О стимулах к творчеству и некоторых их результатах

Итак, кто там не верит в пятницу 13-е? Я вот тоже не верил. И в эффект черных кошек тоже не верил. До вчерашнего дня.

А вчера иду я, значится, с работы, и во дворе мне демонстративно перебегает дорогу черный кот. Перебежал он и тут же, потрясая хвостом, пометил куст. А потом еще и гнусным голосом замяукал.

В тот момент я ни во что это еще не верил. Но потом собрались мы поехать на машине на выходные в деревню. Только выехали за КАД на платную дорогу М11, как потек тосол и из-под капота повалил пар. Итог: эвакуатор, конкретно у меня - сорванная поездка (остальные-таки нашли способ уехать) и авто на приколе. Зато вот пишу свой опус в городском комфорте. :)

Всё написанное выше - чистая правда. До единого слова.

Теперь рассказываю о результатах этой работы. Вообще-то задумка у меня такая: закруглить некоторые оставшиеся незавершенными сюжетные линии в "Этайн". Например, я упоминал несколько раз мать Санни, так ее и не показав, но зато не забыв продемонстрировать, как дочь ее любит. А потом что? Ну, муж-шериф распорядился эвакуировать ее, когда дело запахло жареным, - а что все-таки дальше?

Или, скажем, мерсийская королева-изменница Альхфлед - та самая, из-за которой я чуть не прохлопал развилку в АИ и которая в реальной истории была, по-видимому, весьма трагической фигурой. Ну потерпела она поражение, ну раскрылся заговор с ее участием - и что? А что стало с ее сообщниками-кукловодами - монахами из греческой миссии? Попался-то простоватый отравитель отец Гермоген, а что стало с явно более значимой фигурой, отцом Хризостомом?

В общем, я решил наметить ответы на эти вопросы, соорудив интерлюдию между "основными" главами. Два эпизода, закрывающих эти линии, я написал: один в пятницу 13-го до встречи с черным котом , другой сегодня, после этой поистине судьбоносной встречи. Осталось написать еще и третий эпизод - о судьбе двух пиктов, Талорка и Морлео, - ну, попробуем в ближайшее время сделать и это.

Демонстрирую написанный кусок интерлюдии.

Деревня Дигерик, южные мерсийские земли

Из длинного деревянного строения с провисшей соломенной крышей выглянул мужчина – немолодой сакс в темно-синей тунике, добротной, но запачканной сажей и грязью и к тому же явно слишком просторной для него. У мужчины были обвислые морщинистые щеки, какие бывают у быстро похудевших тучных людей, редкая клочковатая борода и поблекшие водянистые глаза.

Пройдя пару шагов, мужчина остановился. Хмуро посмотрел на потемневший от времени, покрытый серыми пятнами лишайников частокол деревенской ограды. Вздохнул.

Следом в темном дверном проеме показалась женщина – невысокая, худощавая, тоже немолодая. Одетая в простое саксонское платье без украшений, со спрятанными под черной накидкой волосами, она, однако, не походила на простолюдинку: чуть надменное выражение некогда красивого лица, гордая осанка – всё выдавало в ней знатную даму. Слегка наклонившись, женщина выбралась наружу и, остановившись подле двери, замерла.

– Едет кто-то, – задумчиво вымолвила она через некоторое время. – Копыта стучат.

Мужчина почтительно кивнул:

– Похоже на то, леди.

Первым всадников заметил мужчина – и тотчас же показал рукой в сторону спускавшейся с холма дороги. Проговорил вполголоса:

– Это могут быть валлийцы, леди. Вам лучше укрыться.

– Благодарю, Осмунд, – женщина небрежно кивнула, но не двинулась с места.

Вскоре ворота распахнулись. Стоявший возле них горбун-англ суетливо отскочил в сторону. Один за другим во двор въехали трое всадников – окольчуженных, но без шлемов. Передний, с остриженными на римский лад волосами, безбородый, с аккуратными усиками над верхней губой, оказался совсем молодым еще юношей. Осмунд не отрываясь смотрел на него, явно чем-то озадаченный.

Возле дома передний всадник быстро спешился. Вручил поводья растерявшемуся Осмунду. Стремительными шагами подлетел к женщине. И почтительно склонился перед ней.

– Матушка!..

Женщина всплеснула руками:

– Кённа! Живой!

– Конечно, живой! – радостно воскликнул юноша. – Матушка, видела бы ты, как мы их гнали...

Осекшись, он вдруг испуганно замолчал. А женщина, побледнев, опустила голову.

– Ты про отца-то знаешь, Кёнбрихт?

Юноша совсем помрачнел. Кивнул.

– Мне говорили о его измене. Я не верил до последнего.

* * *

Британское море¹ близ франкского берега

Море изрядно штормило. Ветер поднялся еще до рассвета и не утихал все утро, вздымая высокие волны. Среди серых увенчанных седыми гребнями валов то взлетал вверх, то снова скатывался вниз крутобокий пузатый кораблик с прямым парусом на единственной мачте – обычный фризский когг² из тех, что во множестве бороздили море вдоль северного побережья франкских королевств.

Когг шел из Кента в Нейстрию – вез обычный для таких снующих между Придайном и континентом судов груз: листы мелованной гленской бумаги, стойкую к оловянной чуме думнонскую посуду и прочие ходкие британские товары. Еще на корабле плыли два пассажира – горбоносый старик-грек в выцветшей до рыжины некогда черной монашеской рясе и белокурая женщина. Женщина эта, судя по манере держаться и языку, на котором она говорила, была знатной англкой или саксонкой. Одета, однако, она была в камбрийское тройное платье и даже нацепила на себя ленточку какого-то неведомого бриттского клана. Едва ли не с самого отплытия монах и женщина обосновались на корме и всю дорогу разговаривали друг с другом – то бурно спорили, то тихо перешептывались.

Владелец когга, сутулый рыжебородый фриз с костистым лошадиным лицом, время от времени искоса посматривал на эту странную пару и брезгливо морщился. Как и подобало истинному сыну своей страны, он был поклонником старых, проверенных временем богов и искренне презирал как самого́ распятого бога римлян, так и столь же немощных его служителей, не смеющих брать в руки оружие. Женщина тоже не вызывала у него ни симпатии, ни вообще интереса: была она далеко не первой молодости, худа как щепка и в довершение всего до безобразия длинноноса. К тому же в пассажирах фриз всерьез подозревал беглых любовников – а о целомудрии, положенном жрецам римского бога, он был прекрасно осведомлен. Сколь бы слабым и никчемным ни был твой бог, но раз уж ты поклялся служить ему – значит, служи как подобает и соблюдай все запреты – в этом своем убеждении фриз был непреклонен.

Впрочем, не были в восторге от общества фризов и сами пассажиры.

– Вот же выпала мне доля, отче, – вполголоса сетовала женщина. – Еще несколько дней назад у меня было целое королевство и вот-вот к моим ногам должен был упасть весь остров – а теперь я качаюсь посреди моря в этой утлой скорлупке, окруженная этим сбродом!

– Будьте осторожнее, дочь моя: здесь вокруг фризы, их язык похож на англский, – шепнул монах, а громко сказал совсем другое: – Возблагодарите Господа, что он помог нам добраться до моря, найти это судно, избавил от морской болезни...

– Отче, вы не сказали мне ничего нового, – шепотом отозвалась женщина теперь уже по-гречески. – Я уже давно наблюдаю за фризами, слушаю их речи, и то, что я вижу и слышу, меня совсем не радует. Эти моряки – сплошные язычники. Даже на корабле они ухитрились устроить капище какой-то Бадугенны и только что принесли ей жертву – хорошо хоть не человеческую. А их предводитель похож на настоящего разбойника: вы только посмотрите на его глаза – хитрые, злобные, беспощадные!

Монах вдруг поперхнулся смешком – однако ответил честь по чести:

– Господь с вами, дочь моя! Фризы – не саксы и даже не ирландцы. Они прежде всего торговцы и к тому же очень дорожат своей репутацией. Так что если вы приде́ржите свой язык и не будете оскорблять их божков, сколь бы ложными те ни были, мы доберемся благополучно и, может быть, потом начнем всё сначала, – монах сделал паузу, пристально посмотрел на собеседницу и назидательно произнес: – Если на то будет, конечно, воля Господня.

_________________

¹Римское название пролива Ла-Манш.

²Автор делает допущение, что в описываемые времена так назывались небольшие плоскодонные суда, использовавшиеся фризами. Само слово «когг» встречается в письменных источниках с X века, однако известны гораздо более ранние упоминания фризских судов особой конструкции.