Романтика войны?

Была тут намедни некая дискуссия насчет "романтики войны". Разумеется, все остались при своих, да и жаль время тратить, оно того не стоит. У каждого война - своя. 

Вспомнил, а ведь и я в свое время начал писать роман о ней. Совсем не романтичной. Нет там веселых "псов войны". Роман пока заморожен, хотя знаю, о чем он, знаю все ходы и повороты сюжета. Наверное, просто еще не готов. Когда-нибудь звезды сойдутся. 

Приведу цитату, пример атмосферы, какие там действуют герои. Идет под грифом "личное", ибо нечего тут "самопиарить", роман еще не написан и даже не пишется. Текст не до конца редактирован, прошу прощения.

'Армия представляет из себя огромную, усталую, плохо одетую, с трудом прокармливаемую, озлобленную толпу людей, объединенных жаждой мира и всеобщим разочарованием. Такая характеристика без особой натяжки может быть применена ко всему фронту вообще''.

Август 1917 года.
Из донесения командующего 12-й армией, Северный фронт.

Подпоручик Еремеев сплюнул, плотнее запахнув воротник шинели, стараясь спастись от влажного пронизывающего ветра с лежащих за линией окопов болот. Он принес с собой запах прелой зелени, странно смешавшийся с привкусом железа и кислой приправой – смесью ароматов пороха, кордита и мелинита.
- Жаждут мира, как тебе это нравится?
Его напарник слегка пожал плечами, поднес к глазам небольшой бинокль и медленно обвел им окружающий, успевший до полусмерти надоесть пейзаж – полтора километра ничейной земли, изрытой тысячами ног, не раз прошедших или пробежавших по ней во всех направлениях. Наступая, отступая, петляя и пытаясь спастись от тысяч пуль и снарядов, старающихся прервать движение, остановить навсегда. Спастись… Спрятаться… Убежать… Или убить противника. Победить. Первых становилось все больше, вторых – почти не осталось. Измятая скверно отпечатанная листовка с очередным призывом ''штыки в землю'', которую брезгливо держал двумя пальцами Еремеев, красноречиво об этом напоминала.
- Молчишь?
Он сплюнул вторично, бросил листовку наземь и наступил на нее, словно желал раздавить насекомое. Напарник усмехнулся, опустил бинокль.
- Что сказать, Николай?
- Я не знаю! Но надо же что-то делать…
- Тихо! – напарник предостерегающие поднял руку, - мы все ещё в карауле, и не стоит повышать голос.
Подпоручик фыркнул, покачал головой.
- В карауле… В который нас никто не назначал.
- Должен же хоть кто-то наблюдать за противником… Немцы, вероятно, тоже не против мира, но у них…
- Не бунтуют и не стреляют по своим! И не дезертируют. Глянь-ка…
Еремеев в свою очередь поднял руку, указав собеседнику за спину, тот обернулся. Послышалось, как он втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Рука легла на кобуру. Подпоручик прошептал, положив ствол винтовки на бруствер.
- За противником, говоришь, наблюдать? А ты уверен, что он у нас по фронту, а не за спиной?
Еремеев глубоко вздохнул, набирая воздух для окрика, и – недоуменно остановился, почувствовав, как пальцы напарника стиснули его плечо. Увидел, как тот покачал головой.
- Пусть идут, подпоручик.
Послышался возмущенный ответ, Еремеев протестующе дёрнул плечом, освободившись.
- Идут? Отпустим? Забыл, сколько нас осталось?
Негромкий смешок из полутьмы быстрых предрассветных минут, губы собеседника чуть искривились, сжались в тонкую линию.
- Не отпустим, Коля. Не отпустим. Дай-ка место…

Спустя мгновение вместо тонкого ствола ''арисаки'' над бруствером неторопливо выдвинулся ''гочкис'', негромко звякнули сошки, твердо упёршись в брезентовую подстилку. В плечо надёжно упёрся тяжёлый деревянный приклад, уравновесив массивный ствол. Напарник Еремеева приник к прицелу, плавно повел стволом вправо, влево, ловя линию горизонта, на мгновение остановился на группе из пяти человек. Они только что преодолели почти не охраняемую первую линию и направились в сторону немецких позиций. Практически в открытую... Перебежчики? Или очередные ''побратальщики'' решили подразложить противника? Да, возможно. Он вспомнил, как на их батарее задержали двоих, появившихся неизвестно откуда, с сумкой листовок. Одеты как солдаты, но почему-то владеют немецким и говорят не как призванные крестьяне. Сейчас на позициях часто вот так появляются незнакомцы, пользуясь воцарившейся повсюду неразберихой. Один из них все поправлял очки, стараясь лучше присмотреться к хмурым лицам вокруг. Ему было страшно. Не зря. К стенке… Палец лег на спуск и чуть было не нажал, сдержавшись в последний момент. Нет, не так. К немцам идете? Сейчас вас встретят и встретят тепло. Остатки благоразумия робко напомнили, что это может быть разведка и он собирается… Нет! Какая, к чертям, разведка? Для чего, кто ее пошлет? Что разведывать, выяснять? Нечего! Все – кончено. Дрогнувший было палец прочно улёгся на место, черный восьмимиллиметровый зрачок ствола взглянул на лежащие в полутора километрах немецкие позиции. Ни огонька. Спят… Подъем, ммать! Гости идут!

''Гочкис'' задрожал, с оглушительным грохотом выпустив длинную очередь через головы перебежчиков, прямо по линии немецких окопов и блиндажей. Уже несколько дней было затишье, боевые действия затихли с обеих сторон. Тем более неожиданным был этот предрассветный обстрел, совсем не прицельный, напарник Еремеева не собирался ничего там поразить. Но когда там вспыхнули прожектора, когда их яркие лучи, клубясь в низко стелющемся тумане, начали сначала беспорядочно, а вскоре все более методично стричь предполье – он удовлетворённо улыбнулся. Именно так, господа. Группа беглецов в разномастных шинелях, с вещмешками за спиной. Вот они заметались под неумолимо скрестившимися на них лучами прожекторов. Вот кто-то суматошно сорвал с плеча винтовку, вот они залегли. Он нахмурился – так не пойдет. И тут же улыбнулся снова – от его лица словно пахнуло холодом. Беглецы зашли в один из тщательно пристрелянных немцами квадратов, и если обслуга на месте…

- Ленту!

Отрывистый резкий лязг.

И в следующую секунду ещё одна очередь побудила немцев открыть ответный огонь. По уже обнаруженной пешей групповой цели, приблизившейся с враждебными намерениями. Огонь на поражение. Там, где пытаясь укрыться, рухнула пятерка перепуганных солдат, в воздух взметнулись фонтаны земли, донеслись пронзительные крики боли – немцы не мелочились, сразу накрыв группу залпом бомбомета. Звуки взрывов сменила тонко звенящая тишина, вот в хрустальный звук грубо влезли стоны одного или двух очень тяжко расстающихся с жизнью раненых. В центре ярко освещённого двумя прожекторными лучами кусочка ада что-то шевельнулось, приподнялась рука, согнулось колено. Один из лежащих тяжело перевернулся на бок, приподнялся, пытаясь ползти. Отчаянно упёрся в развороченную землю дрожащими руками. Еремеев растерянно взглянул на напарника, тут же отвёл глаза от застывшего лица. Тот неподвижно ждал, не требуя новую ленту. Дождался – с той стороны затрещало сразу два пулемета, оба офицера невольно пригнулись. Но стреляли не по ним – закипела земля сначала вокруг, но вскоре немецкие пулемётчики пристрелялись. Пытающийся отползти раненый крупно вздрогнул раз, другой, коротко вскрикнул. Затих. Очереди смолкли. Ветер, сначала тоже словно решивший переждать в укрытии, снова ударил порывом в лицо – только теперь принес ещё и металлический запах свежепролитой крови пополам с вонью развороченных внутренностей. Запах брошенного поля боя…

- Вот так за секунду жизнь превращается в кошмар. Ненадолго, - напарник взглянул на обомлевшего от произошедшего Еремеева, - теперь они в своем солдатском раю, где даровые уступчивые задастые девки, где кормят от пуза, поят спиртом и – никакой войны.

И еще...

Глядя на преградивших дорогу солдат, Алтынов усмехнулся – а ведь поверил, что проняло, что дадут уйти мирно. Что, возможно, хоть что-то поняли… Похоже, это будет последнее разочарование в его жизни.
- Что делать будем, вашбродь?
Стеценко потянул к себе винтовку и озабоченно осмотрел, покачав головой.
- ''Арисаки'', они капризные и патрон перекос даёт, не подвела бы. Эх… В своих стрелять…
- Не свои они теперь, унтер… Хотя вы можете прямо сейчас выбрать сторону. Возможно, останетесь живы.

На эти слова, сказанные совершенно без иронии, Стеценко только сплюнул, перекинув винтовку ближе под руку и продолжая неторопливо приближаться к молчаливой толпе. Перед ней стоял давешний ''депутат'', явно решивший взять реванш за поражение. Теперь, вне лагеря, далеко от многочисленных любопытных глаз, среди доверенных соучастников – он чувствовал себя куда уверенней. Послышались быстрые злые звуки взводимых затворов – сидящие на телеге офицеры приготовились. Все поняли, что никаких переговоров и переглядок ''кто кого'' не будет. Или – или.
Повозка остановилась шагах в десяти, Стеценко благоразумно не стал приближаться вплотную.

- В чем дело, господа?
Алтынов постарался произнести эти слова совершенно спокойно, словно и не было ничего, словно они здесь сегодня встретились впервые. Из толпы выкрикнули.
- Решено вас не пропускать.
- Хорошо. Вы нас задержали и не пропускаете. Ваше решение выполнено. Что же дальше? – на капитана вдруг сошло полное спокойствие, он повторил вопрос, - что дальше?
Он отлично понимал, что вожаку толпы недостаточно просто убить их всех – никого сейчас этим не удивить. Авторитет и вес зарабатываются иначе – необходимо унизить противника, растоптать, заставить делать что-то против воли. Сломать. Что же ты придумал? Ответ не замедлил.
- Закопаете его прямо здесь, у проселка.
Из толпы в пыль перед повозкой бросили три лопаты.

Ах ты… На миг ослепила ярость, желание убить. На месте. И откликом на эту вспышку, словно ее услышали – над плечом грохнул тяжёлый выстрел кольта. Лоб вожака расцвел ярко-красным, кровь хлынула на лицо и грудь, он рухнул мгновенно, словно сложился. Дальше команду приняло подсознание.

- Огонь! Гранаты! Раз, два, три...

Есть считанные секунды, пока толпа не пришла в себя. Расстроить, прижать к земле. И – гранатами. Пусть слышат. Все рухнули кто где стоял или сидел, в воздухе мелькнули крутящиеся волчками ''ручники''. Огонь! Два оглушительных взрыва, кто-то взвыл от боли. Рядом засвистело – у некоторых там оказались крепкие нервы. Огонь! Плечо рвануло, словно ударило раскаленным ломом… Глуша боль усилием воли, капитан спрыгнул с телеги, откатился в сторону, рядом ''племянник'' и неразлучный Еремеев.

- Бросок, господин капитан?
Точно, сумасшедший… Где остальные? Ах, черт… Стеценко бессильно свесился через борт, винтовка валяется рядом. Не успел…
- Лежать, идиоты! Ещё гранаты!
На призыв откликнулись остальные трое, Алтынов вдруг осознал, что напрочь забыл их имена. Они залегли по другую сторону и открыли частый огонь в сторону противника, быстро, слишком быстро опустошая магазины. Послышался отсчёт.
- Раз, два, три…
Отлично! Ещё два взрыва, новые крики боли пополам с забористым матом, огонь противника стал неровным, беспорядочным. Затихающим…
- Игорь Викторович, последняя.

Капитан кивнул.

После взрыва некоторое время вглядывались и прислушивались. На малейшее шевеление – посылалась пуля. В голове раз за разом крутилось уставное - ''должно установить полный контроль над полем боя''. На простом языке это сейчас значит – добить всех. Винтовка ''племянника'' внезапно замолкла, что случилось? Алтынов обеспокоенно повернул к нему голову, ранен? Показалось, что внезапно затихло все вокруг – в низкое небо неподвижно смотрели широко открытые глаза.

- Коля… Что же ты…

Слезы, вдруг показавшиеся в беспощадных глазах ''племянника'', были страшны.