И вновь боевка: китайцы против кочевников

Второй и последний на данный момент мой эксперимент с описанием военных действий. 

У Льва Гумилева в его "Истории народа хунну" есть эпизод хунно-китайской войны 200 года д.н.э.:  

"Обеспечив свой тыл, Модэ обратил внимание на Китай. В 202 г. гражданская война в Китае закончилась победой Лю Бана, основателя династии Хань, известного в китайской истории как Гаоцзу. Но страна еще не оправилась от разрухи, и в это времяс севера хлынули хунны. Они осадили крепость Маи, и комендант ее, князь Хань Синь, вынужден был сдаться. По китайской традиции, сдача равнялась измене и означала переход в подданство победителя. Никакие обстоятельства не извиняли сдавшегося, так как предполагалось, что он мог покончить жизнь самоубийством, а раз этого не сделал, то изменил долгу. Поэтому для князя Хань Синя все пути отступления были отрезаны, и он стал верно служить новому хозяину[184]. Хунны успешно двинулись на юг и, перейдя хребет Гэучжу, зимою 200 г. подошли к столице северной Шаньси – городу Цзиньян. Гаоцзу лично повел войска против них, но в результате сильных холодов около трети ратников обморозили руки.

Модэ применил обычный прием кочевников: притворным отступлением он завлек лучшие китайские части в засаду и окружил авангард китайской армии вместе с императором в деревне Байдын, недалеко от города Пинчэн. Любопытно, что Модэ имел уже четыре войсковых подразделения, определявшихся мастью лошадей: вороные, белые, серые и рыжие.

 Семь дней китайское войско оставалось в окружении без пищи и сна, выдерживая беспрестанные нападения хуннов. Наконец китайский лазутчик добрался до жены Модэ и сумел подкупить ее. Она стала советовать мужу помириться с Гаоцзу, «человеком гениальным»[185]; она говорила, что, приобретя для себя китайские земли, хунны все равно не смогут на них жить. Это соображение, а в еще большей степени подозрение в неверности князя Хань Синя, не приславшего своевременно обещанного подкрепления, заставили Модэ отказаться от дальнейшей борьбы, и он приказал открыть проход войскам Гаоцзу. Китайское войско прошло через открытый проход с натянутыми и обращенными в сторону хуннов луками и соединилось со своими главными силами, а Модэ повернул назад. 

Этот поход хуннов – один из крупнейших, но, если взглянуть на карту, он поражает тем, насколько неглубоко могли проникнуть хунны в Китай. Вся кампания развернулась в Шаньси: города Маи и Пинчэн лежали в 90 и 40 км от границы, а Цзиньян (современный Тайюань) в 250 км. Под Пинчэном у деревни Байдын[186] сосредоточились все военные действия, причем Сыма Цянь определял численность китайской армии в 320 тысяч воинов (и это реально, так как в это число включалась войсковая обслуга, нередко составлявшая в восточных армиях от половины до четырех пятых личного состава), число же хуннов – в 400 тысяч всадников, что явно преувеличено. Эти 400 тысяча человек должны были располагаться в горной котловине 30х40 км, т.е., если даже считать, что у хуннов не было заводных лошадей, на каждого всадника приходилось 30 м2, а считая, что в середине стоял и отбивался китайский отряд, – еще меньше. Абсурдность очевидна. Вероятно, Сыма Цянь преувеличил хуннские силы в 10–20 раз. Но если принять этот коэффициент и предположительно определить силы Модэ в 20–40 тысяч всадников, становится понятно, почему он искал мира: ведь огромная китайская армия, растянувшаяся почти на 600 км, даже при полной потере авангарда была сильнее его..."

Основываясь на этом описании, заглянув в труды Сыма Цяня и еще кое-куда, я наваяла вот это: 

"Войско хунну продвигалось по вражеским землям области Дай необычайно быстро. У крестьян отнимали съестное и скот, сжигали дома, но убивали только тех отчаянных, кто оказывал сопротивление. Пленных не брали по приказу Модэ: он сказал, что рабов можно наловить на обратном пути. Шаньюй распорядился не препятствовать перепуганным крестьянам бежать в город Маи, под защиту главной крепости области.

— Пусть у Хань Синя голова болит о том, как прокормить всю эту ораву.

На равнине неподалеку от Маи князь Хань Синь собрал большую часть своих войск, чтобы дать отпор хунну. Сражение длилось полдня. Стрелы хунну вновь и вновь закрывали тусклое солнце, прежде чем упасть вниз смертоносным дождём, а когда ряды китайской пехоты изрядно поредели, на них обрушилась вся мощь степной конницы. Заснеженное поле покрылось трупами.

Бросив свою разбитую армию, Хань Синь бежал и сумел укрыться в крепости Маи. Упустившие его воины хунну объясняли свою неудачу тем, что только быстрый тысячелийный конь помог вражескому предводителю уйти от погони.

Хунну окружили Маи. Штурмовать крепости они не умели, так что осада могла длиться долго. Рассматривая стены с зубцами, высокие башни с изогнутыми крышами, Модэ думал, что южане слишком горды: их города своей тяжестью попирают землю, а башни дерзко устремляются к облакам. В вольных степях его народа никогда не будет таких нелепых строений, пока хунну чтут Великое Небо и живут в юртах.

Со стен крепости осаждённые могли видеть горящие деревни в окрестностях — степняки хладнокровно уничтожали вражеские селения. Те запасы зерна, что хунну не могли вывезти, сжигались в амбарах. Весной земледельцам нечего будет сеять.

В Маи собралось слишком много людей, припасы быстро закончились. Через два десятка дней из городских ворот вышли посланцы Хань Синя: тот просил о встрече с шаньюем.

Когда Модэ и Хань Синь встретились, Гийюй присутствовал и переводил их речи. Китайский князь обещал сдаться, если ему сохранят жизнь. Больше того, он предложил стать союзником хунну и вместе с ними выступить против императора. Часть армии Хань Синя находилась довольно далеко от Маи и не пострадала.

Модэ спросил, почему Хань Синь предаёт своего повелителя. Когда Гийюй перевёл вопрос, очень высокий, с седеющей бородой китаец сощурил воспалённые глаза и с горечью ответил:

— Это Лю Бан предал меня. Я был его верным соратником, сражался рядом с ним, победил немало его врагов, а он сослал меня сюда. Бросил мне эту захолустную область и княжеский титул как последнюю кость старому псу. У трона собралось столько прихлебателей, что я императору больше не нужен. Он уже присылал ко мне чиновника с выражением своего недовольства. Следующий императорский посланец приехал бы уже за моей головой. Я хочу отомстить.

Вечером в своей походной юрте Модэ посоветовался с предводителями родов. Уже стало известно, что императорская армия приближается. Осада Маи не могла продолжаться, иначе враги ударят хунну в спину. Если Хань Синь сдержит своё слово, его войско не будет сражаться с хунну и даже вступит в бой на их стороне. Совет решил, что предложение следует принять, шаньюй с ними согласился и наутро дал Хань Синю утвердительный ответ.

На следующий день Хань Синь сдал крепость, опустился на колени перед сидящим на вороном коне Модэ и поклялся служить ему. Спешившись, шаньюй разрешил китайцу подняться и ответил, что принимает клятву. В дар Модэ Хань Синь преподнёс шёлк, дорогое оружие и своего тысячелийного жеребца, потому что во время предыдущей беседы шаньюй намекнул ему, что хотел бы получить лучшего княжеского коня вместо красивых невольниц.

Затем Модэ в своей юрте разделил трапезу с новым союзником, и подметил, что тому кусок не лезет в горло, а чашу с молочной водкой Хань Синь осилил с трудом и попросил налить себе рисового вина. Присутствовавшие за столом князья переглядывались, хмыкали, вполголоса отпускали язвительные замечания, которые Гийюй, конечно, не переводил южанину.

Яньчжи наблюдала за Хань Синем издалека, а ночью сказала Модэ:

— Этот человек не внушает мне доверия.

— Мне тоже, — ответил шаньюй. — Но оставлять за спиной не сдавшуюся крепость не хочется. Взять её штурмом мы не смогли бы, а для долгой осады у нас не хватит времени.

— Надеюсь, Хань Синь сдержит своё слово. Он не покончил с собой, сдался, а значит, стал изменником. Император ему этого не простит, — заметила Шенне.

По уговору с Модэ Хань Синь должен был собрать остатки своего войска, навербовать новых бойцов и присоединиться к войску хунну. А пока Хань Синь отправил с шаньюем своего военачальника Ван Хуана с его отрядом.

Хунну отошли от крепости Маи и устремились навстречу огромной армии императора. Вели войско лазутчики Гийюя, бывавшие здесь в мирные дни. Вместе с ними и Гийюем Модэ осмотрел не одну долину, по которым хунну продвигались между невысокими заросшими лесом горами навстречу китайской армии. Наконец неподалеку от города Пинчэна Модэ облюбовал одну горную долину близ деревушки Байдын.

Перейдя хребет Гэучжу, хунну подошли к городу Тайюань и осадили его. Оставшись у Тайюаня, Модэ послал больше десяти тысяч всадников из родов Лань, Хугэ, Ливу, Ван Хуана с отрядом, а также западного чжуки с его воинами, к столице провинции Шаньси городу Цзиньян. Там хунну впервые встретили армию императора, вступили в бой, понесли поражение и отошли в область Лиши. Осаду Тайюаня Модэ снял и тоже отступил на север.

Южане преследовали хунну, и в Лиши случилось второе сражение: степняки наскакивали, осыпали южан стрелами, но вскоре побежали, не выдержав удара боевых колесниц и тяжелой конницы.

***

Император Лю Бан, принявший тронное имя Гао-цзу, стоял в колеснице и смотрел поверх голов своих воинов на вражеское войско впереди. Впрочем, войском эту орду в меховых шапках вместо шлемов назвать трудно. Хунну пускали стрелы, вопили, наверняка оскорбляя китайцев, но их было гораздо меньше, чем у Цзиньяна.

Там армия императора впервые дала хороший урок степным варварам, в Лиши урок был подкреплён, и с тех пор все стычки с хунну кончались победой китайцев — варвары просто удирали, не отваживаясь скрестить мечи с храбрыми китайскими воинами. Так будет и на этот раз.

Лю Бан насмешливо скривил полные губы и обратил внимание на высокий чёрно-белый с красным бунчук, поднятый над войском степняков. Император не замечал такого при Цзиньяне и в Лиши. На его вопрос ответил приближённый, осенью ездивший послом к хунну:

— Повелитель, этот бунчук принадлежит шаньюю варваров.

Там сам Маодунь! Хорошо бы поймать этого отцеубийцу и прилюдно казнить его в столице. Народ любит такие зрелища, в памяти черни останется его, Гао-цзу, великая победа над обнаглевшими степняками. Император громко произнёс:

— Слушайте и передайте воинам. Я хорошо вознагражу тех, кто приведёт мне на веревке предводителя варваров Маодуня. Хотя и за его голову я тоже щедро заплачу.

Обещание награды воодушевит его храбрецов. Приближённые зашушукались, в стороны побежали младшие офицеры с услышанным известием. Лю Бан улыбнулся в усы и продолжил наблюдать за кочевниками. Те подъехали на расстояние, достаточное для прицельной стрельбы, и пускали в китайцев стрелы. Многие воины падали. У императорской армии лучников и арбалетчиков было меньше, но они тоже наносили урон врагам.

Император отдал приказ, забили барабаны, и на врагов устремились десятки боевых колесниц. Каждую из них везла четвёрка лошадей в защитных кожаных доспехах. Кроме возничего в колеснице находились лучник и воин, орудовавший длинной алебардой цзи, увенчанной острием копья и сбоку снабжённой лезвием клевца. Это было воистину страшное оружие, которым можно и рубить и колоть. Грохот колесниц и топот коней вселяли страх в сердца — не все находили в себе силы противостоять такому ошеломительному натиску.

Атака колесниц всегда внушала ужас варварам, и на этот раз случилось то же самое. Конечно, хунну отстреливались, и многие колесницы ещё не успели разогнаться, как стрелы варваров настигли и сбили наземь возничих или воинов. Но от остальных колесниц степняки бросились врассыпную, как цыплята от коршуна. Те, кому не повезло, были убиты или ссажены с коней ударами алебард цзи.

Когда ряды варваров смешались, Лю Бану удалось разглядеть под бунчуком шаньюя группу воинов в шлемах и хороших доспехах. Это точно Маодунь с телохранителями. Но вот правитель степняков дрогнул, повернул своего вороного и в сопровождении свиты пустился в бегство. Увидев, как удаляется бунчук вождя, и остальные хунну побежали!

Глядя на удирающих степняков, их спины в рыжеватых, серых и бурых шубах, император подумал о том, что лучше бы уничтожить врагов здесь и сейчас. Если удастся окончательно разбить Маодуня с его войском, то Ордос сам свалится к нему в руки, словно спелый плод с дерева. В тамошних землях, наверное, осталось не так уж много воинов. Решено, надо догнать и уничтожить хунну.

Императором овладел азарт. Он приказал тяжёлой коннице преследовать врагов, хлопнул по плечу своего возничего Тэн-гуна и прокричал ему:

— Вперёд! За ними!

Тот ухмыльнулся и послал коней вскачь. Когда его колесница приблизилась к хунну, император несколько раз выстрелил из лука в спины врагов. Остальные колесницы тоже неслись за степняками. Увлеклась погоней и китайская конница. Пехота по мере сил поспевала за императором, но вскоре отстала.

Вёрткие и быстрые лошади кочевников позволили своим хозяевам оторваться от преследования. Словно псы по звериному следу, китайцы упорно двигались вперёд, оставив позади деревушку Байдын. Чёрно-белый с красным бунчук едва виднелся далеко впереди, и исчез в распадке между невысокими горами. Проход оказался достаточно широк для колесниц, земля была ровной, и после краткого колебания император приказал вознице следовать туда. Впереди мчались китайские всадники.

Распадок вывел конницу и колесницы в просторную долину, со всех сторон окруженную лесистыми горами. Впереди и сбоку виднелись ущелья. Передовой китайский конный отряд устремился в проход впереди, вслед за мелькнувшими последними степняками.

Колесница императора подлетела к входу в ущелье, и Тэн-гун с трудом остановил её, чтобы не наехать на своих — впереди выстроились конники. Они, а вслед за ними император и воины на других колесницах недоумённо уставились на врагов, которые почему-то не бежали, а выстроились стройными рядами, преградив путь китайцам. В руках хунну держали луки с натянутыми тетивами. За рядами степняков вновь покачивался бунчук шаньюя. Среди хунну загрохотал барабан и противно взвыли трубы. Это сигнал, но для кого?

Конный офицер слева от императорской колесницы изумлённо вскрикнул, указывая на ущелье сбоку — оттуда выезжал большой отряд степняков. На передних воинах красовались доспехи, как и на тех, что в ущелье впереди. Хриплым голосом Тэн-гун произнёс:

— Повелитель, там, справа!

Император бросил взгляд направо и убедился, что там из двух ущелий тоже выдвигаются отряды кочевников с луками и копьями. А потом у императора пробежал холод по позвоночнику, когда он увидел, как из леса слева и справа выезжают всё новые и новые враги. Послышались предостерегающие возгласы китайских воинов. Охваченный страшным подозрением император обернулся и застыл с полуоткрытым ртом — из оставшегося позади распадка тоже выплеснулась волна варваров, которые выстроились в ряд и натянули луки. В совокупности хунну здесь оказалось больше, чем прежде на поле битвы.

— Засада! Это засада! — прокричал кто-то.

Впрочем, остальные китайцы и сами сообразили, что угодили в ловушку — их окружили со всех сторон.

Вновь взвыла труба, защёлкали тетивы, и тучи варварских стрел сначала на мгновение закрыли тусклое зимнее солнце, а потом со свистом рухнули вниз. Закричали от боли раненые, заржали лошади. Китайские воины попытались было прорваться назад, но на них вновь и вновь обрушивались лавины стрел, а там, где степняки и китайцы вступали в рукопашную схватку, варвары одолевали числом.

Императора укрыли от стрел под щитами его телохранители. Когда попытки вырваться из окружения провалились, несколько тысяч китайцев сгрудились в центре долины. Из колесниц выпрягли лошадей, а сами колесницы поставили набок, чтобы за ними укрыться от стрел: всё равно большинство возничих погибло в первые минуты боя — их прежде всего старались вывести из строя враги. Возница императора уцелел чудом.

Так начался первый день их сидения в осаде. Ночью ударил мороз, а топлива для костров у воинов императора оказалось мало — они вырубили кустарник в центре долины и с вожделением поглядывали на лес за спинами варваров. Не было у китайцев и запасов пищи, жажду они утоляли снегом. Изголодавшиеся люди разделывали и ели убитых лошадей, но тех, кто пытался подобраться к лошадиным тушам поодаль от китайского лагеря подстреливали степняки. Многие китайские воины отморозили себе пальцы и уже не могли управляться с луками и арбалетами.

Воины хунну гарцевали вокруг осаждённых, то и дело посылая в них стрелы, и выкрикивали оскорбления. Вечером в стане кочевников разожгли костры, стали варить и жарить мясо. Насмешники варвары накалывали на копья куски мяса и дразнили ими голодных китайцев.

На северной стороне большинство степняков были на вороных лошадях, на восточной стороне — на серых, на западной — на белых скакунах, а на южной — на рыжих. Глядя на торжествующих, насмехающихся варваров вокруг, император спрашивал себя, как его могло ввести в заблуждение притворное бегство кочевников. Сейчас они демонстрировали дисциплину и хорошую выучку, умение действовать слаженно. Лю Бан и его окружение мысленно и вслух проклинали врагов, уповая на помощь остальной армии.

Днём китайцам приходилось отражать неожиданные атаки варваров, подскакивавших поближе и осыпавших осаждённых градом стрел. Воинов донимали морозы, обессиливал голод. Даже снега, истоптанного и загаженного, становилось всё меньше, и люди страдали от жажды. Так прошло пять дней, а на помощь императору и его коннице никто не пришёл.

***

Небо сплошь затянуло серыми тучами. Ночью выпал снег, и сейчас яркой белизной оттенял тёмно-зеленые кроны сосен, росших на пологих склонах долины. Холодный ветер раскачивал ветви деревьев, свистел среди кустов подлеска, и бросал пригоршни снега в лицо. Мороз щипал щеки.

В такую погоду хорошо сидеть в юрте или хотя бы у походного костра в ожидании горячей пищи. Такие костры сейчас пылали за спиной у Модэ: его свободные от караула воины готовили себе еду. Ветер наверняка доносил аппетитные запахи до окруженных китайцев, и те должны были страдать от мук голода ещё сильнее.

Модэ смотрел на южан с довольной усмешкой. Конечно, можно и сейчас уничтожить их, но у императорских воинов хорошие доспехи, да и отчаяние придаст им сил, как загнанным волкам. Лучше поберечь своих, подождать, пока враги окончательно не обессилеют, тогда добивать их будет легче. Пусть китайцы посидят и подумают, вспомнят о том, до чего дошли изголодавшиеся воины царства Чжао, осаждённые полководцем Бай Ци в другой горной долине много лет назад.

Шаньюй знал о том, что остальная императорская армия застряла под недавно основанным городом Пинчэном в десятке ли отсюда. По приказу Модэ воины родов Сюйбу, Хугэ и Ливу то и дело тревожили китайскую пехоту, обстреливая её, и поджигали обозы с продовольствием. Хунну перехватывали и убивали вражеских разведчиков, так что южане могли только предполагать, в какой долине исчезли их император с конницей.

Китайцы укрылись в Пинчэне и чего-то ждали. На совете князей хунну пришли к выводу, что вражеские военачальники не особо рвутся на помощь своему повелителю, а Гийюй уточнил, что те наверняка ожидают известий о его гибели. Он сказал:

— Смерть императора им на руку: можно будет самим попытаться взобраться на престол. Сыновья Лю Бана ещё дети, их можно не принимать во внимание. Претендентам на престол пригодится армия, поэтому хитрые генералы хотят сохранить побольше воинов для себя.

Самого Модэ тревожило отсутствие его новоявленного союзника Хань Синя: тот уже должен был подойти сюда со своим войском. Хотелось бы натравить его на китайскую армию — пусть южане бьются с друг другом. Но Хань Синь задерживался, и Модэ начал подозревать его в измене.

К чему это все? В прошлом посте про боевку знающие люди помогли мне советами. Вдруг кто-то обнаружит здесь ляпы, которые я не вижу, и любезно укажет на них. 

Примечание: я знаю, что в ту эпоху китайцев правильнее было бы называть ханьцами, вот только не прошло и пяти лет с тех пор, как на престоле утвердилась династия Хань. У меня хунны именуют китайцев южанами.