Мастер или мастер?

Рассмотрим сначала, что говорит по этому поводу теория русского языка.

Теория

Имя собственное (калька с лат. nomen proprium, которое, в свою очередь, является калькой с греч. ὄνομα κύριον), собственное имя, о́ним (от греч. ὄνυμα — имя, название) — слово, словосочетание или предложение, предназначенное для выделения конкретного объекта из ряда однотипных объектов, индивидуализируя этот объект. В отличие от других слов, имя собственное не связано непосредственно с понятием, его основное значение заключается в его связи с обозначаемым.

В классе существительных имя собственное противопоставляется имени нарицательному.

Имя нарицательное (лат. nomen appellativum, от др.-греч. προσηγορικόν — букв. «прозвище»; «аппелятив») — в грамматике имя существительное, определяющее название (категорию) целой группы объектов, которые обладают общими признаками, и называющее эти объекты по их принадлежности к данной категории: статья, дом, компьютер и т. п.

Граница между именами нарицательными и собственными не является незыблемой: имена нарицательные могут переходить в имена собственные в виде наименований и прозвищ (онимизация), а имена собственные — в имена нарицательные (деонимизация).

Онимизация (переход апеллятива в оним):

1. калита (сумка) → Иван Калита;

Деонимизация. Отмечены следующие виды таких переходов:

1. имя лица → вещь: Кравчук → кравчучка, Кольт→кольт;
2. название места → вещь: Кашми́р → кашемир (ткань);
3. имя лица → действие: Бойкотт → бойкот;
4. название места → действие: Земля → приземляться;
5. имя лица → единица измерения: Ампе́р → ампер, Ньютон → ньютон.

Имена собственные, ставшие именами нарицательными, называются эпонимами, иногда они используются в шутливом смысле (к примеру «эскулап» — доктор, «шумахер» — любитель быстрой езды и т. д.).

Практика

Теперь самое время обратиться к практике. Роман Михаила Булгакова называется «Мастер и Маргарита». В нем есть персонаж, который и сам себя зовет, и другие его именуют, но автор пишет его имя со строчной буквы. Согласно теории русского языка, это должно означать, что писатель, именуя героя мастер, указывает на принадлежность его к группе, имеющей общий признак, а не выделяет его среди других персонажей — Мастер. Получается, автор, используя имя нарицательное, указывает на уровень овладения героем какого-либо ремесла, профессии, но в то же время этим персонаж не выделяется из общего ряда и тем не заслуживает имени собственного.

В романе дается объяснение, почему Маргарита влюбилась в мастера.

«— Не желала бы я встретиться с вами, когда у вас в руках револьвер, — кокетливо поглядывая на Азазелло, сказала Маргарита. У нее была страсть ко всем людям, которые делают что-либо первоклассно». (Глава 24-я «Извлечение мастера»)

Маргарита влюбилась в роман, он стал ее жизнью. Она полагала, что он написан превосходно, именно поэтому стала первой называть любовника мастером[1], и сшила ему черную шапочку с желтой буквой М[2].

Почему же автор на протяжении всего романа упорно именует героя со строчной буквы? Среди множества идей Альфреда Баркова в работе «Роман Булгакова Мастер и Маргарита: альтернативное прочтение» мы выудили одну наиболее целостную (т.е. непротиворечивую) и аргументированную.

https://www.litmir.me/br/?b=120038&p=1

С девятнадцатого века в русской литературе шла дискуссия между сторонниками технического мастерства, писательства как ремесла, и сторонниками творчества, согласно которым писатель — творец. К первой группе относились, например, В.А. Зайцев и Д.И. Писарев. 

«Пора понять, что всякий ремесленник настолько же полезнее любого поэта, насколько положительное число, как бы ни было оно мало, больше нуля»[3]. 

«То известное латинское изречение, что оратором можно сделаться, а поэтом надо родиться, оказывается чистой нелепостью. Поэтом можно сделаться, точно так же как можно сделаться адвокатом, сапожником или часовщиком. Стихотворец или вообще беллетрист, или, еще шире, вообще художник — такой же точно ремесленник, как и все остальные ремесленники»[4].

Ко второй группе относились, например, А.С.Грибоедов и А.С.Пушкин.

Далее, мы приводим аргументацию по интервью А.Баркова в статье В. Козаровецкого «Метла Маргариты», в которой благодаря журналисту мысль исследователя наиболее четко сформулирована.

http://pushkin-lit.ru/pushkin/articles/kozaroveckij-shekspir-pushkin-bulgakov/index.htm

В период перехода от символизма к акмеизму продолжилась оживленная полемика о противопоставлении творческому началу понятия «мастерства» как технического совершенства, более необходимого для создания литературных произведений. Из таких сторонников «мастерства» Н.С. Гумилев образовал «Второй цех поэтов».

На рубеже двадцатых-тридцатых годов понятие «мастер» стало внедряться в сознание литераторов и читателей как олицетворение высшей степени творчества — в противоположность понятию творца. «Внедрением» руководили Н.И.Бухарин и А.В.Луначарский. Подразумевалось, что писатель выполняет идеологическую задачу и любая такая задача ему по плечу, поскольку он мастер.

В 1933 году в «Литературной газете» была опубликована работа Луначарского «Мысли о мастере» с такими постулатами: «Счастливейшая эпоха — это та, когда подмастерья в искусстве творят почти как мастера». или: «Мастерское произведение становится образцовым».

В 1934-м в общеизвестном разговоре с Борисом Пастернаком Сталин, обрывая попытку одного поэта, заступиться за другого, спросил его о Мандельштаме: «Но ведь он же мастер, мастер?», подчеркивая этим нежелание последнего принять участие в идеологической работе советской власти. В кругу общения Булгакова этот разговор мгновенно стал известен и обсуждался. Мандельштам был арестован в мае, упомянутый телефонный разговор состоялся в июне, а осенью 1934 года Булгаков ввел это понятие в текст романа.

В главе 13-й («Явление героя») в беседе в клинике Стравинского мастера и Ивана Бездомного первый четко противопоставляет мастерство писательству.

«<…> — Дело в том, что год тому назад я написал о Пилате роман.

— Вы — писатель? — с интересом спросил поэт.

Гость потемнел лицом и погрозил Ивану кулаком, потом сказал:

— Я — мастер, — он сделался суров и вынул из кармана халата совершенно засаленную черную шапочку с вышитой на ней желтым шелком буквой «М». Он надел эту шапочку и показался Ивану в профиль и в фас, чтобы доказать, что он — мастер. — Она своими руками сшила ее мне, — таинственно добавил он».

Поэтому А.Барков полагает, что мастер — это писатель, принявший советскую власть и советскую идеологию и вместе с этим взявший на себя обязанность и труд участия в идеологической обработке окружающих.

Следует добавить, что еще в 1932 году вышла статья Максима Горького (псевдоним Алексея Максимовича Пешкова, 1868—1936) под названием «С кем вы, мастера культуры?» С тех пор заголовок обычно цитируется, когда речь идет об определении политической или нравственной позиции деятеля культуры в какой-либо общественной ситуации.

Причем это понятие «мастер» было в дальнейшем расширено и формализовано. Так оно стало распространяться на всех деятелей культуры, а артисты стали называться «ведущими мастерами сцены».

Если предположение А.Баркова, что мастер — это писатель, который не творит от себя, а пишет по заказу советской власти, верно, то тогда персонаж в романе получает нарицательное имя «мастер», которое указывает, что он создает произведение о Понтии Пилате не от себя, а выполняя чей-то заказ.

С этой точкой зрения соглашается богослов о. Андрей (Кураев), правда, приводя иную аргументацию. Согласно теологии, ангелы не могут творить, они могут лишь предстоять и передавать послания. Творение же — это удел людей. Так что дьявол, как падший ангел, сам не может создать «евангелие от сатаны», вот поэтому-то Воланду и нужен человек. Им становится мастер, который выигрывает сто тысяч в лотерею по облигации, обнаруженную в корзине с грязным бельем[5]. А грязь — это ритуальный признак присутствия нечистой силы. Это ясно видно по сцене встречи Маргариты Николаевны в нехорошей квартирке перед Великим балом у сатаны[6].

Далее, к сожалению, А.Барков не продвинулся, и поэтому мы продолжим. Кто же заказал роман о Понтии Пилате мастеру?

И здесь мы соглашаемся с аргументацией богослова. В романе «Мастер и Маргарита» ершалаимские главы о Понтии Пилате являются единым текстом по стилю и по содержанию. Начинает повествование Воланд с рассказа двум литераторам на Патриарших прудах. Затем продолжение следует во сне Иванушки Бездомного, который попросил мастера рассказать о том, что было дальше. И, наконец, две главы читает Маргарита Николаевна из рукописи, восстановленной Воландом.

Во-первых, дьяволу не нужно читать рукописи, чтобы узнать их содержание. Он, как и другие представители нечистой силы, спокойно читает мысли людей.

Во-вторых, перед приходом мастера к Иванушке Бездомному, поэт в полудреме слышал голос, похожий на бас иностранного консультанта и перед его глазами прошел Бегемот. После же ухода мастера Иванушка во сне увидел желаемое продолжение истории, начатой Воландом на Патриарших прудах.

Таким образом, одну треть романа о Понтии Пилате дьявол сам рассказал, вторую треть — показал во сне Иванушке Бездомному, и только с третьей частью читатели знакомятся из романа, написанного самим мастером. И хотя Воланд утверждал Маргарите Николаевне после Великого бала у сатаны, что видит мастера впервые, однако рассказанная им самим первая часть и показанная тоже им Иванушке Бездомному вторая часть романа, говорят об обратном. Дьявол знаком, по меньшей мере, с двумя третями произведения мастера, и, следовательно, он лжет, заявляя, что не знает ни сам роман[7], ни его автора[8]. 

Кроме того, наличие грязи может указывать на того, благодаря кому будущий мастер выиграл в лотерею[9]. Сон Иванушки Бездомного может показать, как мастер смог в своем романе все «угадать»[10]. Рассказ Воланда литераторам на Патриарших прудах указывает на знание дьяволом содержания романа. Исходя из всего изложенного, можно предположить, что заказчиком произведения о Понтии Пилате был Воланд, а исполнителем — мастер.

[1] «Тот, кто называл себя мастером, работал, а она, запустив в волосы тонкие с остро отточенными ногтями пальцы, перечитывала написанное, а перечитав, шила вот эту самую шапочку. Иногда она сидела на корточках у нижних полок или стояла на стуле у верхних и тряпкой вытирала сотни пыльных корешков. Она сулила славу, она подгоняла его и вот тут-то стала называть мастером. Она дожидалась этих обещанных уже последних слов о пятом прокураторе Иудеи, нараспев и громко повторяла отдельные фразы, которые ей нравились, и говорила, что в этом романе ее жизнь. (Глава 13-я «Явление героя»)

[2] «— Я — мастер, — он сделался суров и вынул из кармана халата совершенно засаленную черную шапочку с вышитой на ней желтым шелком буквой «М». Он надел эту шапочку и показался Ивану в профиль и в фас, чтобы доказать, что он — мастер. — Она своими руками сшила ее мне, — таинственно добавил он». (Глава 13-я «Явление героя»)

[3] Подобные заявления Зайцев делал в 1863-65 гг.; приведенное высказывание содержится в его рецензии на «Историю французской литературы» Ю. Шмидта («Русское слово», 1864, кн. 3).

[4] Писарев, Д.И. Пушкин и Белинский. Собр. соч. в 4-х томах, т. 3, с. 373. М., ГИХЛ, 1956.

[5] «Жил историк одиноко, не имея нигде родных и почти не имея знакомых в Москве. И, представьте, однажды выиграл сто тысяч рублей.

— Вообразите мое изумление, — шептал гость в черной шапочке, — когда я сунул руку в корзину с грязным бельем и смотрю: на ней тот же номер, что и в газете! Облигацию, — пояснил он, — мне в музее дали». (Глава 13-я «Явление героя»)

[6] «Воланд широко раскинулся на постели, был одет в одну ночную длинную рубашку, грязную и заплатанную на левом плече». (Глава 22-я «При свечах»)

[7] «— О чем роман?

— Роман о Понтии Пилате.

Тут опять закачались и запрыгали язычки свечей, задребезжала посуда на столе, Воланд рассмеялся громовым образом, но никого не испугал и смехом этим никого не удивил. Бегемот почему-то зааплодировал.

— О чем, о чем? О ком? — заговорил Воланд, перестав смеяться. — Вот теперь? Это потрясающе! И вы не могли найти другой темы? <…>» (Глава 24-я «Извлечение мастера»)

[8] «— Ну вот, это другое дело, — сказал Воланд, прищуриваясь, — теперь поговорим. Кто вы такой?

— Я теперь никто, — ответил мастер, и улыбка искривила его рот». (Глава 24-я «Извлечение мастера»)

[9] «— Вообразите мое изумление, — шептал гость в черной шапочке, — когда я сунул руку в корзину с грязным бельем и смотрю: на ней тот же номер, что и в газете! Облигацию, — пояснил он, — мне в музее дали». (Глава 13-я «Явление героя»)

[10] «Иван ничего и не пропускал, ему самому было так легче рассказывать, и постепенно добрался до того момента, как Понтий Пилат в белой мантии с кровавым подбоем вышел на балкон.

Тогда гость молитвенно сложил руки и прошептал:

— О, как я угадал! О, как я все угадал!» (Глава 13-я «Явление героя»)