Дело Ревельона, или Как важно, чтобы тебя правильно поняли!

Я уже писал, что в 1786 году Франция попыталась увеличить экспорт своих товаров за границу, чтобы уменьшить бюджетный дефицит. Среди этих товаров особое место занимало зерно. Европейские державы охотно закупили большое количество французского зерна. А уже в 1788 году случился неурожай, к которому прибавилась суровая зима 1788/89 годов, погубившая многие виноградники, озимые культуры и фруктовые деревья. Так что во Франции внезапно стало не хватать продуктов питания, и цены на них резко пошли вверх. В марте 1789 года голодные бунты происходили в Реймсе, Марселе, Эксе. В апреле они прокатились по Лиллю, Дюнкерку, Дуэ.

В это же самое время во Франции стартовал процесс отбора выборщиков, которые должны были избрать депутатов Генеральных штатов. По всей стране проводились собрания, на которых эти самые выборщики рассказывали народу, что нужно сделать для улучшения ситуации в экономике.

Одним из таких выборщиков был Жан-Батист Ревельон, владелец обойной мануфактуры в Сент Антуанском предместье Парижа. Он открыл свою фабрику в 1765 году, а в 1784 году эта мануфактура получила статус королевской за успешную работу и высокое качество выпускаемой продукции. Этот статус сопровождался рядом важных привилегий от государства. Годом ранее на территории фабрики Ревельона братья Монгольфье склеили за два месяца свой очередной воздушный шар. В честь владельца мануфактуры этот воздушный шар был назван Le Réveillon и предназначался уже для полёта с человеком. Неудивительно, что Ревельона избрали одним из трёхсот парижских выборщиков от третьего сословия. 

Будучи человеком прогрессивных взглядов, Ревельон неплохо платил своим рабочим. У большинства получалось зарабатывать от 30 до 40 су в день, хотя находились такие умельцы, что исхитрялись получить 50, и такие неторопливые, что не могли заработать больше 25 су в день. И вот на собрании, которое состоялось 23 апреля 1789 года, Ревельон посетовал на то, что в настоящее время на 25 су рабочему очень тяжело прокомить семью. Это даже тяжелее, чем было пять назад, когда тот же самый неторопливый рабочий получал 15 су. Но тогда всё продовольствие стоило гораздо меньше. И Ревельон без какой-либо задней мысли сказал, что желал бы такого удешевления продовольствия, чтобы рабочий мог прокормиться на 15 су в день.

Из объяснительной записки Жана-Батиста Ревельона по поводу его выступления 23 апреля 1789 года.

Ревельона поддержал другой предприниматель, владелец фабрики по производству селитры Анрио (Henriot). Он тоже был человеком прогрессивных взглядов и тоже от всей души хотел, чтобы его рабочим жилось лучше.

Но, как известно, дорога в ад вымощена благими намерениями. Кто-то что-то не так услышал, и вскоре по Парижу поплозли слухи о двух обнаглевших богачах, которые предлагают снизить дневной заработок рабочих до 15 су. 

На 27 апреля 1789 года было назначено открытие Генеральных Штатов, но король Людовик XVI зачем-то перенёс его на 5 мая. И этого оказалось достаточно, чтобы возле Бастилии собралась трёхтысячная толпа, состоявшая из безработных, нищих и представителей самых низкооплачиваемых профессий, посчитавших, что их обманули и предали. Под крики "Смерть богачам! Смерть аристократам! Смерть спекулянтам! Утопить чертовых попов!" эти люди направились к Гревской площади, где перед ратушей их попытались успокоить группа парижских выборщиков от третьего сословия. Но беднота уже никого не слушала. Перед ратушей сложили костёр, на котором сожгли чучела Ревельона и Анрио, после чего толпа направилась в Сент Антуанское предместье, чтобы подвергнуть самосуду и самих предпринимателей.

Так выглядела парижская ратуша в 1789 году.

К дому Ревельона парижские власти успели отправить отряд из пятидесяти гренадеров, но про Анрио в суматохе забыли. И толпа бросилась громить особняк несчастного владельца фабрики по производству селитры. Всю мебель повыбрасывали в окна и сожли. Сам Анрио остался жив только потому, что бежал с семьей в Венсенский замок.

Войска пытаются сдержать толпу в Сент Антуанском предместье 28 апреля 1789 года. Гравюра Abraham Girardet и Claude Niquet.

На следующий день в Сент Антуанском предместье собралась ещё большая толпа. Власти направили к дому Ревельона дополнительный отряд полицейских и те вместе с гренадерами соорудили баррикаду, не дававшую бунтовщикам разгромить особняк. Какое-то время это позволяло удерживать разгорячённую толпу. Но во второй половине дня пришлось проделать в баррикаде брешь, чтобы пропустить карету. Этим тут же воспользовались бунтовщики. В считанные минуты полицейские и гренадёры были оттеснены, двери особняка взломали, и самые буйные бросились грабить и уничтожать имущество Ревельона. Бунтовщики сожгли всю мебель, предметы убранства дома, включая картины и эстампы, деревянную обшивку стен, двери, ставни и даже дверные рамы. Деньги, провизию, одежду и постельное бельё разрабили. Исчезла также золотая медаль Ревельона, которой его наградил король, когда присвоил мануфактуре звание королевской. Сам же Ревельон с семьёй укрылся в Бастилии.

Погром длился около двух часов, а потом солдаты, посланные властями, чтобы усмирить беспорядки, открыли огонь по толпе. В ответ полетела черепица, сорванная с крыш и булыжники, выломанные из мостовой. Точное число убитых мятежников установить не удалось: полицейский комиссар в отчёте указал 25, депутат от дворянства в Генеральных Штатах Charles Alexis Brûlart de Genlis утверждал, что погибло 900 человек из числа бунтовщиков. Погибло также 12 солдат и 80 было ранено.

Стрельба в предместье Сен-Антуан, 28 апреля 1789 года. Гравюра Abraham Girardet и Claude Niquet.

В разорённом доме Ревельона нашли двоих мертвецки пьяных нищих. Их схватили, объявили зачинщиками беспорядков и 29 апреля 1789 года повесили. Полицейские также установили, что среди бунтовщиков не оказалось ни одного рабочего мануфактуры Ревельона и фабрики Анрио. Самому же Жану-Батисту Ревельону через некоторое время пришлось эмигрировать в Англию. Впрочем, он сохранил и состояние, и мануфактуру. 

События 27-28 апреля 1789 года можно рассматривать как первое народное восстание Великой французской революции. Городские низы Парижа ясно показали, что их волнует собственное выживание, а не абстрактные вопросы, которые собирались обсуждать Генеральные Штаты. Это был своего рода сигнал власти и французской политической элите. Но те, кто вскоре собрались в Версале в Hôtel des Menus Plaisirs, не заметили этого сигнала...