Из нового (повесть "Дурные слова")

Пока только в набросках три главы. Ещё семь планируется. Социальный хоррор и апокалипсис. Хочу за лето написать (тьфу-тьфу-тьфу)

***

Раньше Игнат ничего не помнил между циклами. Он и не задумывался, если честно. Кто в семь-восемь лет думает о провалах в памяти? Дети живут одним днем или ожиданием чего-то: когда приедет папа, когда мама приготовит вкусный пирог, когда созреют яблоки, чтобы можно было сорвать их и там же, под деревом, с хрустом надкусить.

Поэтому у Игната не возникало вопросов. Проснулся, поиграл, съездил в город, где покатался на скрипучем заброшенном чёртовом колесе, потом поел сосисок, заглянул с родителями в супермаркет – и обратно домой. Главное, что не болит горло, нет кипучих дурных слов под кадыком, никто не залепил рот скотчем и снова можно нормально разговаривать.

Но с возрастом он стал замечать, что какие-то вспоминания выплывают наружу. Будто происходило что-то не с ним, не сейчас, но в тоже время чётко понимал, что это его реальность. Иногда воспоминания приходили в снах, иногда формировались юркой догадкой, ассоциировались с чем-то и быстро ускользали. А иногда задерживались надолго.

Например, Игнат помнил тесное помещение, вроде магазинчика или автозаправки, где было полно людей. От них пахло едким потом, спиртом, сигаретами. Они кричали, ругались, перебивали друг друга. Папа тоже там был. Он размахивал топором. Лицо у папы было бледное-бледное, от чего глаза казались огромными и выпуклыми, как две перезрелые сливы. Папа говорил спокойным, но дрожащим голосом: «Убью всех, нахер! Каждого, кто подойдет!»

Почему они там оказались? Кто были эти люди? Что им было нужно? Игнат не знал, а спрашивать боялся. Прежде всего потому, что эти воспоминания были его личным секретом. Единственным, если начистоту. А секреты надлежало беречь.

Тогда папа вытеснил Игната из помещения в колючий зимний холод. Игнат не успел надеть куртку, ледяной ветер тут же забрался под рубашку. Люди вышли следом, большой страшной толпой. Папа говорил: «Если я отлеплю ему скотч, вы все сдохнете тут, понятно? Так что не рыпайтесь!»

Он размахивал топором. Люди рычали, ругались, но действительно не рыпались. Игнат помнил, что ему не было страшно, даже наоборот – что-то шевелилось в горле, нетерпеливое и голодное, просило (требовало!), чтобы кто-нибудь содрал скотч с губ и выпустил на волю дурные слова. Но этого не произошло.

Игнат с папой сели в машину и уехали. Папа то и дело оглядывался, не доверяя зеркалу заднего вида, выжимал из «Шевроле» сто двадцать километров по бездорожью, а когда, наконец, сбросил скорость и успокоился, Игнат увидел, что левый глаз у папы налился кровью. Это лопнули капилляры. Папа потом долго ходил с красным глазом и называл себя «Капитаном Джеком Воробьем», хотя кто это такой Игнат не знал.

…Сейчас же он видел топор в папиных руках и понимал, что ни о каких дровах среди ночи речи не идёт. Папа шёл туда, где могли быть кричащие, озлобленные люди. Именно поэтому Игнат тайно отправился за ним.

Темноты он не боялся, как и незримой поглощающей тишины вокруг. Ночь ему нравилась, потому что в ночи легко можно было исчезнуть в случае чего. Когда оставались в городе (редко, сразу после начала нового цикла), Игнат плохо спал из-за постоянного шума из окон. Ночью в городе просыпались те, кто умудрился выжить. Они ездили на автомобилях и мотоциклах, врубали музыку из колонок, стреляли, били стекла, гремели генераторами. Папа объяснял, что пока зараза не побеждена, о нормальной жизни можно только мечтать. Люди оказались загнаны в ночь, как когда-то много миллионов лет назад их предки точно так же прятались под луной в крохотных пещерках. В таких условиях новую цивилизацию не построишь. Поэтому жили от заката до рассвета, одним днём, не строя планов на будущее, не развиваясь. Многих даже устраивало. Для многих даже ничего не изменилось.

Игнат спрашивал: чем мы отличаемся от них?

Папа отвечал: мы знаем, что надо двигаться дальше и хотим этого. А они уже нет.

В городе, в общем, было неуютно из-за шума, ночного многолюдья, бликов в окнах и постоянного чувства тревоги.

А здесь… он остановился у сарая, в котором папа хранил дрова. На двери висел чёрный металлический замок… тихо и хорошо.

Папина фигурка маячила в лунном свете на краю леса. Игнат пошёл за ним, крепко сжимая выключенный фонарик. Трава была жесткой, высушенной, царапала обнаженные лодыжки. В какой-то момент Игнат понял, что давно сошёл с тропинки и идёт через поляну, а вокруг начался лес. Деревья подступили незаметно, нависли, загораживая лохмотьями веток луну и звёзды. Выросли кустарники, цепляющие за футболку. На щеке налипла паутина.

Свет папиного фонарика то появлялся, то исчезал, иногда приходилось идти наугад, почти вслепую. Поиск ещё больше раззадоривал Игната, он чувствовал, что окунается в замысловатую игру, в которую раньше он играть не умел или его не пускали. Интересно, что ждёт в конце пути?

Потом он увидел другой свет, дрожащий на ветру, мутно-жёлтый, и услышал приглушенные голоса. Игнат пробежал несколько метров, остановился у ствола дерева, на краю поляны и всё увидел.