книга

                                       Когда  Создатель КНИГУ создавал:

                                      Душу с Разумностью мешая…. 

                                      Волшебные слова Человеку Он шептал: 

                                      «Береги Её, ОНА – живая…».                       

Глава 1

Давно уже стемнело; не долог зимний день. Морозный хлёсткий, постоянно изменчивый в своих порывах ветер, метался по двору, закручиваясь в снежном вихре; и как бешенный пёс вынюхивал своей костлявой околевшей мордой: слабое, больное, чахлое, но пока ещё живое; всматриваясь, во все щели и подворотни, своей лютой смертельной хваткой: выискивая скукожившуюся обессиленную тварь, и найдя, укутывал, оплетая её своей ледяной паутиной, а напоследок обдувал, «обогревая» ледяным дыханием и укладывал спать: убаюкивая, под чарующий переливчатый шелест снежинок и, тварь засыпала, проваливаясь в радужную теплоту и счастливую вечность.  А бесноватый ветреный «санитар», заметая «хвостом» беднягу, наметал над «заснувшей»  снежный холмик и, как ни в чём не бывало, пускался дальше исполнять пируэты в своём танце смерти,  перекатываясь по сугробам,  гоняя  снежную позёмку рисуя  хитросплетения на снегу, продолжая  рыскать среди дворовых строений, в поисках очередной жертвы. А огородная калитка, осмелившаяся  вырваться «из заперти», надрывалась в исполнении адской арии: беря, то высокие, то низкие ноты, раскачиваясь на ветру, солируя в общем представлении  природного хаоса;  а соседские собаки подвывали ей,  скуля то одиночно, то хором. Звёздные софиты, своим точечным мерцанием, подзадоривали унылое завывание местных и пока ещё живых псов, под сопровождение звуков «оркестра мироздания», а лунный свет объединял всё волшебство действа; и представление  продолжалось до тех пор, пока  «Бродяга ветер» не объявлял антракт. Тогда, словно по взмаху волшебной палочки  «Творца Дирижёра», вся вакханалия замолкала  и наступала гробовая тишина. И только жалкая, тщедушная шавка  продолжала  довывать  концовку своей «партии»,  жалобно скуля, в желании поскорее сдохнуть. Жизнь успокаивалась, умиротворенно отходя ко сну укрываясь «ночным одеялом»; под звуки Великой Божественной симфонии, в исполнении Создателя, с «вечным» видом на  Млечный  путь; пододинокую мертвецки холодную подсветку  «лунного фонаря».  

«В такую погоду хороший хозяин собаку из дома не выгонит», − вспомнил золотые слова Акасин: ещё выше пытаясь поднять воротник замёршими руками; и хоть как-то пробовав  спрятаться от пронизывающего на сквозь шквалистого ветра стоя перед поленницей, кутаясь в шубейку под душераздирающее завывание «шавки».  «Холодно сегодня что-то», − продолжал бубнить под нос, пытаясь ещё лучше завернуться в шубейку.

Взгромоздил себе  на согнутые  руки охапку дров и побрёл, похрустывая  снегом, к дому. «Шавка» продолжала скулить: «Как не околела бы, шелудивая. Уж больно жалобно скулит, сука», − переживал он, поднимаясь на крыльцо. Похлопал валенками друг об друга, пытаясь стрясти снег. Мизинцем, чтоб не уронить дрова, еле-еле, зацепился за дверную ручку, и рванул входную дверь. Дверь с лёгкостью поддалась, да так резко распахнулась, обдав его потоком тёплого воздуха, что он еле устоял, балансируя на полусогнутых ногах,  удерживая в руках дрова. Пахнувшее тёпло обволокло его своею «шалью», на мгновение обогрев ему лицо и руки.  Устоял и ввалился  в дом, закрыв за собой дверь, ловким движением ноги. Скинул валенки и, продолжая  удерживать дрова, прошёл в «залу», к камину. 

Он любил разжечь огонь в камине и делал это каждый вечер: и перед сном посидеть, посмотреть на огонь, подумать, помечтать, да и просто расслабиться. Вот и сегодня, как обычно сложил дрова  рядом с камином, сходил ещё раз,  принёс опять такую же огромную охапку дров, и принялся разжигать  камин.

 Это было его одно из самых любимых занятий, разжигать камин – ритуал, для  его души; со всеми правилами и выверенными действиями, придуманными им самим и неукоснительно выполняющимися. Очень бережно, внимательно, даже как-то особо кропотливо осматривал он каждое полено:  отбирая  по размеру, пристально всматриваясь, ища изъяны: присущие только этому полену; а потом,раскладывал каждое в свою кучку, согласно только ему понятным внешним признакам. И, когда все поленья  разобраны по схожести: самые мелкие, тонкие и неказистые, он их называл  «уродцы», откладывал отдельно; и именно их-то он  и начинал  укладывать в очаг, для розжига:  когда колодцем, когда шатром. Сегодня − так, завтра − этак, по настроению, а иногда и от поленьев зависело: много тонких и одинаковых по длине − шатром ставил, ну а если разные и всякие, то колодцем. Оставшиеся дрова  складывал  рядом,  в специальную подставку для дров, согласно их переборки: самые крупные попадут в очаг самыми последними. Потом, обязательно ножом  настругает  лучин,  для поджига. 

А иногда, редко, но бывало, вырывал листы из книги, лежавшей рядом с камином, именно для этих целей. Когда и кто положил её, он не знал, так как купил этот дом только недавно – этой осенью. Поэтому всё, что его окружало, практически всё было не его, а досталось ему от прежних хозяев. Соответственно и книга, которую он обнаружил  в очаге камина, была ни им положена и не им первым использована не по назначению: для розжига камина. 

А нашёл он её так:

***

Когда, поздней осенью, Акасин купил этот дом, то первым делом решил проверить камин. 

Предыдущие хозяева редко пользовались камином. Дом отапливался газовой колонкой, и им этого хватало. А для души  они любили посмотреть телевизор, и этого им было достаточно. Так что, камин, в основном нёс функцию,  как предмет интерьера, и служил скорее, для антуража, чем непосредственно для того, для чего он и был сделан.

 Принёс пару тройку поленьев и принялся их укладывать в очаг. Но, к сожалению, был сильно удивлён запущенностью очага, его засорённостью. Пришлось дрова достать и вычистить очаг, от накопившейся золы и обугленных до конца не сгоревших огарков дров. И когда в очередной раз он зачерпнул лопатой приличную дозу остатков очагового топлива, то, под золой увидел уголкнижной обложки. Аккуратно потянул за него и вытащил книгу.  Золу с лопаты вывалил в ведро, а книгу отложил в сторону.

 Так она и оказалась у него. И всё это время спокойно лежит у камина, и где, иногда, Акасин пользуется её услугами, а именно: вырывает листы и ими разжигает камин. 

***

 Вот и сейчас, уложив дрова, подмёл пол около камина и осмотрелся: ища нож около себя.  И, не обнаружив его поблизости, зацепился взглядом за книгу, лежащую рядом со стойкой дров. «Ладно», − махнул рукой, да и не охота было опять сорить. Решил сегодня поджечь бумагу, хотя он не очень это любил – разжигать камин бумагой. Только лучиной, и только не спеша: настругать, поджечь и как «длинной спичкой» подержать лучину  пока не схватятся огнём нижние тонкие лучинки, и огонёк медленно не начнёт растекаться по всему очагу. 

Дотянулся до книги, взял её и открыл. Обложка оторвана от титульного листа и висела на внутренней сшивки, а практически трети книги отсутствовало. Пальцами пролистал несколько листов и рванул их все вместе: книга хрустнула. Он снова дёрнул…,и снова…. И только с третьего раза книга поддалась. В одной  рукеоказалась «разорванная книга», а в другой − вырванные листы. Он всегда, когда рвал листы этой книги, удивлялся крепости и жизнестойкости книги, то бишь качеством её сборки; и откинул её на тоже место, где она и лежала, стал тщательно каждый лист отдельно мять в шарик и прокладывать ими  поленья между собой. 

Брал лист,  осматривал: есть ли какая картинка, и если есть, то смотрел на картинку, потом мял и в топку. Вот и очередной лист, машинально сминая, заметил, что на нём картинка, разгладил и рассмотрел её. На картинке изображён старинный огромный камин, в помещении, похожем на средневековый Замок, в очаге  которого просматривался огонь.  И два шикарных кресла, похожих на Царский трон,  стоявших напротив камина, на которых  кто-то сидел.  Акасин  присмотрелся:  вроде  как женщина, судя по видимому платью и мужчина: судя по сапогам, вроде  ботфорты.И как показалось ....