Навеяло. Отрывок из невыложенного

- Знаешь, в чём отличие между миром и войной? 

Вкрадчивый голос проявлялся в сознании, словно надвигающийся рассвет – пылающей кляксой заполняя полмира. Меж сузившихся от света век я видел его – голос, подобный солнцу. Видел и осознавал – это всё. И в голове билось: «Отче наш, иже еси…»

- Отличает их расстояние от героизма до трусости, от подвига до предательства. Понимаешь? Пока вокруг мир, это расстояние огромно. Мы преодолеваем невероятную дистанцию меж тем и этим, делая маленькие – слышишь? – совсем маленькие шажки. Словно в танце. Мы шагаем – вперёд, назад, снова вперёд, - и подступаем к бездне, не сознавая, что это – бездна…

Голос то отдалялся, то надвигался, словно сам делал танцевальные па: вперёд-назад, и снова вперёд. А у меня сердце сдавливало, и в висках бешено билась кровь. Но я всё ещё не мог распахнуть глаза – так ярок свет, так горька реальность. 

- А потом мы делаем последний шаг, думая, что он – обычный, такой же, как миллионы до него! Но вдруг осознаём, что падаем. М-бах! И нас уже нет… Всё, что мы были – честь, совесть, душа – в кровавые ошмётки! Мы, может быть, ещё и живы… Телесно. Но уже мертвы для всех. И для себя. Понимаешь? 

Боже, дай мне сил! Отче наш, иже еси… 

- А на войне не так. Там дистанция между Подвигом и Предательством безумно тонка. Для кого-то - толщиной в лезвие. Кому-то хватит и нескольких иголок. Кому-то - пули, кому-то - десятка пуль. И, в отличие от мира, эта дистанция легко проходится. Бегом почти. Но она очень заметна. Понимаешь? 

Вкрадчивый голос приблизился к правому уху и там замер, тяжёлым возбуждённым дыханием холодя висок. Голос стал доверительным, и от того стало страшнее. Я снова попытался прикрыться, как последним щитом: «отче наш, иже еси…»

 - Вот посмотри на себя. Сейчас ты молчишь. И от того ты – Герой. Понимаешь? Самый настоящий. Такой, на которого с восторгом смотрят женщины и говорят своим карапузам: «Смотри! Это подлинный герой! Не то, что твой папка!». А карапузы лижут леденцы и машут пухлой ручкой. И вечером во дворе играют в Героя, который не сдаётся под пытками! Они тыкают друг друга спичками, притворяясь, что это иголки, и красят фломастерами пальцы, показывая, что они изрезаны. Они сидят, привязанные платочками к стульям, и гордо поднимают курносые носы. И даже не сопливятся, когда друзья промахиваются и бьют по башке плюшевым мишкой. Ведь герои никогда не плачут… 

Голос ёрничал, голос играл, в нём прыгали чертята и вопили в тысячу глоток о будущем огне и ждущем аде. Я вновь и вновь начинал молитву, но путался, не перешагнув и обращения к богу. Голос занимал слишком много места в моей душе. Погружая в ужас, он вытеснял из меня бога. 

- Ты – герой. Не сомневайся! Вот сейчас ты сидишь передо мной – голый, поверженный, связанный, избитый, но не сломленный. На таких, как ты, нужно учить малолеток жизни! Но… пройдёт совсем немного времени, и ты останешься тем же, но… будешь уже Предателем. Понимаешь? Всего-то один мелкий шаг. Одно слово. И ты – уже не Герой. Но – живой. Такой, кто действительно сможет учить малолеток. Приятная перспектива?

Отче наш, иже еси на… На чём, черт возьми? На чём эта самая «еси»? 

Голос в ушах – он словно проникает в мозг и месит сознание колотушкой понимания. В кровавые брызги. В «не могу» и в «не хочу». Отче наш…

- Видишь, как просто? Один короткий шаг. И Герой, который терпел страшную муку ради принципов и идеалов, вдруг превращается в Предателя. Не чудо ли? И вот все те бабы на улицах, что готовы были бы Герою отсасывать, причмокивая, и трясти сиськами под его напором, уже будут чопорно твердить карапузикам, показывая на тебя пальцем: «Подойти, сынок, и плюнь деде в морду: дядя – предатель!». И им невозможно будет рассказать весь ужас, через который ты прошёл, прежде чем решился на этот, последний шаг. Потому, что это нельзя рассказывать стервам и их молокососам. Они не услышат – сколько страдания не выдерживай ради обрюзгшего общества, а запоминает это стадо только предельные шаги. Ничего не скажешь и сдохнешь – Герой. Скажешь и сдохнешь – Предатель-Сука. Не скажешь, но и не сдохнешь – Герой, но не настоящий, а так… Все будут заглядывать в глаза и ждать – когда же ты совершишь ещё какой-нибудь Подвиг, во время которого всё-таки сдохнешь, чтобы их совесть успокоилась и всё в их внутреннем мире пришло в гармонию. Для них гармония в том, что зло всегда побеждает. Всегда. Даже Героев. Это отличие взрослых мифов от детских. Черта! Рубикон! Не понимание Добра и Зла отличало первых людей, нет. А понимание того – кто всегда выигрывает и кто всегда в пролёте! Мыслишки недоразвитых детишечек, не выросших из сопливчиков – о всепобеждающем Добре. И только высшие и боги знают, что на самом деле всегда наверху. Ты же понимаешь? Ты же тоже – уже взрослый. А в нашем обществе становятся взрослыми те, кто сознаёт, как его поимели сказки… Но мы, ведь, с тобой не об этом, да? Мы – об одном, всего одном шаге до жизни сквозь предательство… Понимаешь? 

Я понимаю. Уже есть силы открыть глаза. Уже есть силы облизать губы. Хватает сил даже увидеть того, чей голос режет голову на части. Но перед взглядом всё равно – раскалённое до бела солнце, закрывающее полмира.

- Всего одно слово сделает из Героя – Предателя. Война – это чудо. Ускоритель морального предела, если угодно. Режим «турбо». Любое общество, попадающее в войну, быстро разлагается на тех и этих, чужих и своих, героев и предателей. Как кровь, попавшая в центрифугу, разлагается на плазму и эритромассу. Мир обостряется. Он становится двухцветным. Свои – чужие. Хорошо – плохо. И грань между цветами оказывается очень тонкой. Очень. Тонкой. Можно шагнуть – и не заметить. Только результат. Сейчас – свой, через мгновение – чужой. И это ждёт каждого, даже таких Героев, как ты… К любому война находит отмычку. Понимаешь? 

Солнце в глазах стало ослепительным. Словно выглядывало в моих зрачках ответ. 

Ответа не будет. 

- Понимаешь.  

Голос отодвинулся, усмехаясь моему невысказанному слову. 

- Но будешь держаться… Что ж. У тебя времени нет. А я волен подбирать толщину твоего шага хоть вечность. Что это будет? Иглы? Паяльник? Стамеска? Может быть, ток?

Отче наш… Ты, который там, на небушке. Принеси нам хлебушка. Черного или белого – да только не горелого. И оставь нам долги наши. Как и мы. Тебе оставляем твои. С царствием твоим тут облом, но всё-таки – не введи в искушение, слышишь? Не введи… в искушение говорить. 

- Пожалуй, стамеска. Не против?

 Аминь, твою мать…

Отрывок романа "Царствие Твоё"