И снова удержаться на краю

1. Я почти позабыла, зачем я писала стихи,

и какие стихии меня наполняли в то время,

когда рифмы сплетали момент, как тенёта – мизгирь,

и как тень накрывала – тех самых, целующих в темя.

Разве важно, кто кем будет предан грядущей средой

и о чём говорить для пресыщенных всяческим словом?

За окном — предпотопно. Не ноет мой внутренний Ной,

хоть ковчег не готов да и план отступления сломан.

Сломлен, если точнее – как всякий мятущийся дух,

угодивший в урочное время под кат изменений.

Пожирая плоды, ржут ослом повелители мух.

Наступает на пятки пора обращения в слух,

и забытые злобные боги выходят из тени.

Это всё – бесконечные частности, тягостный быт

человека разумного в мире, лишённом рассвета.

Вон, восходит звезда – всем привет, я Полынь, говорит,

и горит на пол-неба, даря не войну, так ковид.

Вот такие дары у волхвов с берегов дальней Леты.

Но пока я иду, и рука моя – в тёплой руке,

и на наших ладонях сплетаются линии жизни,

пусть качается ялик на тёмной и вечной реке –

этот мир устоит, и земля нас удержит, и ближних.

2. Нас держит что-то большее, чем мы,

рождённые в объятия зимы,

способны выразить.

Кончается акт первый,

сбивается небесный метроном,

трясётся мир большой со всех сторон,

слетаются архангелы и дэвы

на ветви древа жизни Иггдрасиль.

И этот немудрящий водевиль

из кальпы в кальпу, не меняя формы,

идёт, как кровь, не носом, значит, горлом.

Да в кальпу всё! Давай откроем шторы –

и мир начнётся заново. Смотри...

В стеклянном шаре вечности, внутри,

снег, медленно кружа под фонарями,

укроет белым пухом тьмы и ямы,

укроет белым светом Новый Свет,

и Старый Свет, и нас, идущих краем

всех сумерек богов к земному раю,

где тёплый дом, в котором смерти нет.

3. Кот, замерший на выходе в снега,

синичий вскрик, летящие над садом

тугие кочевые облака,

ты с чашкой кофе –

большего не надо,

чтоб снова удержаться на краю

очерченной рассудком ойкумены.

Пока бог точит карандашный клюв,

над миром бесконечных переменных

царит покой, и льётся тихий свет,

и нет ни страха, ни тоски, ни боли.

Луна блестит серебряным оболом,

затмив очередной парад планет.

И где-то там льют звёздные дожди,

а где-то здесь гремят ржавьём идейным,

изжогу заливая мозельвейном,

такие же истёртые "вожди".

Но я могу... Я многое могу –

стоять с тобой на этом берегу,

где всюду – жизнь, и жизнь во всём права,

и слушать, как господни жернова

за кругом круг скрипят неумолимо.

На острие кощеевой иглы

танцуют мириады керувимов.

Пустое всё, как пятые углы.

Сон разума. Начало монстро-мглы.

...А в доме – свет. Живой, горячий, яркий.

И ты, мой свет, достав меня из парки,

из шарфа, свитера, тревоги и тоски,

целуешь так, что царствия и боги,

и в Крым и Рим ведущие дороги,

ковидо-сводки, гоги и магоги

теряют смысл. Встречаясь, языки

язык творят – отдельный, новый, жгучий,

мы говорим всё беглее и лучше,

но этот диалог на всякий случай

мы повторим.

...Туман плывёт с реки.