Лёд. Чистильщик

Лёд вернулся, но в реальный мир. "Лёд. Чистильщик" - седьмая книга цикла Приграничье

В бумажном издании был обалденный рисунок на фронтисписе

А, вообще, думаю, стоит ли вставлять этот кусок прологом оригинального "Льда":

Все началось с тишины, точнее — со смолкшего перестука колес. А в остальном ничего особо не изменилось. Негромкие разговоры, шлепки карт, толчея у туалета.
Вот именно — у туалета. Туда я, собственно, и направлялся. И вдруг остановка.
Нехорошо получилось. Мочевой пузырь поджимал, а всякому хоть раз путешествовавшему поездом человеку прекрасно известно: туалеты на время стоянок запирают, дабы пассажиры не гадили в пределах населенных пунктов.
Ух, как скрутило!
Я выудил из кармана кожаной куртки мятые десятки и, на ходу пересчитывая деньги, начал проталкиваться к выходу. Раз уж такая оказия вышла, облегчусь на станции, заодно и пива куплю.
Соскочив на перрон, я поежился из-за ни с того ни с сего накатившего озноба и запахнул расстегнутую куртку. Машинально вытащил из кармана вязаную шапочку и только тогда обратил внимание на захрустевший под ногами снег.
И это в сентябре?! Ну и дела!
Удивляясь отсутствию на перроне непременных бабулек со снедью, я направился к зданию станции, но тут же приметил темневшие пустыми провалами выбитые окна и остановился.
Это еще как понимать? Мы у заброшенной платформы остановились? С какого перепугу?
Решив убираться отсюда подобру-поздорову, я развернулся и на какое-то время просто впал в ступор: поезд как сквозь землю провалился. Ни вагонов, ни локомотива. Кругом лишь заснеженные поля, да серая стена уже облетевших на зиму деревьев.
Какого хрена?! Сердце у меня так и екнуло.
Подскочив к краю перрона, глянул вниз и обалдел окончательно: рельсы тоже исчезли! Более того — испачканные масляными пятнами шпалы, из которых кто-то хозяйственный повыдергивал все железные костыли, местами припорошил нетронутый снежок.
Что за бред?!
Где я? Куда, мать вашу, я попал?!
Что за чертовщина?!
В груди противно закололо; я несколько раз глубоко вздохнул и постарался взять себя в руки. Должно же быть какое-то рациональное объяснение случившемуся, должно!
Ведь если начинает казаться, будто мир сошел с ума, это еще не говорит о том, что мир действительно сошел с ума. В первую очередь стоит припомнить, сколько ты выпил. Ну или выкурил.
Курить я ничего не курил, употреблял только пиво. И употребил его явно недостаточно, чтобы грешить на хмельной напиток. Только вот своих собутыльников видел первый раз в жизни, а когда пьешь с кем попало, надо быть готовым к любым неожиданностям.
Могли мне что-нибудь в пиво подсыпать? Да запросто! И не со зла даже, а просто шутки ради. Повеселиться за чужой счет любителей хватает, а человеку с моим весом — трех таблеток того же тарена за глаза хватит.
Но поскольку на наркотическую галлюцинацию происходящее нисколько не походило, то логично предположить, что под воздействием некоего препарата я сошел с поезда и заблудился. Теперь вот отпускать начало...
Убеждая себя, что ничего страшного не произошло, я отошел к ближайшим кустам, облегчился и вернулся на перрон. Немеющими от холода пальцами застегнулся, задумчиво огляделся и тяжело вздохнул.
Ну и куда двинуть? Направо? Налево?
— Ау! — Женский крик заставил вздрогнуть. — Эй! Есть здесь кто-нибудь?
— Есть! — хрипло откликнулся я.
— Привет! — Из-за билетных касс выбежала девчонка лет двадцати в коротенькой курточке с меховым воротником, джинсах и кожаных сапожках. — Уф, хоть кого-то нашла! А то думала, совсем одна тут! Чуть не чокнулась! Меня Катей зовут!
— Александр, — пробормотал я, понимая, что с появлением девушки версия о подсыпанном в пиво наркотике накрылась медным тазом. — Слушай, ты как сюда попала?
— Я с поезда сошла, а здесь все заброшено...
— «Уфа — Нижневартовск»?
— Да, в Сургут к родителям из Екатеринбурга еду. Училась там.
— Я тоже в Сургут. Ехал. Вагон третий был?
— Нет, седьмой. А что? — удивилась Катя. — Ты вопросы какие-то странные задаешь.
— На рельсы глянь, — посоветовал я.
Девушка подошла к краю перрона, посмотрела вниз и неожиданно крепко выматерилась.
— Извини, — тут же обернулась она. — Проживание в общаге сказывается...
— Забей, — махнул я рукой.
Катя достала из кармана пачку сигарет, взяла себе, протянула мне. Я отказываться не стал, но стоило затянуться, как легкие начал рвать резкий кашель.
— Не куришь? — догадалась девушка.
— По такому поводу можно и закурить. — Я сделал еще одну затяжку и, будто оправдываясь, пояснил: — У меня хронический бронхит, но такая фигня сейчас уже как-то даже не волнует...
— Вот это мы с тобой влипли! — кивнула Катя.
— Ты ничего не употребляла в поезде?
— Ничего крепче чая, — сразу поняла мой намек девушка. — С семейными ехала...
— Беда, — ежась от кусачего морозца, пробормотал я и выкинул недокуренную сигарету в снег. — Слушай, надо как-то выбираться отсюда...
— Темнеет уже. — Катя затянулась и алой точкой окурка ткнула в хмурое небо. — Нам бы ночь где-то переждать...
Где-то? Выбор на самом деле невелик.
Я глянул на билетные кассы и решил, что должен взять инициативу на себя. В конце концов, мужик я или нет?
— Идем! — потянул девушку за собой.
Дернул ручку — заперто, пнул дверь — не шелохнулась даже. Окна разбиты, но на них решетки. А остальные строения чистые развалюхи; ветер сильней дунет, и обрушатся.
— Подожди, — попросил я Катю и отправился на задворки.
Порыскав там какое-то время, я вернулся с найденным в куче хлама тяжеленным ржавым гвоздодером. Холодное железо обжигало ладони, и пришлось перехватить инструмент, обвернув его рукавом куртки. Неудобно, зато пальцы не обморожу.
Вогнав изогнутый конец гвоздодера меж дверным полотном и косяком, я приналег, и трухлявое дерево не выдержало: хрясь — и пусть свободен.
— Ой, Александр, ты такой молодец! — обрадовалась Катя.
— Да просто Саша, — смутился я, настороженно заглядывая в темное помещение билетных касс.
Пусто, пыльно, холодно. Но зато здесь от ветра укрыться можно и костер развести не проблема. Только мебель на растопку не сгодится — сплошные пластик и ДСП.
— Саш, может, огонь разожжем? — будто прочитала мои мысли переступившая через порог девушка.
— Конечно, — кивнул я. — И окна чем-нибудь закрыть надо...
— Как думаешь, подойдет? — ткнула Катя носком сапожка стоявшую у входа здоровенную картонную коробку, заполненную всяким хламом.
— Вполне, — кивнул я и отправился на поиски дров.
Пока выламывал гвоздодером деревянные брусья стоявших на улице скамеек и таскал обломки в комнатушку, девушка прикрыла оконные решетки картонными листами распотрошенной коробки, и в итоге мне осталось лишь выбрать с пола бумажку посуше, придавить ее щепками и запалить одолженной у девушки зажигалкой.
— Хоть какая-то польза от курения, — невесело рассмеялась Катя.
— И не говори. А то бы трением до утра огонь добывали, — улыбнулся я. Дождался, пока языки пламени перекинутся на щепки потолще и подложил в костер обломок бруса. Сам отошел к двери и задумчиво оглядел вывороченный косяк. На душе было тревожно, и мысль о том, что придется ночевать в незапертом помещении, мягко говоря, не радовала.
И ведь открывается наружу — не подпереть!
В итоге я просунул один из заготовленных на дрова брусьев в намертво привинченную к полотну ручку и тот гигантским засовом заблокировал дверь. Толкнул — не открывается. Порядок.
Вернувшись к девушке, я устроил изогнутый конец гвоздодера меж полыхавших поленьев — хоть руки не так морозить будет! — и вытянул к огню озябшие и покрасневшие от холода ладони. Сразу стало теплее, но по ногам так и тянуло ледяным сквозняком.
— Слушай, Кать, как думаешь — где мы? — спросил я, не желая сидеть в тишине. Треск поленьев, шум дыхания — это не то. Важны слова, голоса. Лишь они могли отпугнуть притаившуюся за окнами ночь.
— Не знаю, — быстро ответила та. — Не знаю, и думать об этом не хочу. До утра бы дожить...
— Доживем! — со всей возможной в этой ситуации уверенностью заявил я.
Постепенно воздух в комнатушке начал прогреваться; девушка откинула с головы капюшон, и я залюбовался тонкими чертами ее лица. Отсветы огня играли на рыжеватых волосах, превращая их то в расплавленное золото, то в красную медь, а в зеленых глазах мелькали изумрудные огоньки.
— Так ты к родителям ехала?
— Да как-то с работой не заладилось.
— У меня тоже, — вздохнул я, хотя на деле после получения диплома озаботиться поисками нормального места просто не удосужился. — Друзья на Север позвали. Говорят, чё ты как лох, хоть на машину заработаешь. А у меня даже прав нет — зачем мне эта машина? Но согласился вот, на свою голову...
— За компанию? — догадалась Катя.
— Ага. Только друзья раньше уехали, а я...
— Слушай! — насторожилась вдруг девушка.
— Что?
— Ничего не слышал?
— Нет.
— Будто шуршало что-то.
— Может, мыши?
— Боюсь мышей, — поежилась Катя.
— Не бойся, покараулю пока. — И хоть огонь и не думал затухать, я подкинул в костер сразу несколько обломков расщепленного бруса.
Просто беспокойство девушки передалось и мне. Невесть с чего почудилось, будто под покровом темноты к билетным кассам подобралось неведомое чудовище, и по спине побежали колючие мурашки.
Вот — нечто темное заглядывает в окно, вот — оно ходит кругами, выискивая путь внутрь. Гладит призрачными когтями хлипкую дверь, вздыхает...
Ветер, это всего лишь ветер.
Натянув на голову капюшон куртки, девушка напряженно уставилась в костер; я поежился и постарался выкинуть из головы ожившие с наступлением темноты страхи.
Без толку — воображение и не думало униматься, а ночь подкидывала все новые и новые поводы для беспокойства.
Тут скрипнут оконные решетки, там зашебаршит осыпающаяся со стены побелка. В дальнем углу — недовольное шипение, на крыше — непонятный шорох. А еще время от времени легонько потрескивало дверное полотно, будто снаружи на него навалилась неведомая сила, жаждущая добраться до двух перепуганных людей.
Я скороговоркой прочитал все три молитвы, которые знал, и, как ни странно, страх тотчас отступил.
Страх — отступил, скрывавшаяся в ночи тварь — нет. Теперь уже совершенно явственно хрустнула дверь, и сразу зашуршала посыпавшаяся с косяка цементная крошка.
— Что это? — испуганно прошептала Катя.
И словно истеричные нотки в ее голосе заставили ночного охотника позабыть об осторожности, — резко переломился просунутый в ручку брус. Дверь с грохотом распахнулась, а стоило ворвавшемуся в нее ветру сбить неровное пламя костра, как следом с улицы проскользнула непроглядная тьма.
Тьма и нечто, скрывавшееся в ней.
Страх немедленно лишил сил, заткнул рот, сбивчиво зашептал на ухо успокаивающе-гаденькое: «Сиди спокойно, не дергайся, и, возможно, оно выберет не тебя»...
Не меня? Я ощутил тепло прижавшейся девушки и вдруг понял, что не хочу ее терять. Не хочу — и точка. А еще не хочу бояться.
Так какого черта?!
И схватив гвоздодер, я со всего маху саданул железякой по тьме, выделявшейся на фоне багряных углей своей непроглядной чернотой. Раскаленный докрасна крюк вошел в неведомую сущность, будто горячий нож в масло, и сразу взвыло так, что пыль с потолка посыпалась.
Миг спустя импровизированное оружие вырвало у меня из руки; тьма метнулась за порог; я — следом. Но не вдогонку, нет. Вылетев на улицу, я сунул в снег обожженную ладонь и в сердцах покрыл матом и саму ночь, и всех ее обитателей, вместе взятых.
Боль и выброшенный в кровь адреналин притупили страх, и обратно в билетные кассы я вернулся пусть и не гордой походкой победителя, но и не забыв прихватить валявшийся на крыльце гвоздодер с перекрученным неведомой силой крюком...
Захлопнул дверь, подкинул во вновь начавший разгораться костер едва ли не половину заготовленных на ночь дров и уселся рядом с мелко-мелко дрожавшей девушкой.
— Что это было? — тут же прижалась ко мне Катя.
— Не важно, — обнял я ее. — Не важно. Я тебя в обиду не дам. Все будет хорошо.
И все должно было быть хорошо. Только вот не было...