Опросик

Завтра заканчиваю выкладывать текст второго "Ворона". И встает вопрос -- начать сразу давать третий том, или предложить читателю нечто новое, и в таком виде еще не издававшееся.
Знойную мелодраму, с приключениями, путешествиями, криминалом и страстью в клочья:

Выложу здесь самое начало и задам вопрос:
ХОТИТЕ ЛИ ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ?

Итак:

Ей часто снился один и тот же сон. Или посещало одно и то же видение.

Она видела себя совсем маленькой девочкой, и перед ней заставкой широкоэкранного фильма разворачивалась земля, как огнем, объятая солнцем. Вдали на ясном небе белела снегами двуглавая гора, а внизу пламенели и застывали под пеленой расплавленного золота густо зеленеющие поля. Все это сияло так неколебимо, что всем своим существом она начинала верить — солнце не зайдет никогда, а если зайдет, то вся земля скатится вместе с ним по другую сторону горизонта. Ибо поднимающийся вверх дрожащий воздух был настолько полон светлых соков земли, что казался ее собственной неотъемлемой частью.

Но вот она обращала взор в другую сторону, и все сменялось не менее чудесным, хотя и строгим ландшафтом, пустынным, голым и проникновенным, а главное – все так же заполненным растекающимся повсюду расплавленным золотом тепла и покоя.

Земля превращалась в огромное священное плато, на котором само по себе священнодействовало некое божество, принося себе же в жертву тончайшие, светлые и ароматные соки земли. Оно освящало предначертанный судьбой их союз с прозрачными, сверкающими, невидимыми соками небес, яркими потоками солнечного света, громко заявляя об их нераздельности и утверждая свое бессмертие.

А вокруг царила беспредельность, но не какая-нибудь отвлеченная и лишь мыслимая, а буквально видимая, настоянная на ясном небесном свете, в котором человек с головы до ног омывался бездонным солнцем.

Тогда она переводила взгляд дальше, и теперь вокруг расстилались голые, скалистые равнины, тем не менее, не вызывавшие вздохов грусти, ибо они полны были невидимыми присутствиями, которые один из неведомых ей святых назвал однажды «духовными садами».

И все это жило и каждый миг преображалось, являя в то же время свою неизменную природу. Потом незаметно все начинало терять четкие очертания, входило в неустойчивость прозрачного света, гасило реальность, отводило назад и смягчало присутствие голубых гор на фоне ярко-синего неба, странным образом сливаясь с освещением – и, покидая само себя, тихо, медленно восходило в иную реальность.

И этот возносившийся ввысь свет превращал ее душу в прекрасный огромный мираж.

А тем временем сухая пустыня, раскинувшаяся под ее ногами, и извивавшиеся меж голых холмов линии постепенно начинали наливаться тяжестью. Светло-желтое пространство в наползающий вечерний час становилось похоже на огромную лампаду, горевшую за навощенным стеклом.

Однако ни эта пустыня, ни это меланхолическое безлюдье не навевали ни страха, ни грусти. В душе девочки начинала звучать зазывная музыка, под которую она ощущала себя бесконечно одинокой, посторонней и робкой перед царившим вокруг буйством света и тьмы.

И в мыслях ее эти пустынные поля, эти величавые и высохшие скалы, отроги медных гор и затерянные во мгле вершины вдруг начинали выстраиваться в один ряд с окружающими белыми кубиками домов и пустынными, огороженными стенами двориками.

Однако она никак не могла добраться до этих домов и снова видела себя среди пустыни около какого-то мирно журчащего родника, под каким-то незнакомым пышным деревом, на вершине холма, обожженного солнцем и побитого ветрами.

И, чтобы избавиться от этой огромной, заполняющей все ее существо пустыни, она переводила взор на далеко простиравшиеся немые земли, не издающие при ударе о них ни звука, в то время как та неведомая земля, на которой она стояла в своей волшебной грезе, представляла собой огромный камень. Ударишь ногой — закричит, загрохочет. Словно живой металл.

И тогда грань между звуком и светом, как и грань между жизнью и смертью, начинала сиять, словно солнце. И само солнце становилось звуком, а звук – солнцем…