"Холод" - интересное

— Я, кажется, уже готов решиться... — Кили замялся. — Света хватит... хочешь, я прочту тебе какую-нибудь свою сказку?

— Хочу, — тут же отозвался Сэт. — Кайл, а о чем твои сказки?

— Понимаешь, у меня... никого не было, совсем никого, — Кили вздохнул. — И я придумал, что у меня есть... ну, не друзья, а немного иначе... словно я смотрю кино про семью, или эта семья мои родственники... не знаю, как объяснить. Мне тогда было лет пятнадцать, или шестнадцать... тогда очень остро чувствуешь, что ты один, навсегда один. Я придумал двух братьев, гермо. Даже не придумал, нет... кажется, я когда-то увидел их во сне, и подумал, что было бы здорово, если бы они... были настоящими... Их зовут Инит и Фасти...

— Первый и первый? — переспросил Сэт.

— Здорово, что ты понял, — Кили, судя по звукам, полез в свою сумку, за тетрадью. — Я эти слова от отца еще... конечно, я их переделал, но... я никому не говорил, но эти сказки, это было... словно у меня есть друзья... или родные...

— И ты никому не читал?

— Нет, — зашелестели страницы. — Сэт, прости заранее, я плохо пишу, поэтому... не суди меня строго, ладно?

— Клянусь, что не буду, — пообещал Сэт. — У меня в мыслях не было тебя судить.

— Всё равно... они небольшие, поэтому недолго... ты же устал...

— Кайл, я в жизни не чувствовал себя лучше, — признался Сэт. — Читай. Только тихо, а то других разбудишь.

— Ладно. Слушай...

***

Сказка о небесной лодочке

Первая сказка про Инита и Фасти

Лампочка в комнате горела сейчас исключительно для проформы — ни отцу, ни обоим сыновьям ее свет был не нужен. Разве что мама зайдет, ей лампочка понадобится. А им троим всё и так отлично видно.

— Подвинься, — младший мальчик перелез через старшего, занимая привычное место у стенки. — Ну подвинься, тебе чего, жалко?

— У тебя своей кровати, что ли, нету? — проворчал старший мальчик с напускной серьёзностью. — Чего опять ко мне?

— А если чудовище заявится? — на лице у младшего появилось несчастное выражение.

— Я тебе сто раз говорил, нет никаких чудовищ, — строго произнес старший.

— А вдруг есть...

— Нет!

— Есть...

— Чудовищ не существует, — отрезал старший мальчик. — Мама тебе говорила, что больших чудовищ не бывает. Только совсем маленькие. Микробы, например.

— Ну, вообще-то чудовища существуют, — заметил папа, входя в комнату. — Правда, они не совсем такие, какими кажутся тебе, Фасти. У настоящих чудовищ нет хвостов, чешуи, и лап с когтями. Ну, по крайней мере, у нас тут такие не водятся.

— Точно? — старший мальчик нахмурился. — Значит, Фасти они приснились?

— Здесь их нет, Инит. Видимо, действительно приснились, — улыбнулся отец.

— Мне они тоже снились, — вздохнул старший мальчик. — Но уже давно. Хорошо, если их и правда нету...

— Таких нету. Но вот другие есть, — отец помрачнел. — Порой я думаю, лучше бы они имели когти, лапы, зубы, и хосты.

— Для чего? — удивился младший мальчик.

— Их было бы гораздо проще отличать. К сожалению, чудовища, которые есть у нас, выглядят точно так же, как мы с вами. 

— Совсем как мы? — в голосе младшего мальчика прозвучал страх. — Они что, притворяются, что они как мы?!

— Если бы, — отец отвернулся. — Они и есть такие, как мы. Как думаете, если кто-то делает что-то плохое, он не становится в это время чудовищем?

Мальчишки переглянулись. Пятилетний Фасти нахмурился, шестилетний Инит задумался.

— А насколько плохое? — осторожно спросил он. — Я сегодня на крышу залез, за персиками, — после секундного молчания признался он. Вздохнул, совсем по-взрослому, покаянно и горько. — А маме сказал, что они сами нападали. Я чудовище?

Отец засмеялся, потрепал сына по волосам.

— Нет, конечно, — заверил он. — Фасти, а ты где был в это время?

— А я персики ловил, — Фасти придвинулся поближе к брату. — А то как бы он слез с крыши, если руки заняты.

— Вы не чудовища, вы просто шалопаи, — констатировал отец. — Чудовища, они другие.

— А в сказке про них будет? — с подозрением спросил Фасти, и посмотрел на несколько листов бумаги, которые отец принес с собой в комнату.

— Про них самих — нет, — покачал головой отец. — Но...

***

— Простите, — произнес тоненький голосок. — А это муррре?

Собака лениво повернула голову, правое ухо закрыло ей глаз, и она привычно тряхнула головой. Рядом с ней сидел котенок, худенький, серо-белый; он сидел немного странно, неловко подогнув под себя задние лапки.

— Морре, — коротко ответила собака. — Да, это оно. Только ты говоришь неправильно. Не муррре, а морре, понял?

— Мама говорила «муррре», — возразил котенок.

— Ну, раз мама говорила... — протянула собака.

— А оно правда теплое? — котенок навострил ушки.

— Не знаю, — собака зевнула. — Кажется, да.

— А вы можете посмотреть? — попросил котенок.

— А сам ты разве не можешь? — удивилась собака.

— У меня лапки... — начал было котенок, но собака его перебила:

— Встань и посмотри, — приказала она. — Вставай, вставай.

— Я не смогу, — вздохнул котенок.

— Сможешь, — пообещала собака.

С полминуты котенок просидел, размышляя, потом несмело попробовал подняться — и поднялся. Неожиданно легко, без всякого усилия, он вскочил на четыре лапы, и кинулся к воде.

— Ну и вот, — проворчала собака. — Не сможет он. Как же.

— Рыбки! Рыбки! Совсем как мама говорила!.. — восторгу котенка не было предела. — Смотри, рыбки! Настоящее муррре! Теплое!

Он уже забыл, что собака гораздо старше, чем он, и ее вообще-то положено называть на «вы». Но что поделать, это бы еще маленький котенок. Месяцев четырех или пяти. Ему простительно.

— И правда, теплое, — собака подошла к воде и потрогала ее лапой. — Жалко, что нету мячика. Я бы за ним поплавала.

— А без мячика можешь поплавать? — котенок тоже потрогал лапой воду.

— Без мячика скучно.

Мелкая волна набегала на камни, солнце рассыпало по воде золотые блики, а сама вода оказалась настолько прозрачна, что сквозь нее можно было различить на дне самых маленьких рыбок и самые крошечные камешки.

— Ты долго здесь сидишь? — спросил котенок, когда они, налюбовавшись на воду, вернулись на место, которое занимали до этого — большой плоский камень в тени невысокой скалы.

— Не очень, — призналась собака. — А ты появился позднее.

— Да, точно. Ты уже тут была. Собака, зачем мы здесь сидим? — запоздало удивился котенок.

— Наверное, мы ждем, — собака призадумалась.

— Чего мы ждем?

— Не знаю. Давай подождем еще немного, — предложила собака. — Наверное, дождемся.

— Ну, давай, — согласился котенок. — Только я еще раз на рыбок посмотрю, можно?

— Можно, — усмехнулась собака. — Валяй. И будем ждать дальше.

***

— А зачем они там сидят, пап? — спросил младший мальчик.

— Они ждут, — ответил отец.

— Пап, почему они там ждут? — в голосе старшего мальчика зазвучала тревога. — Почему они там оказались?

— Хороший вопрос, Инит. Очень хороший вопрос.

***

— У меня даже была своя тарелка, представляешь? И на ней было моё имя. И еда там была только моя, — с гордостью рассказывала собака. — А еще у меня был домик и коврик. И очень хороший человек. Мы ходили на речку почти каждый день, и я всегда плавала за мячиком. У меня ведь и личный мячик был, только мой.

— Здорово, — восхищался котенок. — У меня нет, не было. И у мамы не было. Зато у нас была столовая, там знаешь, как вкусно? Умопомрачительно. Курррица, например, — он облизнулся. — И сарррдельки. И муясо. Ну, правда, не очень часто это все было, но я это пробовал, — признался он. — Мне нравилось.

— Мясо это хорошо, — согласилась собака. — Мне давали мясо. Два раза в день.

Удивлению котенка не было предела. Он присел на задние лапки, столбиком, и сложил передние лапки на животе.

— Каждый день?! — не поверил котенок.

— Каждый, — с достоинством ответила собака. — Ну, не совсем мясо...

— А что?

— Кусочки, — собака облизнулась. — Такие специальные кусочки. Для собак.

— А для кошек бывают такие кусочки?

— Наверное, — собака задумалась. Снова тряхнула своими великолепными ушами. — Если есть для собак, должны быть и для кошек.

— А как же ты попала сюда, если у тебя все было хорошо? — с интересом спросил котенок.

Собака задумалась.

— Наверное, как ты, — неуверенно ответила она. — Ты ведь как-то сюда попал, правильно?

Котенок встал. Опустил голову; уши его печально поникли, а хвостик спрятался между задними лапками.

— Я сам виноват, — признался он еще слышно. — Мама же говорила... а я...

— Люди? — проницательно спросила собака.

— Мальчишка, — прошептал котенок. — Он... ел мороженое. Я... подошел и попросил... а он... он...

Котенок лег, спрятал мордочку между передними лапками. Собака подошла к нему, и стала облизывать — и мордашку, и спинку, и лапки. Сперва котенок продолжал прятать мордочку, но потом не выдержал и вскочил.

— Щекотно!.. Ну чего ты!.. Ну щекотно же!

— Так-то лучше, — одобрила собака. — Меня ведь тоже... люди.

— Маленькие?

— Нет, большие, — собака вздохнула. — Мой человек умер, я его ждала, ждала. А они пришли ломать наш дом. Ну и меня тоже... сломали.

— Тебе больно было? — участливо спросил котенок.

— Сперва да, — собака тяжело вздохнула. — А тебе?

— Тоже сперва да. А потом я пошел... пополз... искать маму... и мама мне спела... я лежал рядом с ней, и пел, и она пела, пела... а потом смотрю — я сижу здесь.

— А петь — это делать уррр? — уточнила собака.

— Не уррр, а мррр, — поправил котенок. — Ну или муррр. Мама очень красиво пела.

— А мне ты споешь? — с интересом спросила собака, и снова тряхнула ушами.

— Ой, — котенок застеснялся. — Я попробую. Нам же, наверное, еще долго ждать?

— Я не знаю, — собака зевнула. — А что нужно, чтобы ты попробовал?

— Так... — котенок оглянулся. — Ты ложись, вот сюда. В клубок умеешь сворачиваться?

— Нет, — покачала головой собака. — Я же все-таки собака, а не кошка.

— Ну, тогда просто ложись, — сдался котенок.

Собака легла, котенок залез к ней под бок, и прижался к теплой, шелковистой шерсти.

— Ну? Чего ты не поешь? — с нетерпением спросила собака.

— Подожди, мне надо настроиться, — прошептал котенок. — Потерпи чуть-чуть.

Собака замолчала, котенок тоже. Сейчас слышен был только голос моря, едва заметные вздохи волн, чуть слышный плеск, когда вода подходила к камням. Бездонное небо над головами, и размытый, нереальный свет невидимого солнца...

— Пррр... уррр... мррр... — вдруг запел котенок. Сначала еле-еле слышно, но потом звук его песни начал становиться громче. — Муррр...

Собака замерла — кошачья песня поразила её. Сейчас собаке казалось, что внутри всего ее тела перекатываются тысячи крошечных камешков, поют цикады, или работает маленькая пушистая машинка. Собака даже словно видела эту машинку — всю состоящую из округлых плюшевых деталей, и каждая деталь издавала при движении эти волшебные мягкие звуки.

Котенок пел и пел, а собака лежала с ним рядом, погруженная сознанием в эту песню. Только бы он не прекращал, только бы он не останавливался, думала она. Я хочу слушать и слушать, и пусть это длится вечно...

Внезапно котенок замолчал.

— Ты чего? — недовольно спросила собака, не открывая глаз.

— Проснись! Смотри! Смотри, там что-то есть! Что-то плывет, — позвал котенок.

Собака открыла, наконец, глаза, и села.

Действительно, по морской глади в их сторону что-то двигалось.

Что-то совсем не большое, и сияющее, как крошечное солнце.

***

— Пап, они же умерли, да? — голос Инита был грустным. — Их убили люди?

— Да, — ответил отец. — Котенка пнул ногой злой мальчишка, а собаку убили строители. Мама не хочет, чтобы я говорил вам про такие вещи, но вы ведь все равно про них узнаете. Так что лучше скажу я, чем вы увидите на улице что-то, и не поймете.

— Я бы убил этого мальчишку, — Фасти рассердился. — Как можно пинать маленького котенка?

— Котят пинать нельзя, — согласился отец. — Но и мальчишек убивать нельзя тоже.

— Почему?! — возмутился Фасти. — Он же плохой!

— Хуже некуда. Но всё равно нельзя убивать. Потому что, убив, ты превращаешься в того, кого ты убиваешь. Становишься таким же, как он, — отец посерьезнел. — Зло способно породить только зло. Поэтому мальчишку обязательно нужно наказать, но не убивать его при этом.

— Выпороть ремнем? — предложил Инит. Про порку ремнем он только читал, и она виделась ему самым страшным наказанием из всех возможных.

— Недостаточно. Ему нужно дать почувствовать боль котенка, — ответил отец. — Нужно найти его слабость и только через свою слабость он сумеет осознать, что совершил. Если сделать иначе, наказание только озлобит его еще больше.

— Я понял! — Фасти обрадовался. — Пап, а этот мальчишка, он ведь любит маму?

— Думаю, да, — осторожно ответил отец.

— Вот если его мама... — Фасти задумался. — Если он увидит, что маме больно от того, что он сделал — он поймет?

— Правильно мыслишь. Только мама, и только своим поведением сумеет доказать ему всю чудовищность и низость его поступка, — подтвердил отец. — К сожалению, далеко не все мамы так поступают. А вот со строителями, боюсь, говорить будет и вовсе бесполезно.

— Почему? — Инит нахмурился.

— Потому что они закостенели в своем зле, — горько ответил отец. — У них не осталось слабости, которая могла бы их вылечить. Поэтому... поэтому, Инит, от таких лучше просто держаться подальше. Потому что если кто-то состоит только из злой силы, он становится...

— Поэтому вокруг есть чудовища, — закончил мысль отца Инит. — Пап, а что было дальше?

— Слушайте. Уже совсем немного осталось.

***

Лодочка покачивалась перед ними на мелкой волне — совсем маленькая лодочка, в которую никогда не сумел бы уместиться человек. А вот для собаки и котенка эта лодочка была бы, наверное, в самый раз. Хотя почему — наверное? Она и была в самый раз, и предназначалась она точно для собаки и котенка, потому что в ней не было сиденья, на которое мог бы усесться человек, и не было весел. Зато на дне ее собака заметила мягкую даже на вид подстилку.

— Смотри, коврик, — зачарованно произнесла она. — Даже у меня дома коврик был хуже.

— И мисочка! — обрадовался глазастый котенок. — Видишь, мисочка стоит! Настоящая мисочка!.. Собака, значит, эта лодочка, она для нас?

— Видимо, да, — кивнула собака. — Наверное, нам надо в нее сесть.

— Я только посмотрю еще раз на рыбок, — котенок запрыгнул на камень рядом с лодочкой и глянул в воду. — Они не боятся, — удивился он. — Смотри, собака, они плавают вокруг лодки, и не боятся.

— Значит, и нам бояться нечего, — собака обернулась, окинула взглядом пустой каменистый берег. — Пойдем, малыш. Видимо, пришло наше время.

Одним прыжком собака перескочила низкий камень, и очутилась в лодке. Котенок, кинув последний взгляд на рыбок, тоже заскочил в лодку и сел на мягкую теплую подстилку рядом с собакой.

Лодка качнулась, и, чуть накренившись на правый борт, стала разворачиваться.

— Уплываем, — шепнула собака.

— Ага, — тоже шепотом согласился котенок. — Но мы не знаем, куда.

— Не всё ли равно? — собака улыбнулась. — Котенок, ты знаешь, мне почему-то радостно и грустно одновременно. Я не знала, что так бывает...

— Ты умная, — похвалил котенок. Подошел к борту, поставил на него передние лапки. — Мурррре, — тихо-тихо мурлыкнул он. — Красивое мурррре...

Лодочка шла над волнами неслышно, словно вовсе не касаясь их, и котенок с собакой не поняли, в какой момент лодочка рассталась с морем, и стала подниматься всё выше и выше, в небо.

Котенок, однако, понял это первым — видимо, потому что до сих пор стоял, опираясь передними лапками о невысокий борт.

— Собака! Собака, мы летим! — с восторгом закричал он. — Смотри, смотри! Мы летим!

Собака встала с подстилки, подошла к котенку.

— Правда, — восхищенно сказала она. — Мы летим. Котенок, а ведь я знаю, куда. Я догадалась!

— И куда? — котенок смотрел вниз, море уходило всё дальше, а впереди, сколько хватало глаз, было только небо, и ничего кроме неба.

— К новой жизни, — шепотом ответила собака. — Куда же еще? Мы летим туда, где ждет то, что каждый из нас хочет больше всего. Котик, знаешь, что там есть?

— Что?

— Любовь, — шепнула собака. Тряхнула ушами, и улыбнулась. — Не знаю, что там есть еще, но любовь там есть точно.

— И муррре? — котенок всё никак не мог забыть маленьких рыбок.

— И муррре тоже, — подтвердила собака.

С берега уже нельзя было различить лодочку, она превратилась крошечную, едва заметную искру на небосводе. Всё ниже опускалось солнце, и всё дальше и дальше уходила в запредел крошечная небесная лодочка, и вскоре не осталось ничего, ни следа, ни воспоминания. Только огромное небо, да отблеск золотой пылинки, да облачный след.

***

— Пап, а я догадался, — вдруг сказал Инит. Сказал, и посмотрел в сторону коридора. Дверь в коридор была открыта, и сейчас Инит мог видеть край уютной мягкой подстилки, на которой спали, как всегда, прижавшись друг к другу, спаниель по имени Данка и серо-белый кот по имени Шустрый. — Ты ведь про них придумал сказку, да?

— Да, — ответил отец. — А ты догадался, Фасти?

— Про Данку догадался, — ответил младший сын. — Потому что у неё уши.

— А почему не догадался про Шустрика? — возмутился Инит.

— Потому что спать хочу, — Фасти зевнул. — Пап, можно спать уже?

Отец засмеялся.

— Нужно, — ответил он. — Время позднее.

— А мне понравилась сказка, — Инит лег, подтянул одеяло. — Потому что она хорошо кончилась. Потому что они прилетели к нам. Да, пап?

— Да, — подтвердил отец. — Именно так.

— Вот бы и в жизни всё так кончалось, — пробормотал, засыпая, Инит. — Я бы хотел, чтобы и в жизни...

— Я бы тоже, — беззвучно произнес отец.

Поправил одеяло, поцеловал заснувших сыновей, и вышел из комнаты.

Дверь, однако, он закрывать не стал — знал, что ближе к утру Данка и Шустрый придут к своим маленьким хозяевам. Облизать носы, пощекотать ушами, и помурлыкать. Обязательно помурлыкать, как же без того.

— Это ведь самое главное, — отец улыбнулся. — Это самое главное.