Часть чего-то нового, рассказ или повторение?

Квартира встретила меня темнотой и тишиной. И если темноту я разогнал щелчком выключателя, то давящую, почти осязаемую, тишину не мог разогнать даже с натугой работающий компрессор холодильника. Чёрт! Пустого холодильника. Ещё утром я напоминал себе о том, что нужно купить хотя бы пельменей с майонезом и горчицей. Но забыл. Забудешь тут, если на работе огорошили тем, что завод наш благополучно уходит на зимние каникулы, возможно, до середины января. И мы, работяги, добровольно-принудительно должны написать заявление на отпуск за свой счёт. А ведь на дворе еще только вторая декада декабря началась. И это не 90-е и не 00-е, это чертов декабрь 21 года. «Недовольные могут написать заявление на увольнение», — вспомнились мне слова зама по производству, сказанные с мерзкой ухмылкой, — «Мы никого силком не держим. Всё равно к нам прибежите, а мы ещё подумаем, брать вас обратно или нет». Оно и верно, с официальной работой в нашем городке плохо. И почти у всех кредиты. В том числе и у меня. Но у меня еще всё хуже — ошибки и непогашенные долги молодости, выстрелили совсем неожиданно. И выстрелили тяжело. А попытки побыстрее их погасить привели лишь к еще более худшему варианту развития событий. «Ты, Зарипов, главное официально работай и справку по первому требованию приноси. Тогда твои кредиты блокироваться не будут. И мы с чистой совестью сможем свою задницу прикрыть тем, что ты работаешь и долги свои оплачиваешь», — советовала мне судебный пристав, в очередной раз снимая блокировку с зарплатной карты и арест с кредитных счетов. Вот поэтому мне в другой город на заработки не уехать, да и в этом на приличную шабашку не пойти — проблем будет больше, чем денег заработаю. Приходится терпеть и держаться, по скромным подсчётам еще так года три. А там еще пара лет, и мне полтинник.

            Поймал себя на том, что так и стою в прихожей не раздетый, смотрю сквозь стеклянную дверь на тёмную кухню и думаю. А что думать то, в магазин идти надо, пока не закрылся. Пельменей купить, а еще чай с сахаром и кофе с молоком, да про хлеб не забыть. Щелкнул выключателем и вышел из квартиры.

            Машину решил не брать, а пройтись немного пешком по морозцу — развеяться. Так как наш местный магазинчик работал до девяти вечера, а времени было уже десятый час, идти мне пришлось аж через пару кварталов. Начало декабря, а город уже украсился к Новому году. Светились разноцветными огоньками увитые гирляндами деревья, витрины магазинов и окна различных контор. Весело поскрипывал под ногами снег. Вот только все мимо. Вот уже много лет ни ожидание Нового года, ни сам праздник не приносят никакой радости. Какая радость, если на нашем заводе зима самое трудное по зарплате время, а с той, что получал летом и осенью, как ни старался, на этот праздник скопить не смог. Да и не с кем мне Новый год встречать. Точнее, найти с кем всегда можно, вот только уже не хочется с кем попало. Вот и не радовала вся эта красота, а скрипучий снег заставлял лишь зябко ёжиться да сутулиться, пряча лицо под воротник куртки. Может, стоило поехать на машине?

            Несмотря на то, что был вечер пятницы, народу в магазине было немного, а очередь на единственной работающей кассе и того меньше. Старушка в старом пальто, закутанная в пуховый платок, покупала пакет молока. Молодая пара в спортивных комбинезонах, с улыбками на красивых лицах, выкладывали на ленту конвейера пару бутылок шампанского, сок в тетрапаке, тортик. Парень, приобняв девушку за талию,  что-то нашёптывал ей на ушко, тем самым вызывая негромкий смех у своей визави. За ними стоял я. А за мной женщина неопределенного возраста в красном пуховике и с полной тележкой продуктов. Почему неопределенного? Так под медицинской маской и не поймешь не то что, сколько ей лет, но и то, на сколько она выглядит.

            — Наденьте, пожалуйста, маски, — голос кассира звучал глухо и неразборчиво. То ли она совсем замоталась к концу рабочего дня, то ли это маска так слова глушит.

            К удивлению, безмасочная молодежь даже не подумала перечить, разом достали маски из карманов и одели. Я же поправил свою многоразовую матерчатую, прикрыв рот и нос.

            — С вас тысяча сто тридцать пять рублей. Картой или наличными? — это кассир уже мне говорит.

            — Картой. Одну минуту, задумался, — я быстро достал из кармашка сумочки для документов, что висела у меня на пузе, карту, и приложил к терминалу.

            — Все прошло. Благодарю за покупку, приходите к нам еще. — дежурно прозвучали её слова.

            Сложив продукты в рюкзак, я вышел на улицу. И замер. Как замерла неподалёку бабушка, купившая молоко. И молодая пара.

            — Красота-то какая, — воскликнула девушка. — Егооор, срочно доставай телефон! 

            — Зачем?

            — На память заснять.

            — Ты ж маленький ценитель моментов, — с улыбкой сказал парень и начал снимать.

            Пока я был в магазине, на улице пошел снег. Крупные хлопья медленно опускались на землю, переливаясь и сверкая в новогодних огнях. И тишина. Тишина стояла такая, что казалось, весь город замер, любуясь необычным снегопадом. И где-то в груди, возможно там, где находится душа, зародилось робкое чувство радости и надежды. Надежды на чудо. Ведь бывает же так, что чудеса случаются? Бывает же?

            — Что встал в дверях? Дай пройти, — раздался сзади недовольный голос женщины в красном пуховике.

            — Да, извините, пожалуйста, просто не ожидал увидеть такой красоты, — неожиданно нахлынувшее чувство радости не хотело отпускать  и рождало мою разговорчивость.

            — Красота? Снег да снег. Всю дорогу сейчас завалит – не пройдешь. А тут ещё пакеты тяжелые, а дома бардак. В чудеса вон, — женщина кивнула головой в сторону молодых, увлеченно снимающих снегопад и друг друга, — пусть молодые верят, а нам — спокойствия бы.

            И пошла, осторожно переставляя ноги. И, правда, что это я, радости и чуда захотел, глядя на падающий снег. Чувство радости блеснуло и погасло. Какие уж чудеса меня ждут? Разве что на работу вызовут, да по двойному тарифу оплатят. Я поправил лямки рюкзака и побрел домой.

            — Не слушай её сынок, не со зла она. Замоталась, устала, вот и не даёт надежде прорасти, ни своей, ни чужой. — вдруг обернулась ко мне старушка, с улыбкой наблюдавшая за весельем молодежи. — А ты свою надежду оберегай, не давай каждому встречному её загубить. И случай всё изменить не упускай. Верь, сынок, главное верь. И действуй, когда время придёт.

            — Спасибо, бабушка, на добром слове.

            И мне почему-то стало легче. И, улыбаясь, я домой пошёл. А ведь права бабушка, не оберегаю я свою радость и надежду на лучшее, позволяя любому мимохожему её хаять и губить. И в груди, там, где говорят, находится душа снова стало радостно. Вот и славно…