О снах и колыбельных

...В круге из камней разгоралось пламя. Алая клякса посреди чернильно-синей ночи. Волк зажёг огонь играючи: хитро выбил искру, упавшую на пучок сухой травы, — но, несмотря на идущее от костра тепло, меня по-прежнему трясло. Я сидела на голой земле, обхватив себя руками и раскачивалась словно в полусне.

Искры вылетали с треском и, прежде чем упасть на носки кроссовок, гасли в звенящем воздухе. Мир вокруг пахнул дымом. А ещё — горечью трав и теплом земли, которая щедро делилась песней ночных сверчков. В ней было что-то тягучее — отголосок колыбельной, которую пела мама. Её глаза и ласковый голос — всё, что я помнила.

Я придвинулась ближе к костру, словно желая вдохнуть пламя в лёгкие, поймать ресницами искры, почувствовать внутри тепло, чтобы кости перестали греметь — затихли, не терзаемые больше лихорадкой.

Перед глазами двоилось. Волк вынул из кармана какой-то предмет, похожий на пестик, которым бабушка в деревне толкла семена и орехи. От воспоминания дохнуло жаром печки; солнечный луч запутался в голубой занавеске, а на белой скатерти распустились жёлтые подсолнухи...

Не было больше ночи и шелеста ручья. Не было озноба, боли и страха, и даже незнакомый — густой и низкий — напев превратился в мамину колыбельную.

Давно забытую.

Живую.

Не то исцеляющую, не то зовущую... туда. На другую сторону... реки? Неба? Луны?

Я бы и впрямь не отказалась там побывать.

Что, если?..