Быть тварью

На афише ярко одетые девушки задорно плясали, поднимая подолы юбок аж до коленок. На самом деле на сцене девушки задирали юбки куда выше, но на афише, вывешенной для всеобщего обозрения на улице, закон не разрешал показывать женские ноги выше, чем по колено.

На другой афише изображались три молодых человека. Двое были в полосатых купальных костюмах и дамских шляпках, третий, танцующий между ними, был в женском платье, которое задирал чуть не до пояса. Под платьем у него были клетчатые брюки, а на голове — парик с локонами и спортивная кепка.

Сюжет комедии, которая уже не первую неделю с успехом шла в Музыкальном театре, был прост и незатейлив: три друга влюбляются в трех девиц, однако объясниться в любви не могут, потому что девицы учатся в пансионе с весьма строгими правилами, и никаких свиданий с мужчинами, пусть и родственниками, им не дозволяется. Трех друзей это не смутило, они переоделись в женские платья, проникли в пансион и объяснились с избранницами после ряда комических эпизодов. Ни на какие драматические глубины действо не претендовало, это было незатейливое представление с фривольными песенками и шуточками.

Майор Гиеди пришел в музыкальный театр встретиться с Квилли.

Он пока не знал, как к Квилли относиться. Предыдущий куратор шипел: «Эту тварь надо держать под замком, в клетке, в строгом ошейнике и цепях!» Бывшего куратора можно было понять: кулак Квилли сломал ему нос и вышиб несколько зубов. Однако Гиеди не был склонен считать Квилли злобным существом, опасным для людей. До сих пор Квилли удавалось вполне мирно жить с окружающими — со всеми, кроме кураторов из ОТК. Собственно, именно поэтому Квилли до сих пор и удавалось жить среди людей, а не пребывать в строгой камере в изоляторе ОТК: агрессивность просыпалась в Квилли только тогда, когда его в глаза начинали обзывать опасным для людей.

Гиеди смотрел на сцену, где тощая фигура в клетчатом костюме показывала чудеса акробатической ловкости. Обычно в Музыкальном театре умение отменно танцевать требовалось только от кордебалета, для прочих оно тоже было желательным, но — не обязательным. Более ценилось умение петь. От Квилли умение петь решили не требовать: не тот голос. Поэтому и персонажа Квилли звали Молчун. Однако танцевал Молчун так, как не умел никто из артистов Музыкального театра: это было сочетание классического балета, клоунской пантомимы и даже, заподозрил Гиеди, экзотических единоборств. Гиеди, во всяком случае, насторожился, когда увидел, как именно Квилли вскидывает ноги, когда парни танцевали канкан. Это пусть какой-нибудь театральный критик считает, что Квилли усугубляет комический эффект. А Гиеди определил: лорийский нданг. Предыдущему куратору сильно повезло, что он близко познакомился с кулаком Квилли, а не пяткой. Да, но когда это Квилли удалось изучить нданг? Гиеди мысленно полистал досье Квилли и вскоре обнаружил, что Квилли с двенадцати лет занимается помимо классического балета еще и лорийскими народными танцами. «Знаем мы эти школы лорийского танца, — удовлетворенно подумал Гиеди. — Это они девушек учат изысканному „змеиному“ танцу. А парней как раз ндангу. Только Квилли ведь не лорийских корней. С чего бы это они обучили ндангу Квилли? У госпожи Камелии в штате есть массажист-лориец,» — вспомнил Гиеди.

Он посмотрел на сцену, где трое парней делили между собой женские вещички, и решительно встал; он не успел еще выйти из зала, когда трое друзей, исполнив почти неприличные куплеты, убежали за кулисы. Двое, пока пели, успели раздеться, к вящему удовольствию публики, до нижнего белья, а на Квилли все еще был клетчатый костюм.

Тут на сцену с искусственно восторженным визгом выскочили девушки из кордебалета, и Гиеди двинулся за кулисы разыскивать Квилли. В коридоре с неоштукатуренными кирпичными стенами он замешкался: в какое из помещений ему заглядывать, поэтому, чтоб долго не думать, открыл ближайшую дверь. Переодевающиеся девицы оглянулись на него, и только; из ближнего угла вынырнула скудно одетая бойкая девушка и с улыбкой спросила:

— Кого ищем?

Гиеди попятился.

— Простите... Я, вероятно, ошибся... Я ищу Квилли.

— Ах, Квилли? — девушка выпорхнула в коридор, не стесняясь скудости своего одеяния, и закрыла за собой дверь. — Вам точно не сюда. — Она свернула за угол, открыла другую лверь и крикнула: — Эй, Квилли, к тебе поклонник!

— Гони его в шею, — откликнулся высокий бесполый голос.

— Я не поклонник, — громко сказал Гиеди, глядя поверх плеча девушки. — Я ваш новый опекун и зашел познакомиться. На квартире вас почему-то не застать, а я завтра должен уехать по делам.

Квилли он не видел. В комнате переодевались два парня — те самые, что на сцене разделись до белья. Дальний конец гримерки был отгорожен ширмой.

— Вот как? — сказал высокий голос. — Заходите тогда. — Из-за ширмы выдвинулась долговязая фигура, облаченная в роскошный парчовый халат. Впрочем, фигуру халат не красил, а просто висел как на вешалке. Это тощее тело вряд ли могла украсить любая одежда.

— Заходите, садитесь.

Гиеди, повинуясь кивку, прошел за ширму и сел на потертый диванчик.

— Извините, мне надо подкрепиться, — в руках Квилли был мясной пирог. — Угостить?

— Нет, спасибо, — ответил Гиеди. — Но вы не стесняйтесь, ешьте. — Он оглянулся на ширму, не зная, насколько откровенно можно вести разговор.

— Я стесняюсь разоблачаться на людях, — послышался резковатый голос Квилли. — Мы все-таки не в цирке.

— А я бы посмотрел на вас без халата, — медленно произнес Гиеди. — О вас говорят невероятное.

— Невероятное? — Халат распахнулся и упал с плеч: анфас, вид сбоку, вид сзади. На Квилли было тонкое трико без рукавов, которое ничего не скрывало.

Пожалуй, с заключением насчет того, что никакая одежда не может украсить это тело, Гиеди сильно погорячился. Халат вполне успешно превращал обтянутый кожей скелет в пусть и тощее, но имеющее хоть какие мускулы тело.

— Насмотрелись? Или трико тоже снять? — голос Квилли был полон яда.

— Не надо, — сказал Гиеди. — Извините. Мне доводилось видеть столь же истощенных живых людей, но они двигались с трудом, где уж танцевать.

Халат прикрыл дистрофичную фигуру; пирог вскоре был доеден, и пора было наряжаться для следующего действия. На костлявый зад и бедра легли специально скроенные подушечки, поверх которых наделись старомоднейшие кружевные панталоны с оборками у щиколоток. Два солидных размеров полушария обозначили грудь; когда все это искусственное богатство форм прикрыло платье с пышными рукавами и огромными юбками, Гиеди должен был признать, что с маскировкой своего скелета Квилли успешно справляется.

— Ну что, хороша я? — голос Квилли был намеренно пискляв. На короткий ежик собственных волос лег блондинистый парик с прической не менее старомодной, чем кружевные панталоны. За щеки легли тампоны, чтобы хоть немного округлить лицо. Теперь перед Гиеди стояла размалеванная до вульгарности долговязая девица.

— Рост высоковат, — сказал Гиеди. Он сам был немалого роста и на женщин привык смотреть свысока, но с Квилли этого не получилось: без туфель их глаза были примерно на одном уровне, а уж с высокими каблуками, которые удлинили и без того длинные ноги Квилли, Гиеди оставалось разве что встать на табуретку.

— Давайте встретимся после представления в ресторане «Русалка». Это рядом, — старомодный парик качнулся, как бы отмеряя это «рядом».

— Я знаю, где это, — ответил Гиеди.

— Скажите официанту, чтобы усадил вас за мой столик. Я там постоянно ужинаю после спектакля. Приду, как только разгримируюсь.

Так Гиеди и поступил: поглядел еще немного из зала на кривляющихся девиц, оценил еще раз танцевальное мастерство Квилли, которое тем более было удивительным, если взять во внимание телосложение танцора, а потом пошел в «Русалку», где его посадили за столик в темном отдаленном уголке и где до него сразу начала доматываться весьма скудно одетая, зато ярко размалеванная фигурантка.

Вскоре в зале появилась долговязая фигура Квилли в знакомом по сцене клетчатом костюме, а кроме того в коричневой кожаной куртке автомобилиста по новейшей моде. Несмотря на ночь, на носу Квилли были все те же темные очки, в которых танцевал Молчун.

— Больные глаза? — спросил Гиеди.

— Не выношу яркий свет.

Скорее всего, причина была не только в этом: очки еще и маскировали впалые глазницы.

Раскрашенная девица оставила Гиеди в покое и кинулась обниматься с Квилли, получила увесистый пинок и исчезла, обиженно что-то пискнув на прощание.

— Зачем вы так? — спросил лениво Гиеди. — Девочка пытается денежку заработать.

— Это не девочка. Это Бони, он травести.

— Как и вы, — сказал Гиеди.

— Как и я, — на лице Квилли появилась улыбка. — Только в отличие от Бони я четко знаю, какого я пола, а вот Бони, похоже, нет. Ему очень нравятся мужчины, но еще больше ему нравится, когда его поклонники пугаются, если вдруг обнаруживают у Бони ...э-э... не полагающиеся девице анатомические подробности. Его уж и избивали несколько раз, а ему все неймется. А что вы так на меня смотрите? Имея такую мать, как у меня, и такую, как у меня, профессию, трудно сохранить невинность помыслов.

Официант поставил перед Квилли тарелку с бифштексом, и Гиеди засмотрелся на то, как Квилли ест: довольно жадно, хотя и с соблюдением правил хорошего тона. Должно быть, Квилли постоянно хочет есть. Куда только уходит то, что Квилли съедает, на что тратится?

— И какого же вы пола?

— Да какая разница, — плечи Квилли выразительно чуть дернулись и опали. — Все равно для меня это вопрос скорее теоретический. Меня как-то не тянет ни влюбляться, ни развратничать. Наверное, для таких монстров, как я, секс — это что-то ненужное.

— Это вы по молодости говорите, — сказал Гиеди, как будто был обременен многими годами. — Повзрослеете еще, вот тогда и начнется.

— Вы думаете?

— Уверен. Вам же всего девятнадцать. Все еще впереди.

— Ну не знаю, — в голосе Квилли звучало сомнение, — К моим годам все успевают если не влюбиться, то хоть разок потрахаться.

У Квилли был настолько сокрушенный вид, что Гиеди усмехнулся:

— Все еще впереди, — повторил он уверенно. Все подростки одинаковы. Все им кажется, что на их долю любви и секса не достанется.

— А ничего, что я чудовище?

— Да какое из тебя чудовище...

— Пожалуйста, говорите мне «вы», — холодно предупредил Квилли. — Ваш предшественник получил от меня в нос именно за это.

— Насколько я знаю, мой предшественник, кроме «ты», произнес еще много других слов, — сказал Гиеди. — Которых ему не следовало говорить.

Квилли пожал плечами:

— Он сказал что думал. А вот «ты» или «вы» — это принципиально. Вы можете считать меня тварью, животным, неизвестной зверушкой, но пока вы соблюдаете условности, вы хоть немного видите во мне человека.

— Вот значит как... — проговорил Гиеди, поняв логику.

— Странно, что меня до сих пор не отправили в изолятор, — взгляд Квилли был направлен в сторону. — Вы даже не представляете, что я могу сделать.

— Представляю. Я читал материалы осмотра, который вы проходили полгода назад. Очень впечатляющие протоколы.

— И я для вас все еще человек? Вы не боитесь?

— Чего? Что ты можешь сломать мне нос?

Ноздри Квилли дернулись, когда Гиеди сказал это «ты».

— Скажу тебе откровенно, — сказал Гиеди, с удовлетворением отслеживая реакцию собеседника, — Я ведь тоже опасный человек. Задайся я целью, я мог бы положить трех, а то и четырех человек прямо в этом зале, причем без оружия, только подручными средствами. Но я почему-то этого не делаю. И ты почему-то этого не делаешь. Почему?

Сумрачный взгляд Квилли переместился на зал и прошелся по лицам посетителей. Ответа Гиеди не дождался, только кивка — не столько на свои слова, сколько на мрачные мысли Квилли.

— У меня был братишка чуть постарше тебя, — сказал Гиеди.

— Был?

— Был. Его курточку нашли там, в колодце на вилле «Белладонна». Курточку опознали, а вот его не смогли. Там много кого нельзя было опознать.

Не то болезненный вздох, не то всхлип исказил дыхание Квилли.

— Как ты думаешь, — продолжил Гиеди, — Если б на твоем месте был он, я стал бы считать его нелюдью?

Долгое молчание.

— А моя мама считает меня нелюдью, — наконец выдавленные из себя слова Квилли были горьки и безнадежны.

— Я думаю, ты ошибаешься.

— Мы лорийских корней, — голос Квилли был тих и печален. Гиеди удивился. Фамилия у Квилли была необычная, и да, похожа на лорийскую, но в матери Квилли не чувствовалось ни капли лорийской крови: она была высокая светлокожая блондинка. В отце же Квилли сомневаться не приходилось: с вероятностью в девяносто девять процентов им был покойный граф Расальфаг. Детские фотографии Квилли и нынешнего графа выдавали большое фамильное сходство. Только вот повзрослев, граф Расальфаг стал дородным здоровяком, явно склонным в будущем в полноте, и наметившееся было сходство стерлось. Так что Квилли пришлось объяснить: — Сейчас-то по крови уже практически и не лорийцы, если смотреть с имперской точки зрения, а вот по лорийским представлениям — вполне лорийцы. Двести лет назад моя бабка... ну, прапра, не помню точно сколько пра... была лорийкой. И ее дочь, хоть отец у нее был имперец, считалась лорийкой. И вообще, кто бы ни был отец: если мать — лорийка, то и дети лорийцы. И так двести лет подряд: сплошная женская линия у меня в роду. Так что в лорийском квартале мы как свои. Собственно, не «как», а именно свои. Ну, таких как мы, белых лорийцев, совсем немного, все-таки двести лет назад лорийки в Столице были большой экзотикой. Ну так вот, и язык я знаю, и обычаи. И суеверия тоже. И я вижу, какие талисманы и амулеты покупает моя мама и как развешивает. Она не меня от окружающего мира защищает. Она окружающий мир от меня, понимаете?

Гиеди помолчал, потом сказал:

— Может, тебе переехать от матери? Нет, я знаю, ты и так практически отдельно живешь, но все равно ж рядом. Я помогу, если что.

— Пока для меня немаловажно, что мне не надо платить за квартиру. Во вторых, я все равно так или иначе уйду. Представление наше уже не пользуется таким успехом, как раньше, скоро его снимут, а в следующем спектакле для меня роли нет. Нет, если уж меня сильно с деньгами припрет, сделают какой-нибудь дивертисмент, но я думаю, обойдусь без этого. Я, знаете ли, сейчас учусь на Электротехнических курсах, и боюсь, когда моя мать узнает об этом, ей это не понравится. В нашей семье традиции... весьма своеобразные традиции. Работать по найму — это ужас и позор, зато найти себе покровителя — вполне прилично и порядочно. Мне и так уже все уши прополоскали, что мне уже девятнадцать лет, а покровителя нет. Мой брат, понимаете ли, на два года меня младше, а уже несколько месяцев как чичисбей княжны Садал.

Гиеди вдруг осознал всю глубину и своеобразность традиций в семье, которая двести лет поставляла высшему свету куртизанок и чичисбеев.

— А твою мать не смущает, что ее ребенок вовсе не так красив, как она?

Взгляд Квилли был снисходителен, а смешок красноречив.

— Нет, я не понимаю, — сказал Гиеди. — Что, совсем все равно: мальчик или девочка, красота или уродство — единственная карьера это найти себе покровителя?

— Абсолютно никакой разницы. Да и то сказать, я знаю трех извращенцев, — рука Квилли помахала тремя тонкими оттопыренными пальцами перед лицом Гиеди, — каждый из которых готов хоть завтра поселить меня в премиленькой пятикомнатной квартирке. Один даже предлагает еще и собственный выезд с серыми рысаками. И плохо то, что моя мать это тоже знает. Правда, ее пока немного охлаждает резюме последнего медицинского осмотра в вашей конторе, медики признали, что несмотря на рост я несколько отстаю в физическом и психическом развитии, но боюсь, это ненадолго. Я и так последнее время стараюсь пореже появляться дома. Кстати, на будущее: не надо приходить в театр, зачем вам свою репутацию портить. Если не застали меня дома, ищите в клубе «Мотор». Знаете, где это? Рысаки мне без интересу, но за новейший гоночный автомобиль я, возможно, и соглашусь терпеть покровителя. — Глаз Квилли лукаво подмигнул. — А возможно, и нет.

И Гиеди почему-то понял: нет, не согласится терпеть. Даже за целый гараж гоночных автомобилей.

— А танцы? — спросил Гиеди. — Ты прекрасно танцуешь.

— Вам понравилось?

— Я ничего не понимаю в балете, — признался Гиеди. — Разве что на балерин в прозрачных платьицах посмотреть. Но твой танец — он другой. Он как головоломка. Мне понравилось.

Он поймал задумчивый взгляд Квилли.

— В нданге у тебя, наверное, тоже все отлично получается. Только зачем тебе нданг? Ты и без нданга умеешь носы ломать.

По лицу Квилли скользнула гримаса:

— Да-а-а, нданг... Вы, наверное, думаете, что нданг учит как бить. Неа. Нданг еще учит и как не бить. Мне, знаете ли, многое стало ясно о человеческой хрупкости и слабости при изучении нданга. Так что я стараюсь во всю силу не бить. Но иногда трудно сдержаться. Я вот вспоминаю порой виллу «Белладонна»... ну, самый-то последний день я не помню, вы же знаете, но мне рассказывали, как это выглядело. Так вот, я иной раз думаю, что это, наверное, я тех людей... это даже тогда было в моих силах.

У Гиеди в этом и сомнений практически не было. Глаз Квилли из-за спустившихся на самый кончик носа очков это заметил:

— Вот и вы так думаете...

— И что? Это надо было сделать, — сказал Гиеди. — Конечно, было бы лучше получить этих людей живыми, чтобы установить их цели... но в той ситуации требовать от ребенка такое... В общем ты... или не ты, а тот, кто это сделал... прекратил эту бойню и спас детей, которые были там в подвале. И твоего братишку тоже. Благодаря чему он теперь может поддерживать семейные традиции. Обидно, наверное, что тебе не досталось его ... очарования? — Гиеди хотел выразиться крепче, но сдержался буквально в последнюю секунду.

— Почему вы думаете, что мне не досталось очарования? Очаровывать окружающих ребенок из нашей семьи учится чуть ли не раньше, чем ходить. Не путайте красоту и привлекательность. Мое уродство вызывает не меньший интерес, чем красота моего брата. Другой вопрос, что я никого не хочу влюблять в себя. Не хочу. Но могу. — По тонким губам Квилли скользнула такая чарующая улыбка, что Гиеди поверил: да, Квилли может. Несмотря на внешность, а может и благодаря ей.

— Но, собственно, об этом мы уже и говорили недавно, — голос Квилли стал глубок и интимен.

Гиеди вдруг показалось, что Квилли — экзотически прекрасная девушка. Сказочно прекрасная. Из какой-то иноземной сказки.

— На самом деле мне все это не нужно. — Короткий смешок привел Гиеди в чувство.

— Да уж, — в сердцах сказал Гиеди. — Ты чудовище. Я на какую-то долю секунды тоже почувствовал себя извращенцем.

— Извините. Я просто не хочу, чтобы вы имели в отношении меня какие-то иллюзии. Я — опасная тварь. И ваш младший брат был бы опасной тварью, если бы выжил. И если мне нравится копаться во внутренностях автомобилей, то я совершенно не представляю, что может нравиться тем, из кого тоже сделали тварей, но успели увезти до того, как все взорвалось. Может быть, копаться в человеческих внутренностях. Иногда я думаю, что меня не отправляют в изолятор, а пытаются приручить, потому что с дикими неизвестными тварями может справиться разве что своя прирученная тварь. И что-то мне говорит, что я не ошибаюсь.

— Мы пока не замечали... других тварей, — медленно сказал Гиеди, не собираясь подтверждать правоту Квилли. Зачем подтверждать очевидное?

— О, у нас еще все впереди, — губы Квилли растянулись в циничной ухмылке. — Мы еще слишком молоды. Сколько нам? Лет шестнадцать, восемнадцать, двадцать? Прошло всего восемь лет. У нас еще все впереди.

Аннотация:

Восемь лет назад древний колдун затеял грандиозный магический ритуал, унесший множество жизней, собираясь создать человека со сверхчеловеческими способностями. Теперь немногие выжившие «подопытные кролики», что-то получившие и что-то потерявшие в ритуале, ищут свое место в жизни. Можно ли быть человеком, если чья-то недобрая магия превратила тебя практически в нелюдь?

https://author.today/work/15040