451° по Фаренгейту - температура плавления мозга

Это случилось в субботу, 15 января. Скачал себе электронную версию знаменитого романа, сел читать — и очнулся только на последней странице, со слезами на глазах и сорванной башней.

В чем же дело? Что такого есть в этом тексте, что принесло автору известность и обессмертило число 451 как символ запрета и цензуры? Давайте посмотрим.

Привлекает уже первая сцена, где мы видим главного героя за работой — и где использован очень сильный и яркий образ, проявляющийся и дальше на протяжении романа. Огонь. Пожирающий все, чего коснется.

Ну привет, Гай Монтег. Вот ты какой — «менестрель огня», пожарник новой эпохи, легионер армии уничтожения. Тебе нравится твоя работа, не так ли? Ведь тебе, наверное, неплохо платят за сожжение запрещенной (читай: любой) литературы — и еще в то же время ты можешь за счет этого самоутверждаться, верно?

Но употребленное автором словосочетание «судорожная улыбка» (с которой персонаж ложится спать) показывает, что не все так однозначно.

И рано или поздно многое должно измениться.

И оно меняется. Просто потому, что по-другому никак.

С первых страниц упорно начинает казаться, что здесь есть что-то от русской классики. До первого диалога — 40 предложений длиной в среднем две и максимально до шести строк; описания, полные однородных членов, вводных слов, эпитетов, сравнений и метафор.

Не буду говорить, что это плохо; просто непривычно для современного читателя вглядываться в каждую строчку, вместо того чтобы скользить по ним буквой «зю».

Вообще многое в книге кажется старомодным. Образ будущего, где лучший друг человека — не устройство связи, а телевизор. Бытовые диалоги примерно следующего плана:

— Не знаю. — Потом она оглянулась назад, туда, где были их дома. — Можно, я пойду с вами? Меня зовут Кларисса Маклеллан.

— Кларисса... А меня — Гай Монтэг. Ну что ж, идемте. А что вы тут делаете одна и так поздно? Сколько вам лет?          — Ну вот, — сказала она, — мне семнадцать лет, и я помешанная. Мой дядя утверждает, что одно неизбежно сопутствует другому. Он говорит: если спросят, сколько тебе лет, отвечай, что тебе семнадцать и что ты сумасшедшая. Хорошо гулять ночью, правда? Я люблю смотреть на вещи, вдыхать их запах, и бывает, что я брожу вот так всю ночь напролет и встречаю восход солнца.

Общий технический уровень развития, приблизительно соответствующий концу XX века. Короче говоря, в романе создана «олдовая» атмосфера, характерная для фантастики той эпохи.

Зато — упомяну и об этом — описания подробные и обстоятельные. Картинка создается полностью, без пробелов и белых пятен, чего, увы, недостает многим современным аффтарам.

Идем дальше.

Гай — сжатая пружина. Работа накапливает невидимое напряжение в его душе, и нужна всего лишь пара триггеров, чтобы однажды оно прорвалось наружу.

Один из этих триггеров зовут Кларисса Маклеллан.

— У вас как будто совсем нет уважения к собеседнику!

— замечает Монтег во время их первого разговора. Он чувствует себя немного неуверенно, принимая на свой счет исподволь сочащееся Клариссино неуважение к системе, винтиком которой он является.

Благодаря этой девушке читатель узнает некоторые факты, проливающие свет на гнилую суть системы «телевизионного концлагеря». Например, двухдневный арест дяди Клариссы за езду со скоростью меньше сорока миль в час, чтобы иметь возможность полюбоваться пейзажем, перекликается с рассказом Брэдбери «Пешеход», где человека увозят в психушку только за то, что он гулял ночью (причем в последнем случае писатель лишь развил до абсурда реальную ситуацию, приключившуюся с ним самим). Так что тут уже, безусловно, есть над чем задуматься.

— Вы слишком много думаете,

— между тем ставит Гай диагноз своей новой знакомой. И для системы это единственная характеристика потенциального ренегата. Ведь чтобы людьми можно было управлять, полностью удовлетворяя их «хлебом и зрелищами», чтобы им больше ничего не было нужно, люди не должны думать. Не должны сомневаться в том, что предписано свыше и поставлено во главу угла как неоспоримая истина. И те, кто имеет на плечах не хэллоуинскую тыкву, но голову, становятся не нужны. А следовательно, опасны.

Проблема в том, что после долгой ментальной спячки думать начал сам Монтег.

Эпизод с женой пожарника и снотворным (после этого Гая прорывает окончательно) — на мой взгляд, один из самых жутких в книге. Он показывает со всей ясностью, что у описанного общества не можно быть будущего.

Посудите сами. Женщина без детей, потому что сама их не хотела, — естественное снижение популяции. Случайно съела тридцать таблеток снотворного, чтобы заснуть, — снижение среднего уровня интеллекта. Упоминаемые далее в тексте случаи повального эскапизма — свидетельство глубокой моральной деградации общества, духовного кризиса западной цивилизации, которая в стремлении к благополучию отринула прогресс и вдобавок лишилась нравственных, а главное, жизненных ориентиров.

И выход из этого тупика видится очень и очень смутно.

Воистину: «Торопиться на тот свет или подохнуть не спеша — тебе решать!» St1m.

Жену Гая я возненавидел практически сразу. Добили меня ее разговоры с мужем после того, как тот начал уже что-то потихоньку осознавать.

— Когда мы встретились и где?

— Для чего встретились? — спросила она.

— Да нет! Я про нашу первую встречу.

<...>

— Это было... — Она запнулась. — Я не знаю.

Ему стало холодно.

— Неужели ты не можешь вспомнить?

— Это было так давно.

— Десять лет назад. Всего лишь десять!

<...>

— Да это же не имеет никакого значения.

Ты серьезно сейчас?! Ты десять лет живешь с человеком в одном доме, заявляешь, что тебе плевать на него и на все, что за это время было, и считаешь, что все нормально?!

— Да ты, должно быть, о ком-то другом говоришь.

— Нет. О ней. Маклеллан. Ее звали Маклеллан. Она попала под автомобиль. Четыре дня назад. Не знаю, наверное, но, кажется, она умерла. Во всяком случае, семья уехала отсюда. Точно не знаю. Но, кажется, умерла.

— Ты уверена?..

— Нет, не уверена. Впрочем, да, совершенно уверена.

— Почему ты раньше мне не сказала?

— Забыла.

— Четыре дня назад!

— Я совсем забыла.

— Четыре дня, — еще раз тихо повторил он.

Ты тупая?! Ты дура конченая?! Человек умер — и ты с такой легкостью об этом говоришь?! Дурдом...

Но вот это уже предел:

— Вчера мы вместе с книгами сожгли женщину...

— Хорошо, что ковер можно мыть.

Это когда муж блеванул прямо в комнате от осознания собственных злодеяний, если что.

Нет слов. Просто нет слов. Комментарий к предыдущей цитате, но в других выражениях. Это полный трендец. Ненавижу.

Некоторые читатели (судя по имеющимся на АТ постам на аналогичную тему) оценивают основного антагониста книги — брандмейстера Битти, начальника Монтега — как наиболее неоднозначного персонажа. И тому есть свои причины.

Лично у меня при чтении он вызвал странное впечатление смеси Морфеуса и агента Смита. С одной стороны — блестящий знаток мировой литературы, человек, раскрывающий в своем монологе причины маргинализации чтения и упрощения сознания; с другой же — верноподданный адепт системы, жестоко расправляющийся с любым, кто сознательно преступил черту. И поэтому его участь в романе выглядит жестокой иронией судьбы.

Брэдбери предсказал не только беспроводные наушники, но и проблему снижения интереса к чтению, которая сейчас стоит довольно остро.

— Постарайтесь представить себе человека девятнадцатого столетия — собаки, лошади, экипажи — медленный темп жизни. Затем двадцатый век. Темп ускоряется. Книги уменьшаются в объеме. Сокращенное издание. Пересказ. Экстракт. Не размазывать! Скорее к развязке! <...> А теперь быстрее крутите пленку, Монтэг! Быстрее! Клик! Пик! Флик! Сюда, туда, живей, быстрей, так, этак, вверх, вниз! Кто, что, где, как, почему? Эх! Ух! Бах, трах, хлоп, шлеп! Дзинь! Бом! Бум! Сокращайте, ужимайте! Пересказ пересказа! Экстракт из пересказа пересказов! Политика? Одна колонка, две фразы, заголовок! И через минуту все уже испарилось из памяти...

Так звучит диагноз эпохи. Ускорение, перестройка... вот только с гласностью в реальности произведения как-то не очень. Мозг с трудом успевает следить за потоком информации, и в результате то, что было даже десять лет назад (встреча Гая и Милдред, к примеру), уже растворяется в Лете. Что уж говорить об истории, которую в таких обстоятельствах грех не переписать в пользу существующего порядка — вот тоже тренд нашего времени, представляющий большую опасность...

(Правила пожарника). Основаны в 1790 году для сожжения проанглийской литературы в колониях. Первый пожарный — Бенджамин Франклин.

Знаете, что мне все это напоминает? «Матрицу». Пусть тут и нет четких параллелей (хотя, скорее всего, Вачовски читали «451F»), но какое-то сходство все-таки есть. Люди порабощены телевизорами, пребывают в своей, «виртуальной» реальности и даже не помышляют о том, чтобы освободиться. Их души — «батарейки», обеспечивающие устойчивое существование системы. Их жизнь — симуляция благополучия на фоне надвигающейся войны. Они окружены симулякрами, лишенными смысла исходных явлений: общение подменено телепостановками, развлечения — эскапизмом, счастье — количеством телевизионных стен в гостиной, лечение — автоматическом процессом замены крови на чужую...

— <...> Мы все должны быть одинаковыми. Не свободными и равными от рождения, как сказано в Конституции, а просто мы все должны стать одинаковыми. Пусть люди станут похожи друг на друга как две капли воды; тогда все будут счастливы, ибо не будет великанов, рядом с которыми другие почувствуют свое ничтожество. Вот! А книга — это заряженное ружье в доме соседа. Сжечь ее! Разрядить ружье! Надо обуздать человеческий разум. Почем знать, кто завтра станет очередной мишенью для начитанного человека? Может быть, я? <...> В них [пожарных], как в фокусе, сосредоточился весь наш вполне понятный и законный страх оказаться ниже других. Они стали нашими официальными цензорами, судьями и исполнителями приговоров. Это вы, Монтэг, и это я.

Но есть и те, кто так или иначе «проснулся». И их судьба — как у кинговского «бегущего человека»...

По моему мнению, концовка книги чересчур растянута. Идеальным, возможно, был бы открытый финал при побеге Монтега из города, в котором ему больше нет места. Описанным автором далее людям-«книгам» предстоит еще очень долгий путь, и это придает последним страницам романа настроение несбыточной мечты, разрушающее уже сложившееся впечатление.

В целом же, произведение довольно сильное — как для своего времени, так и вообще.

Читайте, читайте и еще раз читайте. А главное — следует быть внимательнее друг к другу. И тогда никакой механический пес не будет нам страшен.