"Вейн"

Давно, когда писала этот эпизод, все боялась: а получится ли? Пусть мир - выдуманный, но в нем было то самое утро начала войны. У мне нужен был этот эпизод. Для романа. Для самой себя.

Но: имею ли права писать так? Смогу ли?

Я написала. Уже выкладывала его, но хочу повторить.

***

Утром третьего дня Егор проснулся по сигналу, но, вместо того чтобы вскочить, продолжал валяться, глядя в брезентовый потолок. Громко стучал дятел. Орала сойка. «За водо-о-ой», – грустно сказал кто-то и утопал. Прошуршали ветки. Лейтенанта Мидделя в палатке не было, и никто не приставал с глупыми вопросами. «Хочу и лежу!» – сердито подумал Егор. Как быстро все закончилось! Кажется, только вчера приехал, а уже обратно.

Он шумно перевернулся на живот и уткнулся подбородком в кулаки. Брякнула, скатившись, отцовская бирка. За стенками палатки бухали сапоги и гремели миски. Пахло пшенной кашей с мясными консервами. Низко прошли самолеты. Егор удивленно прислушался. Вроде «стрижи», но без знакомой тоненькой нотки.

«Командирские» показывали шесть десять.

Егор натянул камуфляжные штаны и майку, взялся за полог – и в этот момент громыхнуло, а через пару секунд качнулась земля. На туго натянутый брезент с шорохом упала ветка.

Учения? Уже?!

Егор выскочил из палатки. За деревьями, в той стороне, где стояла полевая кухня, поднимался дым. Под ноги подкатилась железная кружка.

Пробежал лейтенант Миддель, расстегивая портупею. Он был без фуражки.

Загудело – самолеты возвращались. Егор задрал голову и увидел чужие, остроносые силуэты. От одного отделилась темная капля и, стремительно увеличиваясь, полетела вниз. Бухнуло! Егора швырнуло вперед, на спину посыпалась хвоя. Он зажал уши, чтобы не слышать густой самолетный гул, но все равно чувствовал его – затылком, позвоночником, всем незащищенным телом.

– Трус, – сказал Егор и рывком поднял себя с земли.

Дым от сгоревшей кухни стал гуще. Высокую сосну расщепило, и она угрожающе скрипела.

Егор побежал туда, где слышался отцовский голос. Выскочил на опушку и едва не скатился в воронку. Посыпались из-под ног комья.

На краю воронки чудом удержалась штабная палатка. Брезент тлел, из-под него торчали сапоги. Кашляя от едкого дыма, Егор присел на корточки и отвел полог. Там лежал отцовский ординарец. Гимнастерка вмялась в живот и пропиталась кровью.

– Макс!

Ординарец смотрел удивленно, точно хотел спросить: «Чего это, а?» Он был мертв.

Егор задом выбрался из палатки и наткнулся на отца.

– Пап, это война, да? Папа!

Тот схватил за плечи:

– Слушай внимательно. Сейчас пойдешь в городок. На дорогу не суйся, только через лес. Понял? Только через лес!

– А ты?

– Слушай! Найдешь мать, и уходите в Лучевск.

– А ты?!

– У меня приказ занять Старую крепость.

– Я с вами!

– Нет.

– Но почему? Я же хорошо стреляю!

– Егор, ты отвечаешь за маму.

– Но я должен с тобой!

– Вы должны уйти из города. Обязательно. Считай это приказом. Все!

Отец прижал его к гимнастерке – Егор услышал, как стукнуло сердце, – и оттолкнул.

В небе снова загудело, но на этот раз самолеты прошли стороной. Они направлялись к гарнизону.

Егор был уже на холмах, когда донесся отзвук взрыва. Оглянулся: там, где поблескивала река, оседало белое облако. Старый мост! Так вот зачем приезжали саперы… А новый? Подождал, но нет – тихо. Вытер мокрый от пота лоб. До него только сейчас дошло, почему отец велел убираться из города. Дело не только в авианалетах. Зейденцы перешли границу.

На дорогу Егор все-таки попал. Тропка сворачивала в обход ельника, он решил срезать и заплутал. Пришлось идти к линии электропередач, видневшейся над деревьями. Продравшись сквозь кусты, вывалился на обочину.

Шоссе, как обычно в ранние часы, пустовало. На столбе пристроилась сорока, она с любопытством посмотрела на исцарапанного мальчишку. Впереди что-то горело, выпуская тяжелые клубы дыма. Справа они цеплялись за кусты, а слева тянулся луг, усыпанный желтыми цветочками львиного зева. Дым уползал туда.

Егор шагал, стараясь держаться ближе к краю, и вскоре понял: горит рейсовый автобус. Языки пламени лизали железные бока, оранжевая краска вспучилась и пошла волдырями. Вокруг блестели стекла. Они хрустели под ногами, когда Егор бежал к открытой двери. «Дурак, сейчас взорвется!» – взвизгнуло тоненько. От жара, казалось, потрескивают волосы. Прикрываясь руками, заглянул в салон. Там никого не было, скорее всего, только вышли на маршрут. Егор отскочил в кусты и прокашлялся, сплевывая горькую слюну. Так, а водитель?

Ветровое стекло осыпалось крошевом. Мужчина сидел, навалившись на руль. Затылок – черно-бурный, и посредине виднеется что-то серое. Егор затошнило, он попытался вдохнуть и поперхнулся дымом.

Отбежав, плюхнулся на бровку. Провел ладонью по лицу, размазывая копоть, и снова заметил сороку. Она качалась на проводах, разглядывая автобус.

– Кыш! Пошла!

Егор не знал, зачем прогоняет птицу, но кричал, срывая голос:

– Пошла вон!

Сорока снялась и полетела к лесу. Проводил ее взглядом и увидел на лугу голубое пятно. Идти туда не хотелось, но Егор все-таки поднялся. Побрел, еле переставляя ноги. Сначала попалась кондукторская сумка. Мелочь высыпалась и поблескивала в траве. Потом разглядел женщину. Наверное, она успела выскочить и бежала, спасаясь, но сверху хлестнули очередью. Между лопаток расплылось красное пятно, похожее на раздавленную ягоду. Темно-синяя косынка сбилась на шею, открывая узел черных, как у мамы, волос.

Егор вцепился зубами в кулак, чтобы не закричать. Ему не было так жутко, даже когда нашел мертвого ординарца, который частенько приходил к ним домой, неловко набивался на ужин, а после клятвенно обещал, что женится только на южанке. В горле пискнуло. Егор, спотыкаясь, побежал к дороге. Он никогда раньше не боялся за родителей, наоборот, сердился, что родители вечно волнуются за него. Сейчас же ноги стали ватными. «Мама! Мамочка!»

Дважды пролетали самолеты. Егор падал в траву и закрывал затылок руками. Спину корежило судорогой в ожидании очереди. Но самолеты уходили в сторону гарнизона, и вскоре там поднялся густой черный дым.

К городку Егор добрался ближе к полудню. Вышел узкой проселочной дорогой на окраину и удивился тому, как здесь спокойно. Вон тетка копается на грядках. Пацан разложил велик и подкачивает колесо. Хотел крикнуть: «Вы что! Война!» Но тут заметил, как из другого дома вытаскивают узлы. Мычит привязанная к воротам корова. Стучит молоток – заколачивают окна.

Егор жадно напился у колонки, набирая воду в горсти. Отпустив рычаг, понял, что не может сделать ни шагу. Постоял, навалившись на железную трубу. Вода подпирала горло и мешала вдохнуть.

Две бабки протащили по обочине тележку, полную барахла. Из открытого окна на них удивленно смотрела девушка. Егор слышал, как она сказала, обернувшись в комнату:

– Мам, они уезжают! Правда! Ну какой магазин? Какая соль? Мама!

Егор оттолкнулся от колонки и медленно пошел в сторону центра.

Протарахтел грузовик. В кузове сидели мужчины, в кепках и пиджаках, но с оружием. Грузовик рявкнул клаксоном, напугав тетку с мешком.

На площади перед горсоветом отчаянно гудела «букашка» и матерился шофер. Он не мог выехать, на перекрестке столкнулись телеги. На крыльце стояли парни лет по восемнадцать, с повязками на рукавах. У одного на плече висела винтовка, и он старательно закрывал ладонью просверленный патронник. Винтовка была учебная. На задах за горсоветом что-то жгли, поднимался дым. Горело и на западе, там, где склады.

Возле кинотеатра «Родина» стояла толпа. Распахнув окно, на подоконник взгромоздили радио, обычно игравшее в вестибюле. Оно передавало бравурные гимны. Никто не расходился, чего-то ждали.

Промаршировала рота. В последних рядах шли безоружные штатские. Старлей часто на них оглядывался и командовал зло:

– Подтянись!

Не выдержав, Егор снова побежал. Перед глазами мелькали черные мушки, воздух с хрипом вырывался из горла.

Вот и дом. Заперто. Шторы на веранде задернуты. Где мама? Ушла на рынок? Нашарил под крыльцом ключ. Торопясь, с трудом попал в замочную скважину и отпер дверь. Влетел в прохладный сумрак, пахнущий свежим вареньем и мятой. Не разуваясь, побежал в комнату, заметив мельком – маминой сумки нет.

На столе белела записка, она бросилась в глаза с порога. Егор наклонился, не решаясь взять листок в руки. «Дорогие, не теряйте, поехала в Лучевск. Буду послезавтра, в среду. Егорушка, если вернешься раньше – в погребе, на леднике, котлеты. В шкафу макароны. Свари, не сиди на сухомятке. Люблю, ваша мама-Ола».

Егор с размаху опустился на диван, жалобно скрипнувший пружинами.

Так, сегодня вторник. До Лучевска шесть часов поездом, и утренний давно ушел. Попутки наверняка забиты. Идти пешком? Но зачем? Мама уехала, это главное. А его место тут.

Егор снял телефонную трубку. Гудков не было слышно. Подергал рычаги, проверил розетку, но телефон не ожил. Отключили? Обрыв линии? Закаменевшая тишина казалась такой осязаемой, что он торопливо бросил трубку. Так, спокойно! Нужно найти удостоверение ГТО и вернуться на площадь. Где-то должны формировать ополчение, а серебряная воинская ступень кое-что значит… Черт, оно же осталось в рюкзаке, там, в лагере! Без документов оружие не дадут. Выставят, чтобы не путался под ногами, и все. В крайнем случае пошлют рыть окопы. Нет, так не пойдет. К отцу, вот где он будет при деле!

Запер дверь. Ключ под крыльцо прятать не стал, сунул в карман. Вышел за калитку, но вместо того, чтобы свернуть направо, пошел в другую сторону, к дому майора Карагарлицкого.

– Эй, паренек! Как тебя…

За забором топталась тетка Лоза.

– Слышь, правду говорят, война началась?

Она смотрела со страхом, прижав к груди широкую руку с набрякшими венами.

– Да, правду.

– Батюшки! Чего теперь делать-то? А?

Было жутко произнести это, но отец не стал бы паниковать зря.

– Уходите.

– Да как же? А куда я корову? Кормилицу-то мою куда?

– Уходите, – глухо повторил Егор.

– Да неужто пропустят? Вона гарнизон какой! Да ты что такое говоришь! И не стыдно?

Егор побежал, в спину ему летели проклятия тетки Лозы. За углом сбавил шаг. От усталости и голода подташнивало.

У Карагарлицких не открыли, зря расшибал о дверь кулаки. Майор, конечно, в части. Талкина мать в школе, а сама Талка может носиться где угодно.

В соседнем доме вдруг закричали, и сразу же послышался размеренный мужской голос – радио выкрутили на полную громкость: «…атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города».

Быстро, к отцу!

Егор был почти в десяти километрах от городка, когда услышал за холмами густой шум. Метнулся к дороге и упал за кусты. Чувствовалось, как вздрагивает земля.

Первыми ехали мотоциклисты. В черной форме с серебряными нашивками, без касок. Как на параде. Следом – легкие «универсалы» с короткими хоботками пулеметов. Егор спохватился и начал считать. Шесть. И два танка. Прут, расплющивая дорогу гусеницами. Восемь грузовиков с солдатами, еще четыре закрыты тентами, что там – не разобрать. Замыкающими снова мотоциклы – четыре штуки.

На «Командирских» – пятнадцать ноль семь.

Осела пыль, но Егор все лежал за кустами. Поглядывал, как движется минутная стрелка. И дождался. Со стороны Верхнелучевска послышались выстрелы. «Так вам, так!» – повторял Егор.

Он отполз к лесу. За березняком начиналась тропинка, которой пользовались, чтобы срезать дорогу к реке. Сначала вдоль оврага (можно выбрать тальник на удилище), потом на другую сторону по скользкому, поросшему мхом бревну. По вечерам в овраге распевал лягушачий хор и звенели комары. Сейчас тут стояла тишина. Бревно Егор проскочил с лету. Задыхаясь, взобрался на холм и кубарем скатился к воде.

Песчаный пляж сохранил следы босых ног и рубчатые отпечатки кроссовок. Валялись удочки, виднелся привязанный к колышку садок – в нем серебрились рыбьи бока. На выбеленной ветром коряге висела авоська с батоном и перьями зеленого лука. Трепыхалась, зацепившись за сучок, желтая Талкина косынка. Значит, ребята были тут утром. А потом? Вернулись в интернат? Тогда их наверняка эвакуируют, и Талка уедет вместе с матерью-учительницей. А ему, Егору, нужно остаться.

Присел на корягу, вытащил батон и сжевал половину, давясь сухой коркой. Вот ведь, война, а жрать все равно хочется. Вспомнился Макс, как стеснительно ординарец просил добавки. Мама улыбалась: «Мужчину с таким аппетитом приятно кормить». Как же так: Макса – и нет? Совсем нет!

«Не думать об этом», – приказал себе Егор. Связал одежду в узел, пристроил на голове и поплыл через реку. Обычно махнуть на ту сторону ничего не стоило, но сейчас руки еле шевелились. Слоистый глинистый берег с черными дырами ласточкиных гнезд медленно приближался. Отвесный, поросший сверху соснами, он казался неприступным. Наконец вода помутнела и пошла желтыми разводами. Егор, проваливаясь по щиколотки, выбрался на узкую полоску суши. Полежал, отдуваясь. Икры сводило судорогой. Сердце билось неровно, толчками. Когда оно снова вошло в ритм, Егор поднялся. Оделся, спрятав отцовскую бирку под грязной футболкой. По еле приметной тропке полез наверх, цепляясь за выступавшие корни.

Взобравшись, он огляделся. Над воинской частью дым стал редким, а в Верхнелучевске по-прежнему горели склады и, кажется, кирзавод.

Большая стрелка «Командирских» придвинулась к пятерке. Прошло всего десять с половиной часов с того, как упала первая бомба, а зейденские войска уже подошли к городку. Ну как же так?!

Егор сбежал с холма, оскальзываясь на сосновых иглах, и двинулся в сторону границы. Шоссе обходил южнее, но все равно слышал, как проезжали мотоциклы и грузовики, странно редко для наступающей армии. Зло усмехнулся. Он не удивился, услышав стрельбу и разрывы гранат. Отец успел закрепиться в Старой крепости, а оттуда хорошо просматривается переправа. Вот только в нескольких десятках километров отсюда есть другое шоссе и другой, каменный мост…

Со стороны бывшего лагеря тянуло горелым.

Вскоре лес начал редеть, на холме показалась крепость. Егор устроился за кустами и долго всматривался. Между деревьями метались фигурки в черном, слышалась чужая отрывистая речь. Так, вон там окапываются. А там, кажется, пулеметная точка. Овраг у них за спиной.

Подняться оказалось делом трудным. Тело, чугунное от усталости, не желало слушаться. Зато страха не осталось, совсем. Подумалось только: глупо попасть под свои же пули. Егор полежал, уткнувшись лбом в сгиб локтя. Громко тикали под ухом часы. Когда они отмерили десять минут, рывком подтянул себя на руках и пополз к оврагу.

Спрыгнул, придерживаясь за гибкие ветки тальника. Чавкнула мокрая земля. Тут было прохладно и пахло сыростью, чуть слышно шумел ручей, скрытый слоем прелой листвы. Тальник прошуршал и сомкнулся над головой.

Выстрели стали тише, потом гулко бахнуло, еще раз. Из танков, что ли? Стены не пробить, а ворота, Родька говорил, не так давно укрепили и обшили бронированным железом. Может, по амбразурам лупят? Все равно не возьмут! А чтобы раздолбать крепость сверху, нужна тяжелая авиация.

Егор раздвинул траву и нащупал край осыпавшейся каменной кладки. Судя по зарослям, об этой дырке не дознались. Лег на раскисшую землю и пополз, стараясь держать голову пониже. Сверху капало, затекало за шиворот. В носу свербело от затхлого воздуха. Свод наконец приподнялся. Егор встал на четвереньки, а потом и вовсе выпрямился. Пошел, придерживаясь за стену: земля, корни, склизкие камни. Сюда отзвуки боя не доносились, и казалось – наверху обычное лето, Талка загорает на башне, а ехидный Родька, подначивший пройти в одиночку подземным ходом, поджидает у ворот.

Свет ударил в лицо. Егор зажмурился и отшатнулся к стене.

– Стоять! Руки вверх! Кто такой?

– Не стреляйте! Это я, Егор Натадинель!

Фонарик отвели в сторону, но перед глазами еще долго плавали желтые пятна.

***

https://author.today/work/27432

Так, и схожу поставлю большую скидку (заработает завтра утром).