Пушкин в Париже

27 мая 1826 года Пушкин писал Вяземскому:

«Ты, который не на привязи, как можешь ты оставаться в России? если царь даст мне слободу, то я месяца не останусь. Мы живем в печальном веке, но когда воображаю Лондон, чугунные дороги, паровые корабли, английские журналы или парижские театры и <бордели> — то мое глухое Михайловское наводит на меня тоску и бешенство. В 4-ой песне „Онегина“ я изобразил свою жизнь; когда-нибудь прочтешь его и спросишь с милою улыбкой: где ж мой поэт? в нем дарование приметно — услышишь, милая, в ответ: он удрал в Париж и никогда в проклятую Русь не воротится — ай да умница».

И далее: «Я теперь во Пскове, и молодой доктор спьяна сказал мне, что без операции я не дотяну до 30 лет. Незабавно умереть в Опоческом уезде»

А я подумал: хорошо, допустим, царь разрешил отъезд Пушкина за границу. И вот Александр Сергеевич в Париже. Ке фер? Фер-то ке? Ну да, и театры, и бордели, и журналы — но это все не даром. За всё нужно платить звонкой монетой. А вот с монетой у Пушкина всегда было не очень. Родители назначали содержание самое скромное, а соблазнов в Париже, в отличие от Михайловского, много. Видит око, да зуб неймет.

Положим, «Евгений Онегин» пользовался спросом, но расцвел бы талант на парижских мостовых, или, напротив, захирел бы? Неизвестно.

И вот: театры есть, журналы есть, бордели опять же есть в преогромном количестве, к югу Италия с Испанией, к западу Великобритания, к востоку Австрия. А денег мало, да и те спущены за карточным столом. Заработать? Ага, щас! 

Поголодав, вернулся бы в Россию, да и стал бы служить царю и отечеству верой, правдой и пером?

И очень может быть.

Насчет операции и пьяного доктора («Пьяный доктор сказал, что меня больше нет»): Пушкин страдал варикозным расширением вен ног и пытался под предлогом операции вырваться в столичные города, а лучше бы в Германию или Францию.

Насколько мне известно, операция так и не состоялась, но умер Александр Сергеевич совсем по другой причине.

А вот если бы он читал роман "Исполняющий обязанности", то ни за что бы не стал стреляться с Дантесом прежде, чем прочел бы до конца. А конца-то пока не видно...