Вдогонку конкурсу постмодерна

Внезапно для себя написал рассказ. Делать под него отдельную книжку было бы расточительством, и я добавил его в сборник «Цветы у стен ямыня». Он там смотрится, конечно, мягко говоря, странно. Но лучшего места я не нашёл.

Начало — вот:

Слова на шёлке

Великий наставник Ли Яньхоу был единственным, кто изъявил желание отправиться со мною в ссылку. «Мальчику нужно получить образование, — говорил он. — Тем более если это Сын Неба». Смешно, но и сейчас, встречая меня перед уроком в совершенно пустом зале Семидесяти Двух Учений, этот седовласый старец вставал на колени и клал бы земные поклоны до бесконечности, если бы я собственноручно его не поднимал. «Ваше величество… — шептал он тогда со слезами на глазах. — Ваше величество…»

Кажется, только мы вдвоём ещё помнили, что я император. Вернее, великий канцлер Шу тоже об этом знал, иначе просто приказал бы со мной разделаться, но он был опаслив до суеверия. Если у страны не будет государя, вся ткань общества расползётся на нити, а небо, грозно взмахнув факелами пяти стихий, нашлёт на страну неурожай, наводнения, моровые поветрия, сделает её добычей варваров, и в этом чудовищном котле страданий выварится, выкристаллизуется новая императорская династия — в строгом соответствии с законами природы. На смену дереву приходит огонь, на смену огню — земля. На смену нашей фамилии должны были прийти Ляо. Это было неизбежно.

Великий канцлер ненавидел род Ляо. Презирал всем сердцем и ненавидел. Он и сам когда-то носил фамилию Ляо, но по бедности перешёл в богатый клан Шу, а теперь кусал локти. Поздно. Усыновлять его обратно никто бы не стал, да и Ляо теперь были далеко, в краю кочевников, обнимались с ветром и слушали пение стрел. Поди разыщи!

Так что мне оставалось жить пленником — в удалённом и хорошо охраняемом дворце, в тишине, нарушаемой лишь моим собственным дыханием да голосом наставника, когда ему дозволялось ко мне являться.

Весь тот год мы повторяли систему времён. О! В такие дни я ощущал хоть какую-то власть. Прошлое, настоящее и будущее застывают на кончике твоей кисти и послушно ложатся на бумагу, принимая ту форму, которую ты пожелаешь.

— Записывайте, Ваше величество, — сказал в то утро Ли Яньхоу. — На этот раз стихи, вы ведь любите стихи?

Я любил. Я любил всё, в чём была жизнь. Стихи звучали так:

Стылую зиму хоронит зелёный росток.
Тучи рассеялись, внемля монаршему гласу.
И пеликан покидает прекрасный восток,
Белые перья роняя у нашей террасы.
Белые перья — последние вздохи зимы.
В клёкоте птичьем по-над киноварью беседок
Не различим, не заметим, не выведем мы,
Как он и нас за собою позвал напоследок.

О как они были созвучны моим собственным чувствам! Как бы сейчас мне хотелось вдохнуть чудесной пудры, проговорить: «Изменяюсь!» — и обернуться птицей, огромной птицей с широкими белыми крыльями. Вперёд и прочь — за солнцем, за вольными стаями, туда, где угасает день! И не беда, если в пути меня собьёт чья-то стрела — я этого не боюсь! Пусть даже это будет стрела беглецов Ляо. По-своему это было бы изящным завершением полёта, всего двухсотлетнего полёта династии.

— Я напишу только «Стылую зиму хоронит зелёный росток», — произнёс я.

— Почему же?

— Закончилась тушь. И новой не достать. Во всём дворце больше не найдётся ни бруска.

....

Наверное, дальше лучше читать его здесь: https://author.today/reader/38750/1333152.