Совесть

Эмиль услышал бравую военную песню и быстро свернул с дороги, схоронился в лесу, за кустом бузины. 

Деды прошествовали мимо. Они не спешили. Опыт им давно объяснил, что спешить никогда не следует, все будет вовремя, они успеют. Их судьбы давно прописаны в книге жизни, и личные главы, так или иначе, подходят к концу. 

Дедушка Феодор проплыл мимо Эмиля былинным богатырём, глыбой, громоздким с виду, и при этом на удивление лёгким в движении, почти невесомым силуэтом, сливающимися с силуэтом Якорька. Любимца, друга, не ведавшего на своем лошадином веку ещё ни одного сражения. 

Песня тонула в лесной чаще, с ней заодно тонули прочие звуки: кашель, позвякивание мечей, фырканье лошадей, глухие удары копыт о дорогу -  последние доказательства вещественности всадников. 

Эмиль вздохнул, поджал губы и проводил деда горьким, грустным взглядом. 

Переждал, пока ветераны исчезнут за поворотом, и продолжил свой путь. 

Никто ему больше не был указ. Ни дед, ни ведьмов Розентуль и, уж тем более, ни Эрик.

Ни за кого он больше не был в ответе. Кроме как за себя и свое будущее, до которого было целых восемь, если повезёт с лошадью,  дней пути.

К вечеру следующего дня он добрался до Купеческий Гавани. Выспросил о ближайшей конюшне, нашел на окраине города большое конное хозяйство. Купил там коня. Выбрал крепкого, молодого, переплатил золотой. Седло взял обычное. Брать двойное - искушать судьбу. Заранее надеятся на удачу - плохая примета. 

Скакал четыре дня. Он бы и привалов не делал. Так, поспать часок. Но коня следовало беречь, хоть немного давая отдых, иначе падет. Эмиль буквально зубами закусил в себе жалость к животному. Он останавливался в полях, у воды, давал коню лишь краткий отдых. На час, два.

Сам спал плохо. Его мучили мысли и мучили сны. Он натягивал на голову куртку, отвернувшись от луны, к середине июля растолстевшей до крайности, и старался договориться с самим собой. Повторял. "Ни за кого я больше не в ответе. Ни за кого я больше не в ответе..." Только хуже себя распалял. За всех он был в ответе. И за тех, кого любил, и за тех, на кого злился. Одинаково. Ведь война...

Эмиль понимал, что те, кто пишут, и те, кто рассказывают о войне, не говорят ни слова из того, что на самом деле важно. Тактика и стратегия. Арсенал и локация битвы. Чушь. Война делается не на поле боя, и даже не в шатрах военноначальников, а раньше, много раньше. Подготовкой. 

Северное королевство не было готово к войне. Никто всерьез не ожидал, что, вместо того, чтобы углублять свои земли на юг, Морриганки повернут на север. Хотя такие разговоры велись. Старая победа над Роаном больше не была гарантом неприкосновенности. Срок годности уважения соседей истек. Ведьмы хотели власти и парочку симпатичных городов в придачу к Древним горам. Наверняка дело в горах...

Эмилю проще было рассуждать о войне, о стратегии, проще злиться на Кавена, чем думать о своем решении поехать в Озерье, дать волю воображению, от которого даже во сне некуда было деться. 

Провалившись в забытье, он  видел тяжелые сцены. То он не успевал застать Итту в живых, то Итта была жива, но ему не рада. 

Чтобы не дать слабину, не испугаться встречи с возлюбленной, не повернуть назад, не струсить, Эмиль гнал коня так быстро, насколько позволяла его больная совесть. Нарочно не спросил имени, потому что рассчитывал в Чучах сменить коня на нового, пусть и с небольшой доплатой.

Да не успел...