а у нас солнцеворот, вот!

Возврату не подлежит

— Лёха, прыгай! Да не ссы, прыгай давай, не так уж тут и высоко, — подначивал рослый темноволосый Матеуш.

Лёха скинул вниз плотно набитый рюкзак. Потом свесил с подоконника тонкие загорелые ноги, все сплошь в комариных укусах, синяках и ссадинах, перевернулся на живот, неуклюже сполз на самый край окна и повис на руках.

— С-сс-сейчас, — прошипел Лёха и задрыгал ногами.

— Лёха, — подал голос Олег, которого все друзья и домашние звали Лега, — не тормози, отпускайся. Тут трава, не расшибешься.

Лёха разжал пальцы и кулем свалился точно в заросли крапивы. Взвыл. Выбрался, потирая обожжённые руки и ноги, и забрал у Матеуша свой рюкзак:

— Ну, что, двинули? — пацаны согласно закивали. — Карта у кого?

— Ну, у меня, — Матеуш пошарил рукой за пазухой, наткнулся на жёсткий квадратик пластика и кивнул. — Только нафига тебе карта сейчас сдалась? До озера и так дойдём, там лодка. На ней до острова. А там уже рукой подать до Хижины, обустроимся и сядем карту смотреть.

— Телефоны все дома оставили? — мальчишки синхронно кивнули. Не хватало ещё, чтобы встревоженные пропажей детей родители начали названивать в самый неподходящий момент. Лёха расстегнул наружный карман рюкзака, убедился, что фонарик, связка свечей и Книга, аккуратно обернутые в целлофановую плёнку — на месте, застегнул карман и закинул рюкзак на плечо.

— Айда, — махнул рукой и первым скрылся в зарослях сирени, окружающих дом.

Раньше лес был пронизан дорогами, дорожками, тропами и тропинками. Туда ездили на машинах, ходили гулять компаниями и по двое, дети там выгуливали собак, бабки собирали травы, грибы и ягоды. По лесу можно было дойти до моря, до озера, до мелкой, но очень длинной и вертлявой речки, до гаражей. А ещё в лесу было два старых работающих санатория и ещё один «новый» — заброшенный давным-давно ещё на стадии строительства.

Так было раньше. А сейчас мелкие тропки, плутавшие между деревьями, заросли так, что сложно было даже догадаться о том, что они когда-то здесь были. Остались широкие просеки, по которым подвозили стройматериалы для санаториев, и тропы вдоль ирригационных канав, о которых редко и неохотно, но все же вспоминало нынешнее руководство. Скорее всего, если не очищать канавы, то со временем город, стоявший на осушенных болотах, просто уйдёт в трясину.

Канавы были излюбленным местом для игр. В них водились бобры, водяные крысы, лягушки и даже тритоны. Может быть, в самых глубоких водилась и рыба, но сидеть с удочкой пацаны ходили всё же на озеро.

Робинзоны шли по знакомой дорожке, сбившись в кучку и освещая всё вокруг одиноким фонариком. Когда-то широкая прямая тропа, сейчас густо усыпанная опавшей хвоей и заросшая по краям иван-чаем и ежевичником, была неинтересной и безобидной днём. А вот ночью выглядела совсем другой. Незнакомой, опасной и жуткой.

Стянуть родительский походный фонарик Лёха побоялся, а тот старенький и никому не нужный, который он нашёл в ящике с инструментами, светил совсем слабо. Маленькое пятно света упиралось в подступающую со всех сторон темноту, бестолково тыкалось в неё, пытаясь продавить. И, не справившись, гасло.

Лес не молчал. Стрекотал кузнечиками, вскрикивал, звенел, гудел, ухал и поскрипывал на разные голоса. Казалось, что он незаметно, крохотными шажками, наступает на тропу, оставляя от неё только узкий сплошной коридор с высокими чёрными стенами, по которому можно идти только вперёд. Кроны сосен смыкаются наверху так, что не видно звезд, хотя здесь, вдали от городских фонарей обычно совершенно дикое небо, глубокое, сияющее холодными звёздами и расчерченное царапинами метеоритов.

Луч фонарика скользнул по толстым стволам — коричневым, в серебристых чешуйках отстающей коры, выхватил из темноты чей-то силуэт, дёрнулся... и бестолково заметался из стороны в сторону.

— Ты видел?! Видел? — Матеуш и не знал, что можно, оказывается, кричать шёпотом, да так, чтобы начало саднить сорванное горло. Лёха, в руках которого дрожал фонарик, дробно стучал зубами и кивал.

— Видел, — просипел Лёха.

Олег, самый младший из троицы, юркнул Лёхе за спину и от страха впился пальцами в руку так, что тот взвыл:

— Лега, отцепись, больно же! — но мелкий, как назло, только сильнее сжал пальцы, глядя туда, где только что появилась и снова растворилась в тенях жуткая фигура.

— Волк? — спросил Лёха.

— Угу, — подтвердил Матеуш, бледнея. — Здоровенный. И на нём верхом... кто-то.

— Пошли обратно? Домой, — захныкал Лега.

— И повернуться к этому спиной? Ты серьезно? — прошипел Лёха.

Матеуш нахмурился и прошептал:
— Да какая разница уже, куда повернуться? Думаешь, он тебя со спины не обойдет? Пфф...

Пока они препирались, стоя на тропе и лихорадочно шаря фонариком по стволам старых сосен, зарослям ежевики и иван-чая, лес внезапно затих. В оглушительной тишине на тропу из кустов вышагнул человек. Фигура в просторном плаще с капюшоном была высокой, худой и такой непроницаемо-черной, как будто её просто вырезали ножницами из окружающего мира, и теперь сквозь прореху на людей смотрела изначальная вселенская тьма.

Следом за хозяином из леса, неслышно ступая, вышел волк. Такой огромный, что даже рослый Матеуш мог, не нагибаясь, смотреть ему прямо в глаза.

— Визз-заг-ган, — дробно клацая зубами от ужаса, опознал спешившегося всадника Матеуш, запоем читавший фэнтези.

Где-то на границе слышимости нарастал высокий пронзительный звук, какой иногда издают провода под током, — это Лега тоненько скулил на одной ноте. Лёха молчал.

— Вы зря пришли сегодня в лес, человеки, — голос существа, которое Матеуш назвал визаганом, был похож на тихий шелест листвы в кронах деревьев. — Сегодня лес принадлежит нам. Уходите.

— Нам нужно на остров, — каким-то бесцветным, сырым голосом отозвался Лёха.

— Вам нельзя на остров, — существо сделало шаг вперёд. Волк повторил его движение. Мальчишки дружно отшатнулись.

— Мы знаем про Врата. И можем открыть их, — Лёха смотрел прямо в черноту капюшона, туда, где свет фонарика крохотными колючими точками отражался в глазах. — У нас есть карта. И Книга.

Существо застыло. Потом обернулось к лесу и некоторое время смотрело в темноту, словно ожидая оттуда ответа на незаданный вопрос. Видимо, получив его, повернулось обратно к мальчишкам и покачало головой.

— Это ничего не меняет. Уходите.

— Меняет! — выкрикнул опешивший Лёха. — Это всё меняет! Вам ли не знать. Вся лесная нечисть, — на слове «нечисть» волк, до этого спокойно созерцавший мальчишек, приподнял верхнюю губу, обнажив внушительные клыки, и недовольно заворчал.

Лёха осёкся на мгновение, но продолжил:
— Вся нечисть этого леса пришла оттуда. С острова. Вы пришли к нам через Врата. Я предлагаю вам возможность вернуться домой!

Темнота под капюшоном застонала, заколыхалась, и Леха вдруг понял, что существо смеётся. Смеётся над ним?

— Глупый маленький человек. Мы ушли из дома и пришли сюда, чтобы жить. Чтобы жить здесь. Мы — не путешественники. Мы — беженцы. Изгои. Если открыть Врата, то, от чего мы спасались, придёт сюда.

Лёха опешил. Книга... Книга, которую он собственными силами переводил с эльфийского почти год, которую выучил почти наизусть — врала.

Книга, которая обещала, что, открыв Врата, Лёха сделает доброе дело — спасёт заблудившихся в пространстве и времени странников, вернёт в их родной мир.

И, может быть, сможет что-нибудь попросить за услугу.

Хорошо ещё, что визаган их перехватил до того, как они успели сделать то, ради чего сбежали из дома в ночь солнцеворота.

— Тимуровцы хреновы, — прошептал, словно прочитав Лёхины мысли, Матеуш.

***

Визаган, а точнее принц эль’Эрриэнн из клана Черного дождя, проводил их до опушки. И ещё долго стоял на кромке леса, рассматривая подступающий к древним деревьям спящий город и задумчиво поглаживая жесткую шерсть на волчьем загривке. Маленькие человеки, сами того не зная, разбередили кое-как затянувшуюся за долгие годы рану.

Визаган пролистал Книгу, заполненную четким убористым почерком, поводил пальцем по знакомым символам. Рассмотрел рисунки, поверх которых теперь карандашом были сделаны непонятные пометки.
Между страниц была вложена ветхая карта, сплошь залитая слоем чего-то гибкого, плотного и прозрачного.

Оставляя свой дневник и карту в лачуге на острове, Эрри знал, что, скорее всего, больше никогда их не увидит. Возможно, даже не вспомнит, что они были. Наверняка, нужно было тогда же предать их огню, но уничтожить последнюю память о прошлом просто не поднялась рука.

Новый мир менял своих нечаянных пасынков. Менял так, что многие умирали, теряли память, рассудок, первоначальный облик и превращались в тех, кого Эрри, тот, прошлый Эрри, сам посчитал бы чудовищами. Чудовищами, достойными лишь смерти.

С тех пор прошло много жизней. Эрри научился смотреть на вещи чуть иначе, чем раньше, чуть мягче. Когда ты вдруг становишься чудовищем, пусть даже только внешне, поневоле начинаешь думать, что очень многое вокруг тоже может быть совсем не тем, чем кажется.

Эрри спрятал дневник в складках плаща.
Возможно, там, откуда они бежали, война уже давно закончилась.
Возможно, где-то там ещё существует клан Чёрного дождя.
Возможно...

А ещё более возможно, что, сунься они сейчас в родной Фэрн’а’энн, и стражи Врат, будь они хоть врагами, хоть верными вассалами принца Эрри, ни на секунду не задумываясь, порубят их, «этих проклятых богами чудовищ», в капусту. Кто там будет долго разбираться, когда сквозь врата лезут жуткие, ни на что не похожие существа.

Эрри повернулся спиной к свету фонарей и пошёл по тёмной, густо заросшей иван-чаем и ежевикой тропинке к далёкому озеру. Среди деревьев, сопровождая принца и его волка, скользили тёмные стремительные тени.

Домой хотелось.

***

— Лёха, придурок! — оказавшись в городе, Матеуш разом осмелел. — Ты зачем этому чучелу книгу отдал? Поверил в чушь про вселенское зло, которое полезет из Врат?

— Может, и поверил, а может и нет. В любом случае, в этом году ночь солнцеворота мы уже пропустили.

— Но? — спросил, чувствуя повисшую в воздухе недосказанность, Лега.

— Но будет же следующий год, — безмятежно улыбнулся своим мыслям Лёха.

— Так ведь Книги больше нет...

Лёхина улыбка стала шире.
— Ну, отчего же — нет. Зря мне, что ли, сканер на прошлую днюху подарили.