Фантастический рассказ о природе

Интересная картина наблюдается: на каждый «обычный» литературный жанр есть фантастический аналог. Детектив – фантастический детектив, боевик – фантастический боевик… Есть фантастические любовные романы, сказки (фэнтези), юмористические произведения.

Но один жанр остался неохваченным – рассказы о природе. В «обычной» литературе есть немало замечательных писателей-натуралистов: Бианки, Паустовский, Пришвин, Чарушин, Сетон-Томпсон. А вот фантастов-натуралистов не наблюдается. Интересно, как бы выглядели фантастические произведения о природе? Наверное, примерно так:

* * *

Бастрелёнок

Однажды, в конце Белого цикла я ремонтировал старенький вогломобиль. Грабаль совсем перестал сонгачить; я отсоединил подграбальник и хотел было выплеснуть конденсат в заросли тингалейника, как вдруг услышал оттуда тихое гунчение. Я тут же забыл о грабале и немедленно двинулся в самую гущу; тингалейник щипал меня, истекая ядовитой нельпой, но я упорно лез на гунчение, выставив перед собой подграбальник. 

На верхушке ствола сидел маленький бастрелёнок, совсем кроха: у него даже флаки ещё не посинели. Завидев меня, он затрепыхался и снова едва слышно загунчил. Я выплеснул конденсат и посадил кроху в пустой подграбальник. Откуда он тут взялся, этот беспомощный малыш? Наверное, выделился из трады бастрелов, которая переливалась тут недавно; верхушки тингалейника были сильно объедены: видно, что трада была крупная – особей пятьдесят, не меньше. Перед наступлением Красного цикла трады бастрелов переливаются к краю органопласта, где гораздо теплее и еды больше, и бедный детёныш выделился и отстал от собратьев. Придётся ему межциклье пережидать со мной.

Я принёс бастрелёнка в ламб, накормил остатками скиды и соорудил ему подстилку из сухих ветвей лападиуса. Найдёныш благодарно загунчил и даже попытался неумело закриолить. Когда он отключился, я укрыл его старым пестельером.

С бастрелёнком было намного веселее пережидать суровое межциклье. Он привязывался ко мне всё больше и больше. Я назвал его Мизом. Вылезу, бывало, из ламба и позову найдёныша:

- Миз, Миз!

Он за мной вылезает, радостно гунчит и пытается в меня влиться, будто я – родная трада. Аппетит у него был хороший: поначалу он ничего не ел, кроме скиды и сухого аспиона, затем я бастрелёнку начал давать понемногу пыльцу тингалейника – два скатыша, не больше. Правда, приходилось скатыши подолгу очищать от нельпы. Бастрелёнок быстро рос, флаки его к концу межциклья начали заметно синеть. Криолить он пока не научился, но каждый раз, завидев меня, пытался это сделать.

Перед началом Красного цикла бастрелёнок начал беспокоиться. Могучий зов природы звал его влиться поскорее в траду. Но последние ещё не начали возвращаться с окраин органопласта; лишь пару раз появлялись одинокие бастрели, которые переливались далеко от нашего ламба и призывно гунчили.

И вот, лишь только начался Красный цикл, в заросли тингарейника перелилась приличная трада – сто бастрелей, если не больше. Услышав громкое гунчение собратьев, мой бастрелёнок заволновался, и у него первый раз получилось весьма прилично закриолить. Он оглянулся на меня, будто благодаря и извиняясь, а затем заспешил к траде, не обращая внимания на жгучую нельпу. И тогда я впервые понял, что мой бастрелёнок вырос и стал полным сил молодым бастрелом с ярко-синими флаками.

- Прощай, мой Миз, мой бастрелёнок!

Найдёныш слился с традой, она начала переливаться и скоро скрылась с глаз. Я долго смотрел ей вслед; по моей чешуе катились крупные капли секрета скабионовых желёз, и я машинально смахивал их ставшими вдруг неуклюжими щупальцами.