Каменная Вода. Скрытое в песке. Религия
Автор: Ворон ОльгаМир Каменной Воды - мир постапокалипсиса. Самое страшное случилось уже давно и теперь ушла непосредственная угроза и появилась возможность просто жить, но забыть о произошедшем когда-то народная память ещё не успела... Не выветрились из мифов ни запах гари и смрада гниения, не иссякло ощущение человечьего праха на губах, не стерлись следы былого ужаса. Потому религия - одна из основ этого мира. В какой бы стране ты не жил, а память когда-то бывшего кошмара принуждает тебя к вере и надежде.
Есть некоторые моменты, на базисе которых была поставлена новая мораль общества. И первые три - взаимосвязаны меж собой и являются основой для всех вероиповедений этого мира - в любой стране, в любом сословии.
№1:
Эти люди верят (и забегая вперёд скажу, что не без основания), что их жизнь является чредой бесконечных перерождений.
№2
В мифологии этого мира есть представление о благо-счёте - неком невидимом учёте социальных поступков каждого. При котором всё плохое "капает" благом на счёт, а всё плохое вытекает оттуда штрафами. И далее отражается на твоей жизни. При этом, в плохие поступки идёт то, что ухудшает положение общества, а в хорошие - то, что его улучшает. Без относительно тебя лично. И даже каких-то конкретных людей.
№3
За благосчётом и перерождениями наблюдает некий небесный дух - СВАРГА (у южных народов именуется как явление мужского пола - СВАРГ). Наблюдает всегда, в любой ситуации и - с ним НЕ договориться! Не отмолить. Никаких индульгенций. Никаких показательных покаяний, а после повторений. СВАРГА - это вам не жена алкоголика. Это жесточайшая и справедливейшая судья небесная. Без вариантов обойти её суд.
То есть - у этих людей есть прямая выгода делать добродетельные поступки и избегать плохих, делающих обществу плохо.
Свои грехи и добрые дела, воплощённые в некий небесный благо-счёт люди уносят в посмертие и из них формируется их дальнейшая судьба. И - более того - судьба рода, судьба народа состоит из суммы благосчётов живых и уже умерших людей. Отсюда - крайнее желание быть добродетельным в этой жизни, даже имея при этом прямой ущерб телесный или экономический. Потому что на фоне стратегической цели - благосчёта в будущем - нынешняя жизнь рассматривается сугубо как тактическая задача. И подчас ей можно пренебречь.
Исходя из этой предустановки, все религиозные мировоззрения и течения народов КВ оказываются весьма однотипны - везде ценятся единые качества и добродетели, увеличивающие "мифический" благо-счёт, с поправкой на местные обычаи и колорит.
Таковыми качествами - цементами нового мира - оказываются те, что создают два состояния - благо-склонности и благо-дарности.
Первое - умение делиться благом с теми, кто оказался слабее.
Второе - умение отслуживать данное тебе благо (реальное или виртуальное - для пополнения благо-счёта значения не имеет)
Потому в мире КВ ущерб своему телу, делу, репутации или сознанию в ЭТОЙ жизни не является чем-то невероятным. Люди рассматривают свою жизнь как единицу в очень долгом пути, где Честь и Благо семьи значительно выше твоей конкретной мелкой жизняшки. Что создаёт целый класс поступков, который в нашем с вами мире уже давно считается непрактичным...
На основе когда-то произошедшего катаклизма - войны Богов - существуют религиозные течения веры в Белых и Красных божеств.
Т.к. Белые когда-то в войне победили и перешли жить в Небесный Ирий, то за Белыми богами в людской среде закреплены все добродетельные качества и явления. Так, Белыми являются боги:
- Торговли - Нарыш
- Медицины - Лада (в северном произношении - Щитница)
- Почты, транспорта - Ураж (в южном произношении - Урага)
- Земельных ископаемых - Марг
- Войны - Ляд (в южном произношении Клят)
- Судопроизводства - Амона (в северном произношении - Справда)
и т.д.
Белым богам служат в Белом Храме белые святешники и святешницы.
По традиции белым храмом управляют три белые святешницы. Старшую традиционно зовут Ирвой Белой - имя переходит по наследству от одной жрице к другой (кстати, у красных святешников так же - имя старшины - Граев - переходит по наследству). А две другие зовутся Левая и Правая.
Вот так их видит карга Ксана:
В «тихой» комнате, скрытой от непричастных к делам Храма, окуренной благовониями и заставленной роскошными подарками от мирских благодетелей, на лежанках, устланных мехами, возлежали высшие иеры. Белая Ирва и две её сестры, потерявшие право на личное имя и именуемые народом просто - Левая и Правая. Все три Белейшие уже давно потеряли счёт своим годам, да и никому бы не позволили поминать свой возраст. Тем более, что определить его было непросто. Густо покрываемые «белым прахом» лица были бледны, как мёртвый камень лысой горы, и разглажены, словно положенная с вечера под матрац ряса. Лица странные, подобные рисунку ребёнка, где выделяются лишь глаза, подведённые углём, и губы, смазанные чёрным тоном. Брови давно выпали от частого закрашивания на торжествах краской, а волосы зачёсаны назад, зализаны жиром и выкрашены в белый цвет. Шёлковые сорочки и халаты нежных оттенков оборачивали дородные телеса святешниц, выделяя неестественную полноту, принятую традицией как атрибут высшей власти в храме. Устав Белых требовал от высших содержать свои тела в пышности и избытке, что приличествует истинной духовной работе и заботливым молитвам. Ведь каждому ясно, что полнота мешает труду, но способствует размышлениям и молению, а дородная женщина полна благости, радушия и любви к близким. И потому, ставясь высшими, белые жрицы рьяно набирали вес. Настолько, что сочленения становились утончениями, а лоснящаяся от пота на толстых складках кожа отливала голубизной. Двигаться и стоять для них становилось непосильным трудом, а возлежание – необходимостью. И хотя они были малоподвижны, но Ксана хорошо знала, что достаточно одного их взгляда или короткого движения пальцев, чтобы отправить на смерть или вознаградить. Потому, послушно склоняя голову, она радовалась, что за падающими на лоб косицами не заметен её взгляд. Радовалась, что может видеть происходящее и, может быть, вовремя поймёт, что в этот раз волнует души белых святешниц. И каждому жесту, и каждому вдоху их она жадно внимала, предчувствуя нелёгкие удары судьбы.
В белом Храме служат два типа монахинь:
Падры - теоретики, мастерицы молитв и проповедей
Карги - практики, чья задача - выявлять и уничтожать грешников и преступников
Ну и служки - люди при Храме, не имеющие прав.
А красные боги - низложенные, проигравшие в прошлой битве и по легендам сжигаемые в вечном Красном Пекле - стали богами для грешников - т.е. тех, кто занят делами несветлыми, пятнающими их благосчёт - проституткам, байщикам (стихоплёты), опричам, мясникам, дровосекам, омывателям тел, благобоям (палачи) и прочее.
- покровитель любого греха - бывший великий Красный бог - Русанол
- покровитель телесной нечистоты - проституток/проститутов (красных пери) - Айзек
- покровитель потерявших благодарность (неблагодарных, ленивых, наркозависимых, солгавших и пр.) - Рохлен
- покровитель байщиков, разносчиков новостей - Чёрный Троль
и прочие.
В Красном Храме командует старшина - Граев.
А ему служат несколько типов монахов и монахинь:
- Пери - умелые в постельных делах девы и юноши
- Отчитчики - умелые в деле исповеди
- Зничи - следователи в делах преступлений, ловцы преступников, палачи.
Ну и, конечно, при Храме, как и при белых, найдётся не мало служек - людей вне ремесла, но весьма нужных на подхвате.
И если кажется, что никто в таком раскладе не должен верить в красных, а только в белых... Посмотрите, что говорит об этом глава Красного Храма Граев своему гостю Аширату:
Тропка, выложенная бесформенными каменными блоками, бежала среди цветущего сада, плавно изгибаясь. И причин тому он не видел – дом, к которому тропа вела, стоял уже недалеко по прямой, но дорожка огибала дерево за деревом, стелясь по ровной невысокой траве. Эта неприятная задержка и трата сил и времени вызывала неприятие.
- Наш гость недоумевает?
Насмешливый голос раздался из-за высоких кустов дикой розы. И Ашират почуял, как мгновенно закипела кровь. Кто осмеливался заговорить с ним так презрительно? Кто здесь готов с ним столкнуться металл-в-металл? Кто желает сократить свою земную долю?
Сдерживая на лице равнодушие, он обернулся на голос.
От корней ветвистого куста медленно распрямлялся человек в монашеской хламиде, с уложенными в ровный хвост на затылке красными волосами. Бросив на только что подкопанную землю маленькую лопаточку, монах неспешно похлопал по полам рясы, сбивая насевшую пыль.
- Недоумевает о том, почему так крива дорожка к дому? – продолжил он вежливо.
И Ашират остановил взыгравшую гордость. Насмешка лишь почудилась. Красный жрец явно не собирался задевать его. Во всяком случаи сейчас, глядя на стоящего ровно и спокойно человека, смотрящего исподлобья выжидательно, Ашират не видел в его фигуре ничего, что вызывало бы отторжение или желание схватиться в бою.
- Да, - отозвался он. – Это лишено практичности.
Красный жрец кивнул, отряхнул руки, оббил сапоги о камень и вышел на тропку.
- Верно говоришь, славный асиль, - степенно согласился он. – В том нет удобства и практичности. Тропа это лишь являет всем суть нашего мира – выгода бывает разная. Бывает сиюминутная, воздающая нам радостью сразу, как мы совершаем доброе дело, прибавляя счастье этого мира. А бывает – возвращающая нам благо сквозь долгое время и даже не в этой жизни, а в последующих.
Ашират нахмурился. Непростой это служитель красных, раз так вступает в беседу, не обращая внимания на звание пришедшего гостя и приличествующие ему церемонии встречи. Да и кто из простых не позволил бы себе так быстро перейти с безличного обращения к славному гостю на наименование его по званию.
Сзади подступил Иль-Нар, потянулся ближе, шепча на пределе слышимости:
- Граев.
Асиант едва заметно кивнул харабу, давая знак, что услышал. И в то же время монах легко улыбнулся – он явно успел увидеть и понять, о чём шептал вил.
Ашират готовился ответить, поприветствовав хозяина храма, но тот поднял палец, останавливая, и продолжил:
- Но ещё, славный асиль, эта трапа сама является символом дороги красных. Многим скудоумным легко в ней увидеть значение древней пословицы о кривой дорожке преступлений, об отступниках морали и законов божьих, стремящихся в обход душевного труда получить себе блага. Но то лишь для тех, кому разума не хватает объять обе стороны нашего мира – и белую, и красную. Те же, кто способен видеть в противостоянии целостность, легко понимают значение этой тропы. Мы все – дети одной земли и одного мира. И белые, и красные. И те, и иные подвержены дурным помыслам и благим. И те и другие стремлениями своими стараются увеличить в мире добро и благо. Но дорога белых – простодушная прямота, требующая делать дела, нуждающиеся тотчас в оплате благом. А душевность красных – служение миру и благу через дела, не оплачиваемые, а подчас и презираемые этим миром. Потому их дорога рисуется кривизной. Но на деле, дорога белых – это канва этого мира. Она строга, она требовательна и практична. Но пряма! А нить, создающая узоры на ней – дорога красных. Узор не может быть прямым и скупым. Узор рождается из отхода от прямой формы, рождается из желания найти новую дорогу, новый цвет и новую истину. Узор – это всегда вызов и всегда опыт. Да, подчас болезненный, а иногда и страшный в последствиях. Но он, как и путь белых, проистекает из желания создать благо на земле. А когда сколь его нити не виться, а приходит конец, и узор ложится на канву, мы видим, что мир прекрасен и благ в своём разнообразии. – И, улыбнувшись, без перехода закончил: - Позволь же поприветствовать в нашей обители истинного скрепа южного предела!
И склонился, оказывая должное почтение.
Ашират вздрогнул и поспешил вернуть поклон, совершая все положенные жесты – и наложение печати Даруха, и скрепление сердца, и пожелание небесной благости. Человек чужой веры, сразу признавший в нём скрепа, вызывал уважение и даже робость! Здесь, в столь далёком от его дома мире, он не ожидал, что кто-то сможет угадать в простой шнуровке чалмы знак принадлежности к особой касте в Меккере. Жрец же Красных оказался просвещённым!
Так объясняют красные свою веру. И потому, хотя официально их вера попираема, но сколько же людей приходит в красный храм для молитв Красным Богам!
А вот так его увидел Макс Калаш:
За воротами, пройдя молчаливую охрану, оказались на огромной пустой площади. Макс огляделся. На звание «храма» явно тянуло строение справа. Высокое, изящное, с куполами, с резными башенками, крытое тончайшей путиной каменной вуали. Белое, грациозное, с играющими на плавных изгибах золотых бликах от солнца. Словно сошедшее с картинок художников фантастов, создающих райские места! Но Каен уверенно повёл влево.
- Вот Дом Красных, - показал он.
Макс растерянно присвистнул. Издалека храм краснобожья казался покинутым в давние времена сельпо. Одноэтажный, прямоугольный, с простенькой крышей, заложенными чёрным кирпичом окнами и обшарпанным входом.
- Если вы так краснобогам молитесь, то немудрено, что ждёте от них апокалипсиса, - проворчал Макс.
Каен не ответил, опустив глаза и споро подведя к дверям.
Стучать не пришлось. Словно кто-то изнутри глухого здания действительно ждал этого момента долгое время – створки распахнулись навстречу, открывая портал во всю ширь. На пороге стоял мужчина в коричневом длиннополом балахоне и с выкрашенными в цвет красной фасоли волосами, собранными на затылке в хвост.
- Доброй воды и мирного неба тебе, краснобог Макс-Калаш! Я – старший жрец твоего дома, Граев-Сорок! - степенно поклонился он. – Войди же, краснобог, в свой дом и правь на славу и смерть!
Макс передёрнул плечами и хмуро отозвался:
- С передачей прав на имущество и правлением повременим. Я – в гости!
Но красный жрец вместо того, чтобы замереть в недоумении или безучастно склониться, как большинство здесь, усмехнулся и отозвался по-простому:
- Тогда ноги не забудь вытереть!
И отвернувшись, исчез в темноте храма.
Макс удивлённо почесал подбородок и посмотрел вниз. Если бы там лежал коврик с надписью «Посторонним В.» он бы уже не удивился. Но коврик был самый обыкновенный, плетёный из травяной верёвки. Однако то, что у жреца отсутствовал «синдром Ая», ставший уже привычным за последнее время, ставило в тупик.
Макс старательно вытер и без того ещё не хоженые толком новые сапоги, и заглянул за двери. Храм внутри едва освещался мерным светом лампад, висящих по стенам. Меж их тёплыми шариками света висели то ли иконы, то ли картины с едва угадываемыми профилями. А вдоль стен стояли невысокие узкие столы, подле которых на полу лежала тёплая ковровая дорожка. И он сразу понял, для чего она – в одном из углов молилась женщина. Она стояла коленями на тёплом ковре, облокачиваясь на столик, и о чём-то страстно шепталась с висящей там картиной. И от всей фигуры её – крепкой, гармоничной и статной, - тянуло такой силой и энергичностью, что привлекало взгляд. Она была похожа на жену вриоса – так же великолепна и изящна каждым движением. А удивительное платье, подобное тому, что здесь носили мужчины, и даже прикрытое поверх кожаным доспехом и поясом с мечом, заинтриговывало. Но более всего привлекали волосы. Пепельные и оттого покрывающиеся в сумраке золотистым блеском от светящихся огней, они были сплетены в десятки мелких косичек, а уж те собраны в хвост на макушке. Это явственно выдавало сильную личность.
Макс безотчётно шагнул в её сторону и тут же услышал с другого бока рассерженный шёпот:
- Тсс! Не пугай мне захожан!
Макс тихо, почти на цыпочках отшагнул назад. Сильная рука прихватила его за локоть и потянула в сумерках зала в другую сторону.
- Идём, идём! – зашипел жрец. – Не беспокой её! Её дела и молитвы слишком важны! Не всякий притащится в храм по дневному свету, чтобы молиться Сталину!
Макс подавился и безропотно позволил себя увести. И в тайне порадовался, что Каен молчаливой тенью метнулся следом. Пусть мальчишка ещё, но всё-таки и знакомое лицо, и кое-как, но осведомлён, и не даст ему совершить непоправимых ошибок. Потому что в мире, где молятся Сталину, ошибки могут стоить слишком дорого…
Ну и, конечно не только за молитвами приходят в Красный Храм, а больше за отчиткой - помощью духовника, способного выслушать и помочь найти для грешника достойный путь обратно, к белому свету... А это даёт Красным некоторые преимущества:
И не при Граеве ещё было заведено, что красным не молились вслух, но часто прибегали в ночь, под покровом тайны, чтобы выговориться и получить наставления или необременительные, но сдерживающие дурное, наказания. Каялись перед отчитчиками, а те отчитывали их строго да учили жить дальше, не греша. Так люди искали возможность не быть наказанными публично Сваргой Небесной, белыми каргами или падрами, но снять камни с души. И так уж получалось, что прибегали-то не сплошь дурнодушцы, которым в радость убивать, воровать, лгать или предаваться разврату и паскудному пристрастию. Нет. Приходили люди светлые душой, чистые. С мыслями добрыми и страстными к благу. Да только себя корившие за мелкие прегрешения хуже, чем иной убийца кается за лишение жизни друга или родича! Вил, потерявший доверие Дома за недогляд, лекарец, раз ошибившийся в проданном снадобье, древознатец, упустивший время посадки саженцев, водовоз, по чьей вине разбилось пара кувшинцев… Много их приходит каждую ночь - людей благостных, но даже носком боящихся зайти за черту дурномыслия и испытывающих к себе брезгливость, если хоть раз допустили страстные помыслы. Вот они и становились, сами того подчас не понимая, глазами и ушами, руками и сердцами Красного Храма.
Ну и, конечно, существуют веры попроще... Больше подобные местной мифологии.
В Эфебов - ангелов, слетающих с неба и способных на создание любого чуда.
В Хозяйку Каменной Воды - старуху-проприцательницу дурного, мотающуюся по разным землям с своим крылатым кошаком.
В лодку Марга, чьё появление грозит неприятностями
Да в героя Сухого, всё ждущего своего времени на бережку великой Вольи:
- Вот, значится, так дело было. Жил-был в то время великий воин. Звали его Сухим за то, что из любой воды сухой мог выйти. Был он росту чуток повыше Калаша, а в плечах ровно такой. И было у этого воина великое проклятие - ходил он по степи кругами, да никак не мог выйти к Волье, к родному дому. Беда была – не знал он, что проклят за доброе дело. Когда-то помог он одному юному богу, а тот, не задумавшись, и сказал ему – будешь великим героем, и будут к тебе идти за помощью все сирые и убогие! Сказал так, да и отправился в свои Ирии, а Сварга-то Мать божьему слову послушалась и сделала Сухого вечным героем. Да таким, что и не вырваться ему стало из оков своего проклятья. Ходил он неприкаянный по Великой Степи Солянской и Пустельской. Казалось ему, что к Волье, к нашим местам, к родному дому, к жене родимой возвращается, а на самом деле ходил кругами. С ума сходил, вслух с женой разговаривал, миражи видел родных мест, а всё никак не мог изжить той божьей благодарности. Ходил он, ходил, да дела добрые делал. Да такие, что сказания о великом воине Сухом знает теперь в степи любой мальчишка. О том, как Сухой демона оседлал и полмира вспахал. Как напоил целую деревню из одной горсти. Как вынес из огня за раз семью и стадо козуль. Как разорвал пасть злобному уранскому врану, забредшему в стародавние времена на солянские земли… А ещё сказывают, что если помолиться во время тяжёлой жажды в степи и верно позвать по имени, то обязательно найдёшь в степи железный чайник с живой водой! Или что можно позвать его громко по имени и он шепотом ответит, куда идти, чтобы к поселениям выйти. Да много их – сказок и былин, что рассказывают пацанятам у вечерних костров. Но больше всего ценится одна – о том, как Сухой выкрал жён злобного демона, служителя Клята, Чёрного Абдуллы. И не для себя выкрал! А целый гарем угнал для своего младшего побратима, Петрухи, полюбившего новую жену Абдуллы. А поскольку в гареме чёрного демона не разберёшь – какая старшая, какая младшая, и все девки одинаково в чадрах ходят, то пришлось Сухому всех выкрасть. А помогал ему в том деле древний брадир - Вереск! На его ладори – «Баркасе» – они убежали от проклятий богов. Но только, вот, чёрный демон вымолил у Клята его молнии и в ярости швырялся ими в беглецов. Древний брадир погиб в огне, не оставив своей ладори, как ни просил его Сухой покинуть её. И побратим младший погиб вместе с полюбившейся ему девой. Ну а Сухой смог уйти и от клятого огня – так его отблагодарил юный бог. И после Сухой отомстил Абдулле, заколов его перед Небом-Сваргой на справедливом судебном поединке. Красивая история. Её не просто рассказывают – поют. Многие слова из неё знают и даже, бывает, что у костров целые представления разыгрываются. Или один затягивает песню, а подпевает с десяток мужских глоток: «А мёртвому, конечно же, спокойнее, не мучась, но живу быть привычней и сподручней».
Эх, судьба-судьбнушка! Не знаешь, где найдёшь, где потеряешься! Дело сложное – божье слово. Даже во благо сказанное, много бед натворить может. Простолюдцу-то что не скажи – всё его слова капельками падают, да облачками незримыми взлетают, никак весы мира не колыхая. А блаженному что сказать – то как булыжник на чашу ухнет! Да зашатается мироустройство. Потому быть богом – дело сложное. Вот и тот юный бог не справился и слепил языком глупость. Но с бога Сварге взять нечего, оттого Сухому и пришлось спасать и помогать, вызволять и благосклонность проявлять. И всё без толку! Он и не знал, что за проклятье над ним, думал – какая злая ведьма покуражилась, надеялся, что вот-вот, ещё дело сделает доброе, откупиться от проклятья, искупит его и отпустит его Сварга-Мать, даст, наконец, до дому дойти, к водам Вольи выйти, к благодельням родным да обнять любимую жену…
Что говоришь? Так и сгиб Сухой и остался навек в степи? Говоришь, пошёл за миражом, за обликом жены своей любимой, и попал в зыбучку? Да только не умер, а слушает в степи – если надо кому, то позови, и он придёт - когда телесно, а когда духом неослабшим? Да тьфу на тебя! Глупости! Враки! За-ради надежды только и составленные! Потому, что чует человечье сердце, что история эта жжёт своей несправедливостью. Всё кажется – не может же быть так, чтобы великий и великодушный бог Урага, повелитель Ветров и Степей, не обратил свой благосклонный взгляд на такого героя и не помог ему достигнуть своего блага! Должен – обязан был! – дойти Сухой до своей возлюбленной! Иначе о какой правильности мира может идти речь? О каком великом благе? Ну, слушай... Мы – самриты, живём на родине Сухого, оттого знаем всё, как было после! Слушай!
Разве ж может быть так, чтобы Сварга-Мать не приглядела, не оплатила бы вклад в общее благо? Разве ж может быть так, чтобы божье слово было сильнее человечьего, а? Я тебе о святых урнах справедливости сказываю! Было такое однажды, что собрались вместе все те, кому Сухой помог. Да и сговорились выпустить его из плена судьбы. Для того направились все в белый храм в зал Справы Великой, где стоит жертвенная урна. Была она тогда ещё совсем простая, без каменой одёжи, справленной позже расками, да вот тропа сомнения уже была проложена – по чёрным и белым плиткам на полу, чтоб задумываться о том, к благу или ко злу будут твои пожелания? Пришли туда люди и всё, как один, записали доброе желание для Сухого. Не побоялись, не постеснялись. Знаешь, как святая урна-то работает? Ты в неё кладёшь бумажку со своим желанием, а оно исполняется. Только одна загвоздка есть – желание нужно о другом человеке делать, а не о себе, и исполняться твоё пожелание будет за счёт твоего блага. Значит, кому-то, на кого ты укажешь, прибудет, а от тебя заберётся то, что должно было хорошего в твоей судьбе случиться. Вот и получается, что выгоды в таком деле никакой, потому к урне идут только если настоящие чувства к кому испытывают! Вот, значит, собрались люди и пожелали ему дойти до Вольи, до дому его. Тут-то и случилось Чудо!
Однажды словно проснулся герой. Встал поутру, отряхнулся, хлебнул водички из своего волшебного чайничка, глянул по солнышку направление, да зашагал, снова и снова себе представляя свой дом и жену родную. Шёл он шёл, и никто его не задерживал, как обычно, никто по пути не попался ни хворобый, ни калечный, ни обиженный. Шёл Сухой, шёл и вышел к Волье. Да вот беда! Вышел он в городище древнее, к своему дому, а дома-то и нету! Всё смело подчистую время. И жилища, и людей. Стоят пустые домины, пялятся окнами на улицу. Стоят пожжённые дерева древние. И Волья лежит вся омертвевшая. Тут-то великая тоска взяла героя. Заболело его сердце! Всю его жизнь оно отзывалось чутко на самый тонкий крик о помощи, а тут – не от куда ему самому помощи стало ждать. Запечалился герой так, что душа рвётся на осколки! Вот-вот и в печаль и дурномыслие сорвётся и сгинет! И Сварга пожалела его благую душу. Подняла она дикую плавню. Такую, что идёт огромным валом и всё на своём пути сметает!
Погнала Сварга её с Великих Жиг, прямо от запретных горок, да на городище, туда, где стоял-горевал Сухой. Тот-то и встал в полный рост. Плечи расправил, усы подкрутил, как бывало, печаль-горечь свою забыл перед великим деянием, да и грудью встретил беду-бедищу. И остановил! Да только пока душой своей благой он изживал гибельную силу плавни, Сварга-Мать засталенела его всего от пяток до макушек! Стал он бронзовый весь, да застыл на бережку, как был в момент своего сражения с плавней.
Вот с тех пор и стоит Сухой на бережку. Красиво стоит – грудь колесом, руки в бока, смотрит лихо, так, что никто и не заподозрит, что душа его жива-живенька, спит под бронзовой оболочкой да ждёт вечно своего времени.
Что говоришь? Глупо? По-вашему, по-солянски – не стоял бы столбом, пугалом для птиц, а жил бы духом бесплотными? Ну, нет... Сварга ж не девка неразумная. Она-то всё к благу ведёт! Неспроста он там стоит. А по делу! Вот что скажу тебе…
Оставила она его там с умыслом. Как последний форпост на границе со злом. Его дух смотрит на тутошние горки и ждёт, когда боги каменной воды выйдут из своей скорлупки. Когда эти боги перевернут мир верх дном и заставят богов сесть за один стол с людьми, скатертью устлав каменную воду, тогда разом скинет Сухой с себя бронзовую чешую да совершит свой последний подвиг. Во имя всех людей, а не одного-двух, как раньше. Тогда-то и падёт чёрное благословление юного бога. Сухой сгинет в неравном бою, но душа его уйдёт в посмертье, чтоб вернутся уже рядом с женой и новым домом. Вот как! Последний подвиг, святой! Великому герою – великий подвиг! Во имя блага! Кто ещё остановит каменных богов? А? Только великий герой может!
Что?! Да где ж я вру-то?! А как, по-твоему, бронзовый Сухой на бережку Вольином оказался, а? Вот те грюник! Вернёмся на ту сторону – пойдём через городище, я тебе сам то место покажу, где он стоит! Как живой. Всё при нём – шапка егошняя, чайник, одеяло спальное, ремни особые. Всё, как есть вылитое! И глядит на эту сторону, дожидается! Я ж его сам, вот этими глазами видел! Лет десять назад там с ватагой бродили, дичков собирали. Было дело – прямо на Сухого и вышли. Командир задержаться время дал. Помолились, к ногам статуи положили, как принято, стрелы, куги, фляжки да цветы. Там у него у ног уж такие груды вещей лежат, да всё уже иссушенное и обветшалое. Может, раз в год на него и выходят люди, да жертвуют герою, кто чего может, на будущее спасение мира. Но помнится в ту пору ещё ни одного меча рядышком не лежало, ни одного щита. Да и у нас поживы серьёзной не было, потому по мелочи только и жертвовали. До сих пор жалею, что лук не оставил там, а спустя месяц в пустом деле потерял! Эх! А был бы мой лук в его руках в последнее время этого мира - было бы и мне чем гордится и довольным быть! А ты говоришь...
Вот такие религии и мифология )
Добро пожаловать в мир Каменной Воды! ;-)