Правила жизни Стивена Кинга.

Я очень люблю творчество Стивена Кинга.

Чуть не написал, что люблю Стивена Кинга, но вовремя остановился. Я к сожалению не знаком лично с этим выдающимся и без преувеличения, гениальным дядькой, поэтому не могу любить его лично. Я слишком мало о нем для этого знаю. 

Но книги он пишет, просто отпадные!

Впервые я столкнулся с его творчеством году кажется в 1984. Я тогда был в четвертом классе, и мои родители выписывали Литературную газету, на заднем развороте которой был напечатан рассказ "Наши парни во Вьетнаме". Вообще-то он называется "Игрушечные солдатики", но мне почему-то запомнилось его название в таком виде. Может что-то путаю, но долгие годы был уверен, что именно так рассказ и называется. В том варианте перевода, у убийцы еще был пистолет Люгер с удлиненным стволом. Это выглядело как по мне, чрезвычайно брутально, круто и профессионально.

Почему-то ни в одном из прочитанных мной позже версий, этой детали не было.

Ну, да это лирика...

В общем, я был потрясен до глубины души!

 Вообще Кингу, рассказы удаются чертовски хорошо. Да, ему все удается чертовски хорошо, даже книги под псевдонимом Ричард Бахман, но на мой вкус, рассказы это просто нечто! Очень люблю его рассказы!

В следующий раз, я столкнулся с Кингом, уже когда закончил школу. Лет наверное в семнадцать. Тогда мама сумела где-то по большому блату урвать роман "Мертвая зона". На украинском языке...

 Да, я жил тогда на Украине.

Сейчас все почему-то стали жить в Украине, а мы тогда жили на... Я так и не понял почему.  Но то такое... 

В общем, жил я тогда на Украине, и украинским языком владел превосходно. Так что, роман пошел на ура.

Кстати сказать, считаю, что этот роман, одна из самых замечательных его работ. Хотя, возможно тут здорово постарались переводчики на украинский, и оказались святее папы римского. Говорят такое бывает.

Позже, я встречал минимум четыре других варианта перевода на русский, но по красоте и эмоциональному накалу, они с украинской версией 1988 года и рядом не стояли. Ни один. Не знаю, как так получилось...

После этого, я начал охотится за Кингом уже целенаправленно. Я покупал и читал все, что смог достать. Ночную смену, и Керри. Темную половину и Сияние... "Туман" в журнале "Вокруг света".

И наконец, хочу упомянуть "Воспламеняющую взглядом". Не помню точно когда я ее прочел, но помню что одну из первых. Пару дней ходил под впечатлением как в тумане. После со мной такое было лишь дважды. После прочтения "Города" К. Саймака, и после Терминатор 2. Это конечно была не книга, но так уж вышло. Такой у меня оказался дурной вкус, видимо.

Кинг, гений концовки... У него, сцуко, такие концовки... такие...  что я часто плачу... А после "Мертвой зоны" и "Воспламеняющей взглядом", я рыдал наверное по часу как минимум. Вот такой я оказывается сентиментальный... Сам от себя не ожидал...

Сейчас вот хотел, порассуждать о том, как и насколько крут Кинг в концовках, но понял, что я не смогу написать об этом объективно и структурировано. Просто мне  очень нравится, как у него заканчиваются некоторые произведения. Не все. Но большинство. Даже беспросветный ужас, вроде "Кладбища домашних животных" и "Томинокеров", он умудряется закончить с нотками надежды на что-то. Или тот же "Туман"(Мгла). Очень оптимистичная концовка. Совсем не как в кино... 

Ну, а "Темная Башня", это вообще просто гимн несгибаемому человеческому упорству и оптимизму, кто бы что не говорил.

Я очень не люблю ужасы. В любом виде. Хоть в кино, хоть в литературе. Никогда не понимал людей, которые ловят от этого кайф.

Я почему-то всегда в первую очередь представлял себя на месте пострадавших, и мне как-то это не очень нравилось... Да...  Наверное, я никогда не буду писать о реках крови, скользких кишках и прочих зверствах. Это просто не мое. И да, я осуждаю тех, кто это пишет. Имею для этого внутренние мотивы и моральные основания. 

Собственно, так я Кинга читать и перестал. Попались мне в руки "Томинокеры", и я прочитав их, ужаснулся настолько, что навсегда зарекся читать Кинга. 

Дело было уже лет двадцать с небольшим назад. Но я зарок держу. 

С тех пор, я прочитал лишь одну книгу, вышедшую из под его пера. "Как писать книги". Но она автобиографически-методическая, так что это несчитово.

Она и сейчас лежит у меня на столе, и всем кто пишет книги или что попроще, очень рекомендую сделать ее настольной книгой. Вещь стоящая.

Вот такой я странный и непоследовательный поклонник творчества старины Кинга.

Конечно, я не могу пройти мимо вопроса о секрете его успеха. Хотя, кто я такой, что бы об этом рассуждать? И все же, не могу устоять перед искушением, и не всунуть свои пять копеек, в кладезь всемирного Кингозатства и Кинговедения.

Думаю, на самом деле все просто как грабли, и изящно как как коромысло.

Кинг - сердцеведец.

Он каким-то, непостижимым для меня образом, погружается в такие адовы пучины человеческой души, находя там мотивы и оправдания поступкам, что психоаналитики при его упоминании, длжны вставать и идти грустно курить за углом. Это первое.

Второе и главное, это то, что этот потрепанный жизнью и изрядно побитый молью, человек с алкогольной и наркотической зависимостью в багаже, каким-то образом, все так же остается десятилетним мальчишкой. Это еще более непостижимо, чем его сердцеведчество, хотя, возможно, что это просто две стороны одной медали.

То как Кинг пишет о детях, и особенно от лица детей, это просто бесценно! 

Он посстоянно пытается напомнить нам, взрослым, что дети, это не просто люди маленького роста. Это совершенно другая цивилизация, с совершенно отличной от нашей системой ценностей, верований и убеждений.

можно сказать, что в какой-то степени, Кинг, это ксенопсихолог, помогающий нам общаться с инопланетной цивилизацией, живущей с нами бок о бок. 

Ни больше не меньше.

И уже за одно это, я буду его любить всегда. Не смотря на то, что он пишет ужасные ужасы. Не смотря на то, что он выворачивает на нас всю мерзость человеческой натуры.

Уже за это мой ему низкий поклон!

"Вот и все, что я хотел сказать по этому поводу", сказал бы Форрест Гамп. И я пожалуй с ним соглашусь. Потому что больше мне сказать нечего. 

К написанию этого блога, меня подтолкнула, встреченая мной на одном из ресурсов, подборка изречений  Стивена Кинга.

Я ее размещаю ниже. Как я понимаю, меня иногда читают люди ,которые тоже пишут. 

Вот специально для них, я делюсь мудростью веков в виде его изречений.

И пусть каждый почерпнет из этого что-то свое, и он будет разным, Кинг, это действительно человек, чьим мнением, не грех поинтересоваться)))

https://esquire.ru/rules/193-stephen-king/#part3

Правила жизни Стивена Кинга

Многие удивляются, но в детстве я не любил выкапывать трупы животных или мучить насекомых

Я литературный эквивалент картофеля фри с биг-маком.

Корни всего, что я пишу, тянутся к одной истории. В старших классах я встречался с девчонкой. Потом мы расстались. «Мне нужно посмотреть на других людей», — сказала она. «Валяй», — сказал я. Какое-то время спустя я встретил ее вновь. Под глазом у нее был синяк. «Я не хочу говорить об этом», — сказала она. Потом мы сидели и пили кофе. Она молчала, а затем ее прорвало. Оказалось, что она встречалась с другим чуваком, и тот чувак как-то попросил ее сделать одну штуку, а она отказала ему. И он ударил ее. Помню, я сказал: «Наверное, ты чувствовала заранее, что что-то случится, и тебе было страшно?» «Нет, — сказала она, и я запомнил ее слова на всю жизнь. — Мы никогда не чувствуем той опасности, которая по‑настоящему близка».

Однажды я пришел к психотерапевту. Она сказала: «Вы должны представить, что все ваши страхи — это такой шарик, который вы можете просто накрыть ладонью». Я сказал: «Девушка, милая, да я живу страхом. Для того чтобы накрыть мой страх не хватит даже чернобыльского саркофага».

Ненавижу мозгоправов. Если у тебя есть проблемы — жри лекарства и никому не плачься.

Я уважаю страх. Он организует людей. Например, если бы можно было представить себе возможность такого выбора, то я никогда не полетел бы на самолете, весь экипаж которого не боится летать.

Я всегда летаю бизнес-классом. В случае катастрофы я хочу быть к ней как можно ближе.

Когда-то давно все самолеты, на которых я летал, были оснащены мониторами, на которых транслировалось изображение с носовой камеры: вы могли видеть, как самолет отрывается от земли, взлет, посадку. А потом в Чикаго разбился самолет. Представляете, как это было? «Так, земля все ближе, ближе — боже, как быстро — еще ближе. Все, ребята, мы мертвецы».

Как-то раз я летел на самолете, и со мной рядом сидел какой-то придурок. Когда мы набрали высоту, он начал блеять: «Мистер Кинг, я давно мечтал задать вам ОЧЕНЬ НЕОБЫЧНЫЙ вопрос: откуда вы черпаете вдохновение?» Я сказал: «Мне никогда не задавали этот вопрос на высоте 12 тысяч метров, но все равно — идите в жопу». Потом я даже пожалел его: до самого конца полета он просидел белый, как простыня и даже не притронулся к еде.

Меня задолбал вопрос "Как вы пишете?". С некоторых пор я отвечаю на него однообразно: «По слову за раз».

Дорога в ад вымощена наречиями.

Вдохновение можно черпать отовсюду. В моей книге «Ночная смена» есть рассказ «Давилка» — про гладильную машину, которая несколько озлобилась на мир. Идея родилась у меня в тот год, когда я работал в прачечной. Вместе со мной работал парень, который потерял на этой работе руки — из предплечий у него торчали два металлических крюка. Знаете, есть некоторые вещи, которые работодатели забывают вам сказать, когда вы поступаете на новую работу. Этому парню забыли сообщить, что тому, кто работает на валиковой гладильной машине, не стоит носить галстук. Более всего меня потрясало, что когда после смены все шли мыть руки, он просил кого-нибудь открыть ему воду и спокойно мыл свои крюки под краном.

Господь бывает жесток настолько, что иногда оставляет тебя жить дальше.

Хорошие идеи — как йо-йо. Ты можешь оттолкнуть ее от себя, но она все равно останется на дальнем конце резинки. Она не умирает там, она лишь спит. А потом, когда ты забудешь о ней, она вернется и хлопнет тебя по голове.

Литература — это правда, обернутая в ложь.

Я не готовлюсь к написанию книг. Не просиживаю в библиотеках, не делаю выписок, ничего нигде не подчеркиваю. Я просто сажусь и пишу гребаные слова. Называйте меня колбасником. Да, я долбаный колбасный писатель. То, что я пишу, — это колбаса. Сел и съел. Я признаю это и не принимаю никаких претензий: ведь я никогда не выдаю свою колбасу за белужью икру.

Талант не статичен. Он либо взрослеет, либо умирает.

Принято думать, что я очень странный или даже страшный человек. Это не верно. У меня по‑прежнему сердце маленького мальчика. Оно пылится в стеклянном графине на моем столе.

Многие удивляются, но в детстве я не любил выкапывать трупы животных или мучить насекомых.

Считается, что моим первым опубликованным произведением был «Стеклянный пол», который я напечатал в 1969 году. Скажу по секрету, это брехня. Вначале, в 1963-м, был рассказ под названием «Я был подростком, который похищал трупы». Но издатель изменил название на «В мире насилия». Там было про безумного ученого, который выращивал в подвале гигантских слизняков и заставлял своего сына выкапывать для этих ублюдков свежие трупы. Но все закончилось благополучно: слизняки съели ученого, а подросток убежал.

Можно быть счастливым в 8 и в 28, но если кто-то говорит вам, что он был счастлив в 16, значит, он либо лжец, либо идиот.

Лучше быть хорошим, чем плохим. Но иногда порядочность приобретается слишком высокой ценой.

Только ваши враги скажут вам правду. Друзья и возлюбленные будут лгать бесконечно, запутавшись в паутине принятых на себя обязательств.

Самые важные вещи сложнее всего выразить словами. Иногда это оборачивается тем, что мы стыдимся собственных чувств, потому что слова делают наши чувства ущербными.

Надежда — неплохая штука. А неплохие штуки не склонны умирать.

Писать о своей жизни — сложная задача. Это как секс: лучше пережить это, чем писать об этом.

Я пишу лишь о том, что меня пугает. Например, я никогда не писал про змей — мне плевать на них. Я люблю писать про крыс — эти серые ублюдки пугают меня куда сильнее.

Пугать людей книгами в наше время становится все сложнее. Они уже запуганы телевизором, так что я тут бессилен.

Американские президенты постоянно произносят вялые речи о неприятии школьного насилия. От этих жалких спектаклей меня обычно тянет зевать. Особенно если вспомнить, что эти люди отдали приказ разбомбить Югославию и залили кровью Ирак. Мне кажется, это можно сравнить лишь с лекцией о вреде наркотиков, которую ведет трясущийся тип, ноздри которого обсыпаны кокаином, а в руке зажата трубка для крэка.

Кокаин — это дар. Он всегда был моей кнопкой «вкл.» Я начал употреблять его в 1979-м и продолжал, наверное, восемь лет. Не слишком-то долго, чтобы по‑настоящему подсесть, но уж точно дольше, чем Вторая мировая война.

Мне кажется, марихуану стоит не только полностью легализовать, но и сделать ее выращивание надомной работой для тысяч одиноких людей. Для моего родного штата Мен это было бы даром божьим. Там и так можно взять неплохую траву домашней высадки, но ведь она будет гораздо качественнее, если люди будут открыто выращивать ее в теплицах и пользоваться удобрениями.

Я начал напиваться с той самой минуты, когда закон разрешил мне делать это. Я всегда пил только для того, чтобы просто напиться. Никогда не понимал выпивки в компании. Это для меня как трахнуть сестру.

Кто-то говорит, что творческие люди больше страдают от пристрастия к алкоголизму, чем остальные. Они, мол, более ранимы и тонки. Но я так не думаю. Мы все выглядим одинаково, когда блюем себе на ботинки.

Для меня не существует такой вещи, как настроение или вдохновение. Я всегда нахожусь в настроении что-нибудь написать.

Ненавижу пустые страницы.

Я говорил это прежде, я говорю это сейчас. Когда ты вдруг обнаруживаешь что-то, к чему у тебя есть талант, ты будешь корпеть над этим до тех пор, пока твои пальцы не начнут кровоточить и пока твои глаза не вывалятся из глазниц.

Если у тебя нет времени на чтение, у тебя не будет и времени на то, чтобы писать.

Я редко иду на уступки. Когда компания ABC взялась за экранизацию моего «Противостояния», я сразу понял, что имею дело с упертыми уродами. Их цензоры знали только два словосочетания: «это нам подходит» и «ни в коем случае». Меня это мало беспокоило до тех пор, пока мы не добрались до сцены, где моя героиня произносит следующую фразу: «Раз тебе так важна работа — не выпускай ее из рук и засунь поглубже в жопу!» Как мне кажется, слово «жопа» небезызвестно и весьма употребимо на телевидении, но цензоры заявили мне, что это не пройдет никогда. Видимо, процесс помещения работы в жопу слишком будоражил их сознание. Поэтому в фильме вы услышите лишь: «…и засунь ее поглубже!» Но знайте: я всегда был за жопу.

Французский язык способен превратить грязь в любовь.

Господь имеет к нам определенную милость. В конце концов, за последние 63 года на планету упала лишь пара атомных бомб.

Каждая форма жизни бессознательно или подсознательно стремится к бессмертию.

Я никогда не приму участие в спиритическом сеансе. Даже если моя жена завтра умрет, и ко мне придет медиум и скажет, что жена только что вышла на связь и собирается мне сказать что-то очень важное.

Монстры и привидения существуют. Они всегда живут и борются внутри каждого из нас, а иногда побеждают.

«Ночь живых мертвецов» (фильм режиссера Джорджа Ромеро. — Esquire) — величайшее кино. Когда оно вышло на экраны, системы возрастных рейтингов для фильмов не было и в помине. Помню, когда я отправился посмотреть этот фильм, весь зал был полон детьми. Клянусь, я никогда не видел настолько тихих детей. Они даже боялись пошевелиться. Они выходили из зала со стеклянными глазами и открытыми ртами. Это был самый сильный аргумент в пользу классификации фильмов по возрасту, который я когда-либо видел.

Как-то раз, после того как я перенес тяжелую болезнь в госпитале и вернулся домой, я сел смотреть «Титаник». Никогда в жизни я так остро не чувствовал наносимый моему мозгу ущерб.

Кино не победит книги. Все эти ребята, типа Кингсли Эмиса постоянно твердят: книга мертва, общество сползает в трясину, культура уничтожена, кругом идиоты, имбецилы, телевидение, поп-музыка, разложение, дегенерация и все такое. И тут вдруг появляется чертов Гарри Поттер — гребаная хрень на 734 страницы, которая расходится пятимиллионным тиражом за двенадцать часов. Про себя я промолчу.

Большинство из того, что было написано и опубликовано с середины 1980-х по середину 1990-х — суть откровенное и высококонцентрированное говно.

Век книг не окончен. Хотя, возможно, окончен век некоторых книг.

Иногда меня спрашивают: «Стив, почему вы не напишете нормальный роман, такую серьезную штуку?» И под этой серьезной штукой большинство людей, как правило, имеют в виду какую-нибудь херню про старого профессора, у которого проблемы с потенцией и все такое. Почему я не напишу такую херню? Я не знаю. И без меня найдется множество людей, которые пишут примерно так же, как старики трахаются. Для отменного говна всегда будет отменный рынок.

Не пытайтесь нае***ть бесконечность.