итого 350 метров. Вроде бы ничего особенного. Но за 3 подхода набирался километр! Да, я ходила очень медленно; да, меня еще временами покачивало; но я его проходила, этот километр! 

Думаю, что благодаря бесконечным зарядочкам и долгим прогулкам по длинному коридору я выкрутилась из этого гадского ковида. Ну, и еще тот факт, что к концу пребывания в реанимации я приняла волевое решение начать есть. 

Сейчас я вам расскажу про это «начать есть». Я заставляла себя съесть одно галетное печенье (не сладкое, не соленое, по сути – просто сухарь) и запивала его тремя-четырьмя глотками ряженки (тоже не сладкая, не соленая, просто нейтральная, мне же сахар нельзя!). И вот это вот – сухарик и полстакана ряженки – я считала серьёзной едой и при этом страшно собой гордилась! Ну, после месяца полной голодовки гордиться все-таки было чем. 

Потом, когда уже ушла из реанимации в отделение, я стала потихоньку есть. Именно потихоньку, потому что много не получалось. За время абсолютного голода желудок у меня скукожился до размеров чайной чашечки. Или даже кофейной. Например, во время обеда я брала только первое блюдо. От второго отказывалась, потому что оно в меня просто не влезало. Я съедала полтарелочки супа и чувствовала, что сейчас лопну от переедания. Часа через полтора выпивала компот, потому что компот и суп сразу в желудок не помещались. Но я понимала, что есть надо обязательно, иначе выздороветь не получится. 

Еда + сон + физическая активность = формула выздоровления.  Запомните! 

Простите мне мою велеречивость. Спасибо всем, кто дочитал до конца. Я просто посчитала своим гражданским долгом (не смейтесь!) написать об этом. Чтобы те, кто считает ковид «дурацкой выдумкой», знали, что это очень тяжелое заболевание с очень высоким процентом смертности. И чтобы те, кому еще предстоит пройти это испытание, не опускали крылья. Все вопросы решаемы! Просто надо не запускать болезнь, сразу идти к врачам и послушно выполнять все предписания. 

После кислородного голодания мозга все «культурные наслоения» слезают, как змеиная кожа. Мне, например, пришлось заново учиться играть в шахматы. Я играю с 8 лет. Я выигрываю у компьютера. После болезни, после кислородного голодания мозга мне пришлось заново вспоминать, как ходят фигуры. Действовала на автопилоте, по наитию, и каждый раз удивлялась: это что, вот так делается? Серьезно? И сейчас понимаю, что раньше мне играть в шахматы было интереснее. Относилась к ним с бОльшим пиететом, что ли… А сейчас двигаю фигурки по полю и думаю: да ну, это не ёжик шахматы, это фигня какая-то… 

Думаю, что сейчас грянет очередная волна заболевания. Особенно после Пасхи. Потому что прошли такие праздники, особые. Все же с удовольствием «христосовались» (обнимались и целовались). Толпились по храмам. На майские шашлыки ездили огромными компаниями. Может, кто-то ходил на «бессмертный полк». Люди сделали всё возможное, чтобы максимально перезаразить друг друга. «Социальная дистанция? Маски? Не, не слышали». 

Мне при выписке сказали, что моя реабилитация займет по меньшей мере три месяца. У многих это растягивается и на полгода. Но деваться некуда. Каждый выживший продолжает свой путь к здоровью. Как название фильма: «Спасибо, что живой!».