Лица и маски
Автор: Инна Кублицкая― Сударь, проснитесь, приехали, ― кто-то тряс Кастера за плечо, и он чуть не свалился с неудобного сиденья. Продрал глаза и огляделся. Дилижанс уже был пуст, в дверях маячил, спускаясь по неудобной лесенке на землю, последний пассажир ― он-то и разбудил только что Кастера. Впрочем, последним пассажиром был как раз сам Кастер. Он вскочил на ноги, поправил шапку, огляделся, не забыл ли что, и вышел.
Дилижанс стоял аккурат перед темной громадой главных ворот Арафы. Две мощные нефтяные лампы ― электричества в Арафе не признавали и не собирались признавать в ближайшие сто лет! ― по бокам от входа не столько освещали, сколько, казалось, сгущали предрассветный мрак во всем окружающем мире. На самом же деле небо уже заметно посветлело.
― Сударь, ― позвал сверху кучер, ― багаж-то получать будете? ― В голосе возничего не было раздражения, только ирония.
― Да-да, ― Кастер суетливо зашарил по карманам в поисках квитанции и протянул ее подменному кучеру, хотя в том не было особой нужды: на крыше под откинутым непромокаемым пологом одиноко стоял только его чемодан. ― Будьте добры. Я, кажется, уже начинаю просыпаться.
Кучер спустился на землю с чемоданом, Кастер оделил его мелкой монетой, подхватил чемодан и пошел к дверям стеклянного павильона, притулившегося возле крепостной стены слева от ворот. Официально павильон назывался Въездным, но за сходство его назначения с таможней кто-то из постоянных клиентов прозвал его Мытней, и это название привилось и закрепилось. Ибо Мытню не мог минуть никто из приглашенных в Арафу, и все без исключения чинов, положений и заслуг ожидали, в одной очереди как равные, когда их пропустят в замок.
Вот и сейчас под стеклянную крышу Мытни непрерывно въезжали кареты, и вся имперская знать спешно выгружалась из своих экипажей, оставляя в них амбиции и спесь, а служители поторапливали кучеров, чтобы те поскорее освобождали места для следующих.
Прибывшие спешили к конторке отмечаться, и невозмутимый чиновник в парадном мундире, не обращая внимания на очередь, в которой, без всякого учета званий и титулов, ожидали аристократы с пышнейшими и древнейшими именами и простые неродовитые дворяне, принимал пригласительные грамоты, сверял со своим списком, выдавал согласно этому списку жетоны с номерами и, возвращая приглашения, вежливо просил подождать пока вызовут. Его вежливость походила на работу какого-нибудь механизма: такая же размеренная, рутинная и бездушная. Но иначе здесь нельзя ― отношения с приезжими должны были быть идеально ровными ко всем, потому что десятки глаз ревниво следили за тем, чтобы чиновник не уделил кому-то хоть большего внимания, чем другим. Сами те, кто прибывал в собственных экипажах, на приехавших дилижансом могли смотреть свысока, но для замковой обслуги было все едино.
Кастер к этому уже привык, а потому, встав в очередь за каким-то вельможей, битых десять минут пока двигалась очередь, спокойно игнорировал выражаемое спиной вельможи высокомерное презрение, погрузившись в чтение захваченной в дорогу книжки "Приключения и похождения зловещего князя Гора". Переворачивая страницу, он поймал заинтересованный взгляд стоящей вслед за ним молоденькой аристократки и украдкой подмигнул ей. Девушка была некрасива, ее несколько портил длинный нос, но улыбка у нее была очень даже приятной, и лицо умным; Кастер еще подумал, что надо будет попозже познакомиться. А пока он посмотрел, сколько еще человек в очереди до чиновника, и решительно спрятал книжку в карман.
В очереди он был бы уже вторым, если не считать дамы, которая в настоящий момент стояла перед барьером и пыталась спорить с человекоподобной машиной-чиновником из-за количества своего багажа.
― Сударыня, ― холодно, с высоты своего положения толковал чиновник. ― Дамы могут иметь с собой два чемодана, господа ― один.
― Но это сумочка! ― который раз возражала дама. ― Дамские сумочки проносить с собой дозволено! Я знаю уложение!
― Сударыня, ― ровно повторял чиновник. ― В вашу сумочку иной чемодан влезет.
― Это ― сумочка! ― убеждала повышая голос дама.
Кастер опустил глаза, чтобы оценить предмет спора.
Рядом с конторкой стояли два чемодана ― этакие тумбообразные изделия, каждое из которых тащили сюда никак не меньше двух дюжих слуг. Но к чемоданам-то чиновник претензий как раз и не имел. Собственно сумочкой дамой именовался саквояж чуть меньшего размера, установленный на одном из чемоданов. Так что чиновник, конечно, хоть несколько и преувеличивал, однако же на так уж намного ― при желании, в так называемой сумочке мог уместиться и годовалый ребенок. Спорить далее чиновник не пожелал, а протянул даме ее собственное приглашение обратной стороной вверх, где были отпечатаны правила пребывания гостей в замке Арафа, вежливо попросил вслух прочесть отмеченный абзац, в коем размеры дамских сумочек определялись как «не более чем шесть дюймов в высоту, двенадцать дюймов в длину при толщине в три дюйма», а сам полез под барьер и вытащил оттуда здоровенную железную линейку.
Дамы в очереди тут же заволновались, и принялись ужимать свои сумочки до предписанных габаритов; хотя, как правило, чиновник не замечал одного-двух лишних дюймов, но из-за дамы-спорщицы он мог и изменить своему правилу.
― Какая наглость, ― вполголоса прошипела над плечом Кастера мать носатой девицы, тиская свою сумку. ― Кто она вообще такая? Я ее не помню.
― Какая-нибудь провинциальная барыня из этих, дворянчиков по купчей, ― пренебрежительно отозвался кто-то в очереди.
― Каждый год одно и то же! ― давясь от натуги бурчала дама. ― Неужели так трудно запомнить правила!
― Может, она читать не умеет, ― негромко прокомментировал Кастер специально для дочки пожилой дамы.
Очередь захихикала, а некрасивая девушка подарила Кастеру еще одну свою приятную улыбку.
Появление измерительного прибора как-то само по себе прекратило спор, и чиновник предложил сдавшейся даме привести свою сумочку в соответствие с правилами где-нибудь в сторонке и указал двум дюжим молодцам оттащить чемоданы в сторонку. Вместе с пресловутой сумочкой. Те проворно исполнили, а на освободившееся место поставили багаж спокойного господина, который стоял перед Кастером.
Здесь задержек уже не было, и минуту спустя на то же место поставил свой чемодан Кастер, сам.
Чиновник без задержки выдал ему номерок, прицепил ярлык к чемодану, и крепкий зáмковый молодéц отнес его чемодан к тележке, где уже стояли чемоданы других гостей ― право же, багаж Кастера выглядел на их фоне не более чем дамской сумочкой.
Кастер отошел вглубь павильона, где среди живописных вазонов с вечнозелеными кустами для ожидающих были поставлены деревянные скамьи, присел, жестом подозвал служителя, который тут же принес ему горячий бульон с пирожками, и уткнулся в книгу.
Павильон постепенно наполнялся, прибывающие собирались компаниями, словно на каком-нибудь балу, непринужденно беседовали. Здесь табели о рангах действовали неукоснительно, и дворяне попроще держались отдельно от аристократии и, созерцая редкое для их сословия зрелище блестящего сборища сливок Империи, заворожено перешептывались.
Кастер же на своей скамейке не примыкал ни к первым, ни ко вторым. Ему было не скучно и с одним только «Князем Гором».
Но не успел еще легендарный кровопийца и погубитель невинных девушек (невинных юношей тож) расправится со своей второй жертвой, как совсем рассвело, поток подъезжающих экипажей иссяк, а в павильон вошел помощник церемониймейстера, и начал выкликать по списку номера и фамилии ― без перечисления титулов и званий ― приглашенных. Голос его звучал не хуже крика петуха, возвещающего уход ночи. Кастер, с сожалением расставшись с кровожадным князем, коего время ― ночь, ибо имя ему Король Тьмы, убрал книгу, глянул на свой номерок и стал пробиваться на голос сквозь толпу страждущих.
На него недовольно косились: первыми в замок проходили те, кто принадлежали к рангу Детей и Внуков Императора, а Кастер в своей студенческой шинелишке на волчьем меху и северном малахае выглядел не очень-то подходящим под эту высокую категорию.
Глашатай зычно провозгласил:
― Двадцать девять! Тенедос!
Кастер крикнул:
― Здесь! ― и толпа со вздохом подалась перед ним, а за спиной послышался взволнованные шепотки:
― Кто это такой?
― Понятия не имею, но судя по номеру…
― А с виду, не скажешь ― сущий провинциал, и вроде бы не богатый…
― Неисповедимы пути Сыновей Императора…
Кастер самодовольно усмехнулся. «И дочерей тоже», ― подумал он.
В замок пропускали десятками: десяток мужчин, десяток дам ― и так далее. Каждый десяток принимал слуга или служанка и провожал к отведенным покоям. Впрочем, покоями в привычном для вельмож и сановников понимании можно было назвать далеко не все места временного их проживания. Номерам с первого по шестидесятый было хорошо ― каждому из этих родовитейших господ полагалось по отдельной комнатке на антресолях замка, прочим же предстояло провести двое суток в общих спальнях, где, как в какой-нибудь казарме, рядами по пять стояли кровати, прикрытые от постороннего глаза лишь полупрозрачными балдахинами; удобства, впрочем, для всех категорий были общего пользования, так что равенство практически не нарушалось.
У себя в комнате Кастер огляделся. Его чемодан уже стоял возле кровати, в точности такой, как в общих комнатах, лишь как привилегия для высшего сословия, возле нее стояла прогретая жаровня, придающая выстуженной комнате иллюзию тепла. Над жаровней был подвешен чайник, на столике под окном стояло стеклянное блюдо с нарезанными колбасами, ветчиной, сыром, чашка простого толстого фарфора, серебряная сахарница и серебряные же столовые приборы.
Кастер раздвинул занавески на окошке ― за окном были голые ветки деревьев. Он перекинул подушку с одного края кровати на другой, бросил на подушку «Князя», подтянул к изголовью столик с завтраком, приготовил себе чаю, потом разделся и нырнул под одеяло, согретое, что приятно удивило, заботливо подложенной грелкой. Распорядок дня предполагал, что прибывшие в Арафу могут спать после дороги до полудня. Кастер спать пока не намеревался, но почему же не воспользоваться случаем поваляться в постели и, под горячий чай, ароматный сыр, благоухающую ветчину и кровяные, так и тающие во рту, колбаски с зеленью и свежим хлебом, не прочесть, как экспедиция во главе с несчастным возлюбленным погубленной богомерзким князем-кровососом девицы спускается к ее могиле, чтобы, достать из нее свежий еще труп, набить рот прекрасной покойницы чесноком, вырезать у нее сердце и вложить в освободившееся место букет из развесистых цветущих веток липы, тем самым освободив несчастную от гнусной посмертной судьбы, уготованной ей великим и ужасным бессмертным Князем Гором.
Чем не приятное проведение времени?
Аннотация:
Кастер, студент Политехнической Школы, вовсе не предполагал, что участие в новогоднем празднике может замешать его в самую гущу событий, связанных с заговором против Императора.