Балабуха

Вчера родственники и друзья Андрея Дмитриевича Балабухи предали земле урну с его прахом. Я была только на прощании и вчера присутствовать на погребении не смогла, так как, как раз в это время рассказывала о Некрасове в одной из библиотек Петербурга. 

Тем не менее, мы были знакомы много лет. Я очень любила бывать дома у Андрея Дмитриевича и Татьяны Громовой его жены. Посещала и секцию, которую он вел в союзе Писателей Санкт-Петербурга.

Так получилось, что об Андрее Дмитриевиче я писала в мемуарном трехтомнике "Многоточие сборки", "Ближнее море", "Букет незабудок", а так же в биографической книге "Богатыри Невы" (творческие биографии писателей А.Балабухи, Д.Вересова, С.Логинова). 

Экземпляров бумажной книге на руках штук шесть, думаю, разместить на АТ, но вот с какой начать? Может с "Богатырей Невы" чтобы встала рядом с "Триумвиратом" https://author.today/work/136261/edit/content чтобы образовался цикл, или сразу взяться за первый том трехтомника, там кроме моих личных приключений истории участников фэндома? 

В общем вопрос.

А пока думаете опубликую несколько историй от непревзойденного А.Д.Балабухи из "Многоточия сборки"

Писатель-надомник

Вызвали однажды писателя Андрея Балабуху на сборы в военкомат. Проверяют документы.

– Где вы работаете? Почему в документах не отражено?

– Нигде.

– Как нигде? Тунеядец, что ли?

– Почему тунеядец – писатель.

– В Союзе писателей, что ли, работаете?

– Нет. В Союзе писателей никто не работает. Это как профсоюз. Вот вы в партии состоите?

– Да.

– В партии работаете?

– Нет.

– Вот и я состою в Союзе писателей. Но в нем не работаю.

– Так где ж вы все-таки работаете?

– Да дома я работаю, книжки пишу.

– Ну, что же ты мне, дурак, голову морочишь!

И записал: «писатель-надомник».

Глиняный шар

Рассказывает писатель-фантаст Андрей Дмитриевич Балабуха.

В девяностом году теперь уже прошлого, двадцатого века проводился Соцкон – конвент любителей фантастики социалистических стран. Местом проведения был выбран поселок Коблево, что почти посередине между Николаевом и Одессой. Как водится, арендовали турбазу, которая, заметим, была построена на террасированном склоне, круто спускающемся к морю.

В назначенный день на конвент съехалось множество народу. 

Вечером Андрей Дмитриевич с московской редактрисой из издательства «Мир» спустились к морю. Зрелище было завораживающее. На западе еще виднелась темно-багровая полоска, но все небо затянули иссиня-черные тучи, усиливающийся ветер гнал на берег совершенно черные (так вот оно почему Черное-то море!) волны, и от их пенных барашков исходило необычайной силы бирюзовое свечение – хоть газету читай. Наверное, окажись на месте Балабухи более прагматичный человек, он задумался бы: а вдруг это что-то да значит? Но у поэтов свои законы мироздания, и бирюзовый свет для них – еще один повод сочинить новое стихотворение, придумать фантастический подводный мир, живущий по законам движения струн Нептуновой арфы, или повод задуматься о том, что древнее море хотело этим самым поведать писателю и поэту.

Море же пыталось предостеречь о надвигающей грозе, которая разразилась через пару часов после того, как Балабуха и его спутница, слава Богу, покинули берег.

О, это была незабываемая страшная гроза: казалось, дождь не начинался, как это обычно водится у дождей с одной капли, а упал весь и сразу, обрушившись на крыши и водостоки, заменив собой на несколько часов воздух.

И в итоге склон, на котором возведены были здания турбазы, размяк и поплыл, так что вся территория оказались под двадцати-, а где-то и под семидесятисантиметровым слоем жидкой глины.

Сразу же вышли из строя водопровод и канализация, по территории можно было передвигаться только по деревянным мосткам, спешно переброшенным работниками турбазы и приехавшими на конвент писателями от крыльца к крыльцу, и к превратившимся в своеобразные дорожки широким парапетам, венчающим каменные подпорные стенки террас.

Из окна своего номера, который они делили с редактором «Уральского следопыта», критиком и историком НФ  Виталием Бугровым, Андрей Дмитриевич разглядел трубу теплотрассы с краном. Тут же созрел план воспользоваться хотя бы этой водой. Они вдвоем отправились по перекинутым через глиняный разлив доскам в кухню, где раздобыли здоровенный бак. Этот бак с превеликим трудом удалось заполнить ржавой, вонючей жидкостью из теплотрассы, но в итоге их номер оказался единственным, где все-таки можно было пользоваться туалетом, – благо, распространенное и на троих фэнов, героически помогавших волочь бак на третий этаж.

Потом был совершен налет на бар, где они скупили всю минеральную воду: соленая или кислая, с газами и без – вся она без остатка пошла на приготовление чая и кофе, без которых пришлось бы плохо.

К слову, воду дали только через пару дней, так что труды отнюдь не пропали даром.

Кстати, о фэнах. Надо сказать, по конвентам ездят не только писатели с издателями; рядом с ними плечом к плечу собираются любители фантастики, благородные представители фэндома – фэны.

Об одном из таких подвижников-фэнов и пойдет наш рассказ. О легенде фэндома Борисе Завгороднем по прозвищу Завгар, о котором писатели, если их как следует попросить, подчас рассказывают невероятные легенды. Кем только ни являлся в писательском воображении Борис Завгородний, общепризнанный Фэн № 1. Его называли тайным масоном, агентом спецслужб, гипнотизером, инопланетянином…

Впрочем, что можно сказать о человеке, в военном билете которого в графе «военная профессия» значится таинственное: «стрелок из кривоствольного пулемета»? Что это такое? Порой не знают даже военные. Неужели для стрельбы из-за угла? А такое бывает?

– Не из-за угла, а из укреплений, – смеется Андрей Дмитриевич.

На самом деле, это не страшно, что я не знаю. О подобном вообще мало кто слышал, так что Борису приходилось таскать с собой каталог стрелкового оружия, который он демонстрировал в качестве доказательства своей правоты.

Впрочем, история, о которой поведал мне Андрей Дмитриевич Балабуха, произошла на затопленной жидкой глиной турбазе, превратившей уютное и милое местечко по меньшей мере в зону, достойную самого изощренного сталкера братьев Стругацких.

Столовая размещалась на стилобате (так в античной архитектуре называли верхнюю поверхность ступенчатого цоколя храма, на которой сооружалась колоннада) – несколько ступеней вверх, высокое крыльцо. Террасы, как уже говорилось, ограничены каменным парапетом. С парапета до крыльца перекинуты доски. 

Выбрав удачное время, когда сытые и довольные писатели после завтрака мирно перекуривали, обсуждая последствия стихийного бедствия, еще не отошедший после вечерних и ночных возлияний Завгар вдруг взгромоздился на этот самый парапет, показывая жестами, что желает произнести речь.

– Ребята, послушайте, что я вам сейчас скажу! – весело начинает Борис и… делает шаг назад.

Со странным чавкающим звуком тело шмякается в жидкую глину и, барахтаясь, начинает сползать вниз по склону. Несколько человек бросаются к откосу, но чем тут поможешь?

На глазах у испуганных и изумленных фантастов к морю катится все увеличивающийся и увеличивающийся шар, который, стремительно добравшись до воды, остановился в шаге от ее границы, чинно ожидая спешащих по лестнице спасателей.

Долго же из этого глиняного шара грязные и напуганные писатели извлекали Завгара.

Кто до чего допивается

Кто-то допивается до чертиков, кто-то до зеленых человечков, а вот Борис Завгородний умудрился допиться до Балабухи, даже не до одного, а до двух.

Как это понимать?

А вот так.

– Как же я вчерась нажрался, как нажрался… – жалуется с перепоя Борис Андрею Балабухе.

– Так не впервой же, Боря, – пытается утешить его друг.

– Не-а, так – впервой. Лежу у себя на кровати и вижу: два Балабухи в дверь заходят!

– А когда это было? – настораживается Андрей Дмитриевич.

– Да вчера, ближе к ночи, – продолжает стонать Борис.

– Нет, дорогой. Не то, что ближе к ночи, я вчера вообще к тебе не заходил!

Да, получается, что в тот день Фэн № 1 просто фантастически нализался, потому что когда в глазах с перепоя двоится, это, можно сказать, в порядке вещей. Но вот когда двоится галлюцинация…

Одно слово – напился до полного Балабухи!..