Монталь (из неизданного) 18+ Феминисткам вход разрешен

Глеб всегда звонил неожиданно. Как бог на душу положит: утром, вечером, ночью, не разбирая времени и обстоятельств. Даже сегодня в законный Олькин выходной. Названивал в обычной своей настырной манере, будто речь шла о жизни и смерти. Она вынула пиликающий телефон из кармана шубы. Три пропущенных, а на экране светился еще один входящий.

– Ты где? – пропустив приветствие, спросил он.

– Да, так, гуляю, - она никогда не говорила ему, про старую квартиру. Квартиру, которую она почему-то оставила за собой. Из каких-то неясных побуждений,  неясных даже ей самой. Может быть ей нравилась тишина? Пара сигарет, гадкий растворимый кофе и отключенный мобильник. Кресло у окна, распахнутого в любую погоду. Тикающие в коридоре старые часы.

 – Слушай, Ольк, ты документы по Сарматтрейду подготовила? Иваныч только звонил… – казалось, он никогда не отдыхал. Никогда не жил просто для себя, бежал заводной машинкой по полу. Олька подумала, что когда-нибудь эта сжатая пружина лопнет, завьется со стальным звоном и время остановится. Механизм развалится на острые шипастые внутренности, выставив напоказ то, что когда-то работало.

– Подготовила, Глеб Борисович. Только печати не поставила, бухгалтерия уже разошлась.

Небо над Москвой порвалось, и из прорех посыпал снег. Она шагала к старому дому мимо скелетов зимних деревьев. Трубка у уха ощутимо нагрелась.

– Почему? – в динамике фоном шел звон посуды, тихая музыка, смех и разговоры. Глеб где-то ужинал.

Она пожала плечами, действительно: Почему? Потому что пятница, потому что было восемь часов вечера. И цифры к ней попали уже после того, как все разошлись и офис затих.

– Ладно. В понедельник отправим, – он хотел еще что-то добавить, Олька это чувствовала, но не стал. – Пока!

– До свидания, Глеб Борисович, – положив трубку, она представила, как он привычно поджимает губы и о чем-то думает. О чем- то важном, может быть даже о том, что не сказал. Вертит за ножку винный бокал, ковыряется в нарезанном стейке или улыбается кому-то. Кому-то красивому, но не ей. Она вздохнула и вытянула руку в тонкой перчатке. Снежинки падали в сложенную лодочкой ладонь. Не сказал ничего о чем-то важном для нее. Привычно бросив взгляд поверх домов, она повернула в проулок. Малый Строченовский проезд дом сорок один. 

В воротах ее встретил заплаканный Димочка. Одинокая фигурка в коротких брючках среди мерзкой московской зимы. Из штанин торчали синие щиколотки. На лице расплывалось горе.

– Ольга Владимировна! – растягивая букву «в» в Ольгином отчестве произнес он, – Ольга Вввладимировввна! Хорошо, что вввы пришли.

По-бабьи всхлипывая, он ткнулся в ей плечо. Обнял, зарылся щенком  в мягкий мех. Снег сыпал на них белыми хлопьями с серого неба. Ошеломленная Олька погладила Димочку по голове. 

– Что случилось, Дим?

Сосед прекратил всхлипывать и засопел. 

– Кися Пися умер… Убили, – глухо произнес он. Помолчав добавил, – у вас духи новые.

– Монталь, – сказала Олька. Подхватив еле переставляющего ноги Димочку, она вошла в ворота они прошли мимо умерших люпинов черным сухостоем торчавшим из снега и повернули за угол. 

Во дворе уже все было готово к похоронам. Лежала яркая обувная коробка, стояла лопата, рядом мрачно слонялся дядь Женя. 

– Привет, красавица, – грустно поздоровался он.

– Привет, дядь Жень, что случилось-то?

– Котика нашего, какая-то блядь стрельнула.

Они сидели с Аллой Матвеевной в старой беседке у накрытого на старом чистеньком полотенце поминального обеда и молча смотрели, как Димочка с дядь Женей долбят могилу коту. Зимние похороны всегда мука. И для покойного и для провожающих. Промерзшая земля откалывалась темным непрозрачным стеклом, а иногда и совсем не отходила, шла белыми росчерками царапин. Одетый в старую синюю куртку дядь Жень тяжело крякал, опуская лопату, Димочка суетился вокруг него, создавая больше суеты, чем помогая. 

– Да отойди ты, чудила, – огрызался уставший сосед. – Мешаешь больше. Вот смотри, сейчас бы по ноге тебе попал. Обожди, блядь.

 От их темных фигур в белесое снежное покрывало поднимался пар. Еле видимый в свете фонаря Димочка упорно помогал, откидывая ногами ледяные осколки.  

– Женька, черт! Дай мальчику покопать. Ему нужно, друга хоронит. – подала голос Алла Матвеевна. – Иди к нам, помянем лучше.  

– А мне он что, не друг? – возмутился дядь Жень. – Хороший кот. Срал много. 

Последние слова он произнес с тоской, но к водке пошел. Тем более, что работа уже была почти закончена, оставалось почистить ямку в земле.