Сегодня написал сцену смерти одного из основных положительных героев

Впервые такое пришлось сделать.

А знаете, что обидно? Я изо всех сил старался сохранить элемент неоднозначности, оставить читателю надежду на то, что он, может быть, лишь потерял сознание. Но, похоже, не удалось. И иначе не написать: тут же вылезает фальшь.

В общем, R. I. P., Робин Добрый Малый...

А если кому-то покажется, что надежда все-таки осталась - я буду только рад.

С трудом подавив раздражение, Ллиувелла наклонилась к Робину. Поправила на нем сползший с плеч плед. Спросила с заботой в голосе:
– Как ты, милый? – и, словно мать, успокаивающая ребенка, нежно проворковала: – Скоро уже до Эннора доберемся, а там и до Авалона рукой подать.
Робин чуть улыбнулся – сразу и насмешливо, и ласково:
– Эх, Мэйрион!.. Брось ты эти глупости – послушай лучше, что я тебе скажу. Как я копыта откину – сбрось меня за борт да и возвращайся. И вот что... В Думнонии не задерживайся, отправляйся сразу в Кер-Сиди. А на берегу скажешь, что высадила меня на Авалоне – самой Мелюзине на руки передала. Так лучше всего и будет...
В ответ Ллиувелла лишь возмущенно фыркнула – на сей раз вполне искренне:
– Не выдумывай даже – ты мне еще живой нужен!
Самое нелепое состояло в том, что именно сейчас это была чистейшая правда.
Робин медленно приподнял голову. Посмотрел на Ллиувеллу, вздохнул. Сразу же закашлялся, скорчился. А откашлявшись, вдруг пробормотал что-то совсем уж непонятное:
– Пока на Придайне растут дуб, ясень и терновник... А терновник-то уже цветет вовсю – чуешь запах, Мэйрион? Или это так пахнут яблони Авало...
Робин замолчал на полуслове, покачнулся. Затем он медленно сполз на дно курраха и затих в неподвижности.
Некоторое время Ллиувелла растерянно смотрела на него – а потом вдруг улыбнулась. Конечно же, Робин был жив – разве могло быть иначе? Его голос, ясный и чистый, как в далекой молодости, звучал теперь во всем: в шуме ветра, в плеске волн, в крике кружащей над куррахом чайки...
И она с новой силой налегла на весла.