Каменная Вода: нужны впечатления

Пишу. Медленно, прорываясь сквозь скрежет зубовный и адское пекло домашнего быта. ( Однако, работа близится к финалу. Пишу начерно, понимая, что потом ещё пару месяцев буду полировать. Но уже сейчас некоторые места вызывают подозрения. Поэтому прошу помощи у уважаемых коллег и читателей. Дело такое. Есть отрывки, где речь идёт о неприятном занятии... Но написать хочется так, чтобы прямо до тошнотиков читателя не довести, но ощущения передать. Дам два отрывочка - скажите, каково получились, удержалась ли в рамках. Тех, кто любит хорррррррорррр и трррррэш прошу не кричать - "мало!мало!" - добавки точно не будет ))) А вот надо ли убавить - это вопрос ) 

И - нет, это не магия, не некроманты. Это рутинная работёнка для выживания нищих общин в описываемом мире ) 

Фрагмент №1

- Есть! – торжествующе крикнул Костяш, потрясая руками. 

Пан и Горуш жадно вгляделись в могилу. 

Было от чего трепетать и радоваться. Человек лежал на трухлявой ткани такой, словно вчера положили. Только рот распахнут, глаза ссохлись и живот ввалившийся. Не молодой, но и не старик, хилого телосложения и лохматой головой, с волосами торчащими в разные стороны и прикрывающими поллица жёсткими вихрами. И, как положено, с венцом на лбу. 

Пан счастливо облизал губы: 

- Ух-тыжка-мартышка! Сверкатель!

Плин рядом счастливо загоготал, потирая руки: 

- Эх! Заживём! Давно такого не было! У, сладенький мой!

- Судя по одежонке – отличная пожива, - облизал губы Горусь, зачарованно рассматривая мертвяка. – Такой кафтан хорошо возьмут в Самре. Ишь какой! Цельный, беленький, да в сверкалках весь, что в светляках! А башмаки-то какие! Ну чисто вторая кожа на ноге!

- Кафтан, башмаки, - передразнил Пан. – Кафтан в базарный день на пяток цыплят выменяешь – а и то хорошо! А башмаки – тьфу на эти башмаки! Тут деньга не в кафтане совсем! А ну-ка, Плин, тащи железки свои. Будем молодняк учить – в чём истинный товар! 

Плин, усмехаясь, полез в свой мешок за инструментами. Когда на тряпице возле могилы он любовно разложил необходимые для работы орудия, Пан спрыгнул в яму, на труп. Чертыхнулся, потеряв равновесие. Но удержался. И требовательно протянул руку наверх:

- Резалку!

Плин подал заранее приготовленный волнистый нож с удобной ухватистой ручкой. 

Пан опустился на колени на грудь мертвяку и приладил лезвие к шее сверкателя. 

- Давай, милок, делись-ка! Тебе ж уже не надо. А нам есть нужно. Детей кормить. Сам понимать должон. Давай-давай! Не скупися! А мы за тебя и Кляту, и Сварге, и всем-всем богам свечки поставим, вот ей-ей! 

И начал отпиливать голову. Горусь, глядя с земляного вала как сухая кожа мнётся и трескает под зубьями-волнами ножовки, схватился ладонями за рот и рванул в сторону. Споткнулся о камень, завалился, брюхом напоролся на соседний валун и, перегнувшись с разгона, окропил землю остатками недавно съеденного. 

- Тьфу на тебя, - покосился Плин. – Малахольный! Сидел бы дома с тётками. Неча по серьёзным делам шастать! Не можешь в себе харчи держать – коз паси да поля подымай!

Горусь осел возле камня и, икая, стал пялиться на дальние кусты, чтобы не смотреть в могилу и не слышать противного скрежета ножа. А Пан ещё поворочал ножовку, отпиливая голову и, добившись отделения, взял её за волосы и закинул наверх:

- Потроши, Плин! Только потише там! А то опять какую лапу а зацепишь и товарный видок попортишь. А я покамест с костей вставки сниму. Тут самое малое – колени заклятые. А может и в хребтине пару-тройку металлюк найду. А уж серденько точно должно быть сверкалистое!

Плин подхватил голову и, пока старший не видел, скорчил рожу в сторону могилы. Но споро взялся за ножи, чтобы вскрыть череп. 

Головаш, давно доевший пряник, теперь сидел на камешке невдалеке и перебирал шерсть Шафа, поглядывая на склепошную охоту. Блохастый кобель млел от ласки, подсовывая под ладони опричу репейные места, которые самому не удавалось освободить от вредных колючек. И Головаш задумчиво перебирал толстые колтуны и глядел, как наверх из земляной ямы выбрасываются нужные для продажи части. Пояс. Венец. Кафтан. Башмаки. 

Плин, копаясь в голове, вскрыл костяное хранилище и запустил внутрь руку. Потянул, елозя пальцами. Счастливо зажмурился, вытягивая наружу блестящую колбу с тонкими шнурами во все стороны – словно рыбную хребтинку из карася.

- Паучочек! – ласково подул на колбу Плин. И испачканной в тлене пятернёй потёр чешущийся от умиления нос.

И в тот же момент Пан выбрался из ямы наверх, неся поблёскивающие мутным светом стальные полосы. Счастливо поднял сокровище, потрясая им над головой:

- Во! Заживём! 

Головаш сунул палец в рот и задумался. От чего так? Почему люди как сороки и им обязательно нужно тащить всё блестящее? И разорять для этого каменные гнёзда сородичей? Ничего хорошего не придумывалось. А Шаф, недовольный остановкой оприча, сунул морду под локоть, требуя к себе внимания. И, вздохнув над нерешённым вопросом, Головаш снова взялся за колтуны. 

Фрагмент №2

- А что, Пан, - Костяш, облизывая ложку и убирая за пазуху тряпицу, как обычно, хотел поболтать. – Много со сверкателя взяли или как? Вот Белуш рассказывал, что в прошлом годе был у них один сверкатель так сверкатель. Его вскрыли, а он весь клятый! Ну, вот те слово, весь-весь. Они его ну всего расчекрыживать, а он не поддаётся! И лапу поднял, и из брюшины у него вонизма пошла дикая, будто вчера помоев нажрался. А Белуш не отстаёт от него! Давай его возюкать по яме туда-сюда, чтобы, он, значит, успокоился. А потом давай ему руки-ноги откручивать! А он тут ка-а-ак… 

Костяш не унимался. То ли натерпелся страху, пока мертвяка резали, то ли устал с дороги и работы так, что только языком и спасается. За такой трёп пустопорожний, надо бы старшему ему по морде надавать. Но Пан поел и стал настроен добродушно. Удача же! Склеп в первый же день нашли, «сверкатель» и вправду дал много – и одежонку, и железяк изнутра, и – самое главное – «паука» из башки. За такой товар в Самре можно было просить деньги немерено. Дадут! Особенно, если загнать товар белым жрицам. Карга, что при старейшей, Тифа, такие вещи быстро под рясу прячет, а взамен мешочек с деньгами выдаёт. И накупят тогда на базаре, что надобно. Но главное – тех денег хватит ещё и на пару кувшинчиков живой воды. Отчего ж не поболтать, раз такое дело? 

Крякнув, сунулся за пазуху, достал заветный свёрточек с листьями ката и осторожно развернул. Нахмурился, подсчитывая своё богатство. Получалось, что можно спокойно праздновать – и на обратную дорогу хватит. И, успокоившись, свернул лист, сунул за щёку. Стал жевать, сонно щурясь на окружающий мир. 

- Ересня всё, - лениво вынес свой вердикт Пан. – Белуш брехло и трепач! Сверкатели никогда вонизму не пускают. И лапами не сучат! То верно, что они, бывает, нет-нет, а накладки не отдают. Но то дело обыденное. Прилипает накладка за кость, цепляется – без железки какой твёрдой а не обойтись бывает. А у Белуша что за железо? Тьфу! Ржа одна! Надо было ему со мной в Самру ходить и заказывать у кузня. А он у кума заказал, - Пан усмехнулся. Тянуло смеяться и сквернословить. Или, наоборот, лечь и слушать. Смотреть на звёзды, мутным взглядом ловя их отблеск. И думать о сверкателе и его сверкалах… 

- Вот я расскажу, - вздохнул Плин, откидываясь. – Это тебе не брехня, а правдашная правда будет! Пан не даст соврать. В позапрошлом лете ходили мы с ним в городище, что под Чапаем. Там погосты давно изведанные. Мы на них оприча натаскивали – какие могилки нужны. 

Головаш, уже устроившийся ко сну на брюхе Шафа, распахнул глаза, услышав, что заговорили о нем. Огляделся. Давно стемнело. Яркие угли догорающего костерка давали немного света, в котором оставались видны только бледные лица и ладони. Близкие и далёкие камни мирно шептали песни о мире и мере, баюкали свои грани, ласкались друг к другу. Звёзды уже повыскакивали на небе и дрожали там, в вышине, словно болезненные белые занозы. Пульсировали и вздрагивали от каждого прикосновения ветра. 

- Выкопали мы ямину, воротим плиту, а там – сверкатель, свеженький, как вот вчера положили. Да только не мужик, слышь, а баба! Да не как нашенские – серая да кривая, а такая, словно из байки пришла про божия жития. Лежит, спокойненько так. Глазки прикрыты, ладошки сложены. Кафтан сверкает, что самосветами выложен. А на голове, на волосьях мягоньких – венец. Прямо как сарский! Такой же кручённый, а по пробору ровненько сверкало большое. Так и светиться, что гнилушка в ночи.

- Плин, а Плин, - нахмурился Горусь. – А ты откуда про сарский венец знаешь? Видал его? 

- А то, я ж на День Манны не раз в Самре бывал-то! - усмехнулся горбун. – А благодать получать сарскую и его венца не видать – это как? Ну, вот, говорю – вся она такая красивая лежит, сверкает. Мы уж и так думаем, и так – как же подступиться? Такая вся она нежная, что хлебушка из печки только что. Прямо жалко кромсать-то телеса такие раскрасивашные. Во-о-от, - протянул Плин и, откинувшись на овчину, закинул мечтательно руки за голову. 

- И чё? – поднялся со своего спального места Костяш. – Вы её того, да? Ну, этого… Ну. 

Плин приподнялся на локте и тяжело, словно на испортившего воздух за столом сосунка, поглядел на молодого склепошника. 

- Идиот! – коротко отрезал он. – Башка травой набита, да? От Клята мало прилетало? Обидишь девку-сверкалку – червём в иной жизни будешь вечным! И будут тебя вечно делить лопатой. Хрясть! Два Костяша. Хрясть! Ещё два. 

- Да, ладно тебе, - забубнил Костяш, оглядываясь. – Я же так, разговору ради. 

- Ой, затихните все уже, - проворчал Пан, укладываясь на бок и подтаскивая под голову похудевший заплечный мешок. – Спать пора. Завтра ещё лопатой махать…

- И то верно, - вздохнул Плин и, устраиваясь на камнях, подтянул на ноги тонкое одеяло верблюжьей шерсти. 

- А с девкой-то что? – дёрнулся Горусь, но оба старших ему не ответили, да и Костяш не поддержал, тихо укладываясь для сна. Пришлось и ему прикусить язык и улечься. 

Скоро затихли все. 

А Головаш ещё лежал, уперев тяжёлый затылок в тёплый бок Шафа, смотря на звёзды и посасывая палец. Он помнил эту бабу-сверкателя. И как её потрошили тоже помнил. Сквозь зубы молясь и поминая Клята. И паука взяли из башки, и накладки с костей. 

В общем, вот такой вопрос. Не сильно ли воротит почтеннейшую публику?